Тени на мосту Айои
Шрифт:
Пусть же брошюра для туристов предоставит слово им самим.
6 августа 1945 года двенадцать американцев, с глазами, воспаленными от бессонницы, поднялись на борт бомбардировщика «Б-29». Самолет «Энола Гей» получил особое задание. Но лишь несколько часов спустя его экипаж смог понять до конца, насколько особым оно было.
Еще ни одному человеку не доводилось видеть того, что совершилось у них на глазах.
Имели ли США право применить атомную бомбу? Было ли это действительно необходимо? Нельзя ли было выиграть войну без этого крайнего средства?
Вот впервые изданный в Японии рассказ об атомной атаке, записанный со слов самих ее участников, членов экипажа «Энолы Гей».
Люис. Трумэн был тогда в Потсдаме и хотел, чтобы мы сбросили бомбу второго или третьего августа. Но мы никак не могли вылететь из-за погоды. Ждали вылета и нервничали, так что пришлось очень мало спать эти три или четыре дня.
Стиборик. Прежде нашу 509-ю авиагруппу постоянно дразнили.
Тиббетс. Мы старались подобрать людей уравновешенных, без предрассудков.
Дазенбери. В таком деле, если вы с предрассудками, вас живо уволят.
Люис. Да, мы знали, что открываем новый век. Мне рассказывали о возне с ураном еще с сентября 1944 года.
До полета весь экипаж был проинструктирован. Тиббетс утверждал потом, будто бы только он один на борту был в курсе дела. Но это чепуха: все знали.
Во время взлета я все время думал о чудовище в бомбовом отсеке: не отказали бы предохранители, а то угодишь на небо вместе с аэродромом!
Джеппсон. Примерно через час после взлета я спустился в бомбовый отсек. Там стояла приятная прохлада. Парсонсу и мне надо было поставить все на боевой взвод и снять предохранители, — я до сих пор их храню как сувениры. Потом снова можно было любоваться освещенным луной океаном. Каждый был занят своим делом. Кто-то напевал «Сентиментальное путешествие» — самую популярную песенку августа 1945 года.
Люис. Командир дремал. Иногда и я покидал свое кресло: машину на курсе держал автопилот.
Нашей основной целью была Хиросима, запасными — Кокура и Нагасаки.
Ван Кирк. Погода должна была решить, какой из этих городов нам предстояло избрать для бомбежки.
Кэрон. Радист ждал сигналов от трех «сверхкрепостей», летевших впереди для метеоразведки. А мне из хвостового отсека были видны два «Б-29», сопровождавших нас сзади. Один из них должен был вести фотосъемку, а другой — доставить к месту взрыва измерительную аппаратуру (из-за этих контейнеров японцам и показалось, что бомба была сброшена на парашюте).
Тиббетс. Кресло командира установлено впереди пилотского. Мне легко было дотянуться до плеча Ферреби. У нас с ним было заведено, что я держал штурвал до последних шестидесяти секунд, а потом он брал управление на себя.
Ферреби. Мы очень удачно, с первого захода, вышли на цель. Я видел ее издалека, так что моя задача была простой.
Нелсон. Как только бомба отделилась, самолет развернулся градусов на 160 и резко пошел на снижение, чтобы набрать скорость. Все надели темные очки.
Джеппсон. Это ожидание было самым тревожным моментом полета. Я знал, что бомба будет падать 47 секунд, и начал считать в уме, но когда дошел до 47, ничего не произошло. Потом я вспомнил, что ударной волне еще потребуется время, чтобы догнать нас, и как раз тут-то она и пришла.
Парсонс. Самолет встряхнуло так, будто прямо под нами разорвался зенитный снаряд.
Кэрон. Я делал снимки. Это было захватывающее зрелище: гриб пепельно-серого дыма с красной сердцевиной. Видно было, что там внутри все горит. Мне было приказано сосчитать пожары. Черт побери, я сразу же понял, что это немыслимо! Крутящаяся, кипящая мгла, похожая на лаву, закрыла весь город и растеклась в стороны, к подножиям холмов.
Джеппсон. У меня прямо-таки перехватило дух.
Шумард. Все в этом облаке было смертью. Вместе с дымом вверх летели какие-то черные обломки. Один из нас сказал: «Это души японцев возносятся на небо».
Безер. Да, в городе пылало все, что только могло гореть. «Ребята, вы только что сбросили первую в истории атомную бомбу!» — раздался в микрофоне голос полковника Тиббетса. Я записывал все на пленку, но потом кто-то упрятал все эти записи под замок, и мало кому удалось их прослушать.
Кэрон. На обратном пути командир спросил меня, что я думаю об этом полете.
«Это похлеще, чем за четверть доллара съезжать на собственном заду с горы в парке Кони-Айланд», — пошутил я.
«Что ж, тогда я соберу с вас по четвертаку, когда мы сядем!» — засмеялся полковник.
«Придется подождать до получки!» — ответили мы хором.
Ван Кирк. Главная мысль была, конечно, о себе: поскорее выбраться из всего этого и вернуться целым.
Ферреби. Капитан первого ранга Парсонс и я должны были составить рапорт, чтобы послать его президенту через Гуам.
Тиббетс. Никакие условные выражения, о которых мы договорились, не годились, и мы решили передать телеграмму открытым текстом. Я не помню ее дословно, но там говорилось, что результаты бомбежки превосходят все ожидания.
Мишень по размеру
Бомбардир Ферреби наводил перекрестие прицела на самый центр хиросимской дельты, на мост Айои. Мост этот имеет форму буквы «Т». от середины главного пролета под прямым углом отведен другой мост, так как река Ота разделяется ниже на два рукава.
