Тени Мали

«В связи с полным освобождением территорий, а также учитывая требования международного сообщества, Национальное движение освобождения государства Азавад (НДОГА) решило в одностороннем порядке объявить о прекращении военных операций. Мы торжественно провозглашаем независимость туарегского государства Азавад. Мы не ставим своей целью выходить за его границы. Мы не хотим создавать проблемы правительству Республики Мали, и мы не хотели бы, чтобы возникло впечатление, что мы – какая-то воинственная банда, так что с этого момента, когда мы освободили наши территории, цель достигнута, и мы на этом останавливаемся».

Она убрала бумагу в карман.

– Очень здравое заявление. И совсем не экстремистское.

– И зачем ты мне это прочитала? – спросил старик.

– А для кого это сочиняли? Для ящериц в пустыне? Никто в мире про этот документ не слышал. Из каждого утюга французы кричали: туареги вот-вот дойдут до столицы Бамако, вот-вот захватят всю страну…

– Серьезно, что ли? – в голосе пожилого бедуина прозвучала растерянность.

– О Аллах, упаси нас от проклятого шайтана! – напористо продолжила она. – Какие же вы дремучие! Французы заявляли, что вы собираетесь сжечь древнюю библиотеку со старинными манускриптами в Тимбукту. Разрушаете древнейшие мечети с мавзолеями. И они принялись бомбить вас. Хотя и не получали одобрения ни в ООН, ни у своего никчемного парламента. При этом все в мире сказали: ах какие эти французы молодцы, спасают мировые культурные ценности…

– Но за нами правда, мадемуазель Медина.

– Ну и что. Побеждает тот, кому поверили.

– Я понял твою мысль. – Старик вздохнул. – Нужна длительная подготовка и большие деньги, а у нас их нет. Так?

– Так.

– Мадемуазель Медина, мы найдем средства с помощью адмирала Эдуара Гайво! – торжественно заявил старик.

– И каким образом?

– Мы спрячем адмирала и потребуем вывода войск! – крикнул старик, ранее говоривший спокойно. – Франция первой признает независимость туарегского государства Азавад!

– «Тупой и еще тупее»… – сказала она.

– Что? – растерялся старик. – Как это…

Ухватившись за сломанный нос, он принялся его тереть, словно разогревая перед боксерским поединком.

– Это название голливудского фильма, дядюшка Орион. Один недалекий паренек решил, что девушка согласилась прийти к нему на свидание. На радостях он открыл шампанское и пробкой убил сову редкой белой породы.

– Ты хочешь оскорбить меня, мадемуазель Медина?

– Эдуар Гайво еще недавно занимал пост начальника Генштаба Вооруженных сил Франции – одной из стран ядерного клуба. Его похищение…

Она не успела закончить мысль. В шатре из шкур муфлона раздался звонок спутникового телефона. Вскоре из палатки высунулась голова Орла.

– К нам едет Хомахи… – в голосе юноши звучала радость. – Слышите? Теперь уже точно. Сам Омар Хомахи берется с нами за это дело.

– Тот самый Хомахи? – переспросила она у дядюшки Ориона. – Точно он?

– Да, – торжественно подтвердил старик, – командир стражников «Аль-Мирабитуна». Ему подчиняются все джихадисты от Алжира до Чада…

3 Псы войны

Лицо французского репортера Анри словно кто-то вырезал из тончайшей белой бумаги для черчения. Над листом этот кто-то махнул небрежно мокрой кистью с оранжевой краской. Раз – и вот вспыхнули щедрые веснушки на тонком носу с горбинкой, два – и появилась копна медно-рыжих волос. Этому худощавому пареньку и в двадцать, и в сорок можно было запросто крикнуть: «Эй, ты!» Лишь бы потом не схлопотать. Его принимали за своего даже в пабах ирландского Ольстера. Одевался Анри повсюду одинаково – в афганских горах у талибов, на разрушенных улицах иракской Кербелы и в родном парижском округе между Китайским кварталом и Национальной библиотекой: голубая рубашка, зеленая куртка военного образца, штаны карго, желто-песочные ботинки. В холодную погоду он доставал из шкафа или походной сумки арабскую куфию из плотного хлопка и свитер.

