Тени нашего прошлого. История семьи Милтон

– Когда нас прогонят, – Лоуэлл не желал отвлекаться, – это не станет неожиданностью.

– Я никому не дам себя прогнать, – отрезал Огден. – Особенно абстрактным идеям. Я буду полагаться на работу достойных людей. Всегда. Людей, которые знают, чего хотят, людей, которые умеют видеть дальше остальных и понимают, как нужно действовать.

– Ха, – недовольно хмыкнул Гарри. – Аристократия, имя тебе Милтон.

– Ты, как обычно, попал пальцем в небо.

– Разве?

Огден откинулся на спинку кресла и предпочел промолчать.

– Послушай, – протяжно сказал Гарри. – До меня тут дошли кое-какие слухи, которые могут тебя заинтересовать.

– О чем речь?

– Один из островов рядом с нами выставляется на продажу. Крокетт. Я подумал, может, тебе захочется взглянуть на него. Возьми с собой Китти. Потом можете остановиться у нас в Пойнте.

– О, спасибо, Гарри. – Огден задумался. – Огромное спасибо, правда.

– Старик Крокетт хочет полторы тысячи за дом, амбар и четыреста акров земли, и…

– И?

– Понимаешь, Линдберг тоже интересовался этим местом. Хотя, насколько мне известно… – Гарри выдержал паузу, – Линди до конца лета застрял в Европе.

Огден присвистнул.

– И я подумал, что ты мог бы взглянуть первым. – Гарри ухмыльнулся. – Обставить его.

Огден улыбнулся собеседнику длинной, медленной улыбкой. Ничто не доставит ему большего удовольствия, чем подставить подножку Линдбергу. В последнее время Огден с растущей тревогой наблюдал за Линди и ясно осознал: несмотря на бесстрашие, Чарльз Линдберг оставался командным игроком лишь до тех пор, пока ему не отдавали мяч. А затем просто убегал с этим мячом. Он был из тех, кто не в состоянии сделать подачу, когда требуется, из тех, кто готов рисковать игрой, чтобы самому заработать очко. Ненадежных людей. Линдберг разрушал все, что так старательно строил Огден, пытаясь держать все под контролем.

– Линдберг совсем рехнулся, – сказал Огден. – Какого черта он в Берлине поджигает спичку под горелкой?

– Согласен, – ответил Гарри, с любопытством глядя на Огдена.

К ним подошел официант. Не желают ли они выпить?

Оба отрицательно покачали головой.

– Кстати, – сказал Гарри. – Отец говорит, Вальзер отправляет сюда свою коллекцию рукописей для выставки в Гарварде.

В то первое лето, в 1920-м, Гарри с Огденом оба бывали в доме Вальзера на Линиенштрассе; Гарри выполнял какое-то поручение своего отца. Огден уже почти забыл, что его приятель знаком с Вальзером. Он кивнул.

– Я слышал об этом. Очень щедро с его стороны.

Гарри покачал головой:

– Нацистское позерство. Демонстрация мощи рейха.

– Он не обязан делиться своими сокровищами с миром.

Гарри фыркнул:

– Герра Вальзера не волнует мир. Прежде всего он собственник. Готов поспорить, он отправил сюда коллекцию, чтобы та осталась в целости и сохранности.

– Он бизнесмен, – осторожно заметил Огден.

– То есть?

– У бизнеса своя политика.

Гарри снова фыркнул:

– Краткая характеристика положения дел в мире.

– Он хороший человек, – ровным голосом произнес Огден, глядя на собеседника. – Он создал превосходную компанию.

– С хорошими доходами? – Гарри сцепил пальцы и глубже вжался в кресло.

– Очень.

– А его рабочие? – не унимался Гарри.

– У его рабочих есть хлеб и постоянная работа. Вальзер – один из тех, на кого мы можем рассчитывать.

– Чтобы не отдать Германию коммунистам.

– Чтобы Германия оставалась стабильной. – Огден не скрывал своего раздражения.

– Германия – самое стабильное государство на планете, – сухо заметил Гарри. – Избиения на улицах и аресты дают свои плоды. Порядок.