Эти-то два потока и омывают вытянутый клин,
на котором теперь разбит Парк Мира. А напротив, у моста Айои, оставлен в неприкосновенности остов здания с оголенным куполом и пустыми глазницами окон — Атомный дом.Памятник в центре парка задуман так, что человек, стоящий перед ним, как бы заглядывает в прошлое. Гигантское бетонное седло отделяет от взора нынешнюю Хиросиму. Под сводом виден лишь Вечный огонь, полыхающий позади памятника, а еще дальше в струях горячего воздуха зыбко колышется, словно изгибается от жара, оголенный купол Атомного дома.
Каждый год 6 августа в Парке Мира еще с рассвета заполняется людьми. Они молча стоят перед памятником, склонив обнаженные головы. Над безмолвной площадью неистовствует лишь хор цикад. Но вот глухо ударяет бронзовый колокол, ему вторят заводские сирены. И разом взлетают в небо сотни выпущенных на волю голубей, словно разнося на своих крыльях звуки хиросимского набата.
Произносятся речи, возлагаются венки: от мэра, от губернатора, от председателей обеих палат парламента, от премьер-министра. Но вся эта официальная церемония кажется лишь тонкой пленкой на поверхности бездонной чаши человеческого горя. Вслед за титулованными лицами в черных фраках с белыми траурными бантами к памятнику устремляется поток людей, потерявших в этот день родных и близких, ставших с этого дня сиротами или калеками. Хромой старьевщик с пустой корзиной добавляет к растущей груде венков и букетов свою одинокую хризантему. Две школьницы подводят старушку с траурным портретом на груди — портретом ее дочери и их матери.
Густеет дым поминальных свечей. А на противоположном конце парка все ярче алеют флаги. Там строятся в колонны сторонники мира.
6 августа, 8 часов 15 минут утра.
Как жгуче солнце в день и час, когда над этим самым местом вспыхнул огненный смерч!
Никогда человеческое тело не бывает столь раскрыто и беззащитно, как в эту самую знойную пору года. И нет часа более многолюдного, чем этот, когда весь город высыпает на улицы, начиная трудовой день.
«Выбор цели и момента взрыва сделал его эффект максимальным». Эта прочитанная в музее фраза по-особому доходит до сознания, когда августовским утром смотришь на Хиросиму с того места, над которым разорвалась атомная бомба.
Понимаешь тут и другое. Пентагон не случайно избрал жертвой город, который, как в тарелке, лежит в речной дельте, с трех сторон окруженный горам. Это была мишень, как раз равная размером и по форме силе первой 20-килотонной бомбы. Это была цель, где бомба могла обратить в руины и трупы весь свой дьявольский заряд.
Хиросима, Нагасаки, Кокура, Ниигата были избраны для атомной бомбардировки не как важные военные объекты. Для нового оружия требовалась лишь подходящей величины мишень, стопроцентное поражение которой могло бы привести человечество в трепет.
В брошюре, изданной для туристов, члены экипажа «Энолы Гей» рассказывают о том, как была погублена Хиросима. Но ни одно интервью не отвечает на вопрос: почему, зачем это было сделано?
Ответ на него дает другой документ, тоже изданный в Хиросиме: «Белая книга о последствиях атомной бомбардировки». Под этим свидетельством очевидцев поставили свои имена виднейшие ученые Японии во главе с лауреатом Нобелевской премии физиком Хидэки Юкава.
Участь Хиросимы — мгновенное и полное уничтожение целого города — должна была подкрепить заявку империализма США на превращение XX века в «век Америки».
В разделе «Жертва — Япония, враг — СССР» авторы «Белой книги» приводят слова английского исследователя Блэкетта, считающего, что применение атомных бомб было не столько последним актом второй мировой войны, сколько первой операцией в холодной войне против Советского Союза.
«Свыше трехсот тысяч невинных людей, убитых в Хиросиме и Нагасаки, — заключает „Белая книга“, — были, таким образом, жертвой, принесенной Соединенными Штатами на алтарь холодной войны».
А ведь, кроме двухсот сорока тысяч, погибших 6 августа, и восьмидесяти тысяч, погибших три дня спустя, жертвами этого величайшего из преступлений стали еще почти триста тысяч человек, доныне вынужденных терпеть физические и духовные муки.
Незаживающий храм
Атомный дом — это развалины довоенного выставочного павильона, которому теперь выпало самому служить экспонатом. Впрочем, сказать, что так выглядел центр Хиросимы после взрыва, было бы неточно. Сохранили не одну из множества руин, а единственный каменный остов, уцелевший среди сплошного пепла.
Обломки стен Торгово-промышленной палаты напротив моста, подальше несколько выгоревших изнутри коробок банковских зданий, универмага Фукуя — вот и все, что возвышалось над землей. «Яблоко» мишени, в которую целил Ферреби, на два с половиной километра вокруг окрасилось в ровный серый цвет.
Такова была «зона сплошного поражения». Воскресить эту пустыню казалось немыслимо. А теперь так же трудно совместить ее макет в музее с цветущим городом, что раскинулся за окном.
Каждый день в Парке Мира выстраиваются ряды экскурсионных автобусов. Возле моста Айои, перед Атомным домом, торгуют сувенирами, открытками, как перед любым другим историческим памятником. Школьные экскурсии и путешествующие молодожены деловито фотографируются на фоне развалин.
Кажется, только спекшиеся стрелки найденных среди пепла часов напоминают о мгновении, когда смертоносная молния отпечатала на мосту Айои тени девяти пешеходов: они сгорели, испарились, растаяли в воздухе.