– Bordel de merde! [1] – Анри c яростью дернул себя за медную челку. – Это самая тухлая война, которую я видел в своей жизни!

– Начальник, ты умудрился поругаться с самим адмиралом Эдуаром Гайво, – сказал телеоператор Бакст. – Что тебе еще надо от этой войны?

Смуглый бородатый Бакст был уроженцем неторопливого корсиканского города Бонифачо. Сейчас ему хотелось избавиться от тяжелой профессиональной телекамеры, усесться за стол в кафе безымянного отеля у пожарной части и спокойно теребить золотое кольцо в правом ухе, глядя, как высоченный черный Оскар, повар и по совместительству консьерж, колдует над прокопченным чаном с молодой козлятиной. Уже битых пятнадцать минут они торчали у глинобитного забора в трех шагах от древней мечети Джингеребер, но шеф все никак не мог придумать несколько ярких фраз, чтобы произнести их, глядя прямо в объектив.

1

Сраный бардак! (фр. разг.) – Здесь и далее примеч. автора.

– Мы поругались, поскольку адмирал Гайво думает об этой войне так же, да только признаться не может. – Анри потянул за уголок арафатки, намотанной на жилистую шею, сделал пару резких приседаний, но нужная мысль никак не приходила в голову. – Потому и злится… Putain de bordel de merde! [2]

– Начальник, мы будем записывать стендап или нет? – Бакст двинул сильно потяжелевшей к вечеру телекамерой, лежащей на могучем плече. – Как раз сейчас гребаное солнце дает ровный свет на твою небритую рожу.

2

Пиздец-блядь-нахуй! (фр. разг.)

– Ничего в голову не приходит! Bordel de merde!

– Ну так разбуди Нильса. Пускай он придумает тебе текст…

Третий член съемочной группы – щуплый белоголовый звукооператор Нильс – еще утром начал закидываться таблетками на кодеиновой основе, а к вечеру выяснилось, что он запивал их саке, «позаимствованным» у японских блогеров, соседей по безымянной гостинице. Маленький Нильс давно расклеился и спал в джипе.

– Он будет канючить, чтобы мы отдали ему бутылку.

– Начальник, солнце уходит. Богом клянусь, еще минут десять, и стемнеет. Тогда накроется твой стендап.

– Ну хорошо, поехали…

Репортер пошел вдоль глинобитной, в трещинах ограды и заговорил серьезным и даже чуть взволнованным голосом, глядя в телекамеру:

– …Под натиском французской армии джихадисты не отступили, они просто разошлись по домам.

Заключительные слова стендапа он должен был произнести на фоне боевой машины пехоты, стоявшей в проулке. На «броне» сидели два парашютиста в касках. Они держали пальцы на спусковых крючках автоматов FAMAS Commando и тревожно оглядывались по сторонам. «Тревожно оглядываться» их попросил Нильс, прежде чем отключиться в автомобиле, нагретом скупым зимним солнцем. Было сделано два неудачных дубля: в одном Анри споткнулся на словах «к повстанцам попадешь и совсем пропадешь», в другом варианте все было хорошо, но подвели парашютисты – кто-то из них вдруг приветственно помахал рукой, когда увидел, что телекамера направлена в его сторону.

– Ты что творишь? – заорал на него Бакст. – Кому машешь рукой? Маме во Францию привет передаешь?! Тебя по-человечески попросили тревожно озираться, как будто здесь о-пас-но!

– Так здесь на самом деле опасно, – упрямо сказал спецназовец.

– Ладно, отстань от него! – крикнул репортер. – Давай еще дубль! Темнеет! …Под натиском французского спецназа исламисты не отступили, они просто разошлись по домам… – Анри поставил интонационное «многоточие», замер в кадре и выждал пару секунд. – Снято?