– Вальзер хороший человек, – повторил Огден.

– И нацист, – сурово прибавил Гарри.

– Он состоит в нацистской партии. Есть разница.

– Это синонимы, Милтон. – Гарри нетерпеливо тряхнул головой. – Пришло время изъять все вложения и показать нацистам…

– Что показать, Гарри? – Огден повернулся к нему. – Если мы сейчас выведем капитал, эта пороховая бочка взорвется.

– Да, – с жаром согласился Гарри, – и тогда Гитлер падет.

Огден покачал головой:

– Гитлер в любом случае падет, а немецкий капитал переживет нацистов.

– Значит, ты не будешь трогать свои вложения? – настаивал Гарри. – Милтон, если останешься, станешь одним из них. Разве ты не понимаешь…

– Конечно, понимаю, – спокойно перебил его Огден. – Но я сам себе хозяин, и, что еще важнее, так поступать неправильно. Миру не нужна еще одна банковская паника. Мы не можем себе этого позволить.

– Миру? – Гарри встал. – Теперь ты говоришь от лица всего мира, Милтон?

Огден удерживал его взгляд.

– Мы по-разному видим происходящее, Гарри. Но цели у нас одинаковые.

Гарри смотрел на него снизу вверх.

– Мы по-разному видим происходящее, – повторил Огден.

Гарри надел шляпу.

– Счастливо, Милтон.

– Гарри, – кивнул Огден.

Он смотрел, как приятель медленно пересекает огромный сонный зал и исчезает за дверью.

В детстве отец однажды повез Огдена на канал Эри, чтобы показать это достижение человеческого гения и инженерной мысли. Открытие и закрытие шлюзов, работа сторожа, который впускал, а потом выпускал воду, беготня вдоль узкой баржи, в то время как вода прибывала и прибывала, поворот колеса, а потом грохот водяного потока, который заворожил Огдена, а затем вспоминался все детство и юность; а после двадцати он начал понимать, что вода в шлюзе – это главный принцип, которым он мог руководствоваться в жизни. Ему нравилось представлять себя сторожем шлюза – основательным человеком, который верит в силу потока и понимает, как важно держать створки шлюзов открытыми. Это кредо в большей степени, чем что-либо другое, передавалось от Милтона к Милтону на протяжении многих лет. Милтоны были людьми с капиталом и с сильным характером. Миру – мысленно обращался Огден к Гарри Лоуэллу – требуется больше таких людей, а не меньше. Хорошие люди и разумно вложенные средства порождают мощный широкий поток, поддерживаемый вливаниями тех, кто умеет обращаться с течением.

Он встал и направился к двери.

Медленно спускаясь по широкой лестнице на тротуар, Огден увидел, что на противоположной стороне улицы собралась небольшая толпа. Приблизившись, он увидел в центре толпы мужчину, стоявшего на ящике из-под молока. Массивный, грубый, с загорелыми до локтей руками и усталым лицом, он выкрикивал один и тот же вопрос:

– Ради чего вы готовы отдать жизнь?

Прохожие, мужчины и женщины, обходили его, словно это не имело значения. Но мужчина не сдавался и швырял свой вопрос в окружающий мир, словно бейсбольный мяч в перчатку. Его не волновало, что мяч не возвращается. Он бросал его вновь и вновь, настойчиво и упорно:

– Ради чего вы готовы отдать жизнь?

Огден Милтон замедлил шаг. Этот вопрос взлетал в жаркий воздух, словно специально привлекая его внимание.

– Ради Европы? – выкрикнул оратор.

Огден остановился и принялся вглядываться в окружавшие его лица, внимательно прислушиваясь, словно за этими словами скрывалось что-то еще. Один мужчина кивал головой и раскачивался взад-вперед на пятках, скрестив руки на груди и держа ладони под мышками.

Люди не в состоянии вынести долгой неопределенности, думал Огден, наблюдая за тем, как оратор выбивается из сил на жаре. Это ведет к всплеску эмоций. К фантазиям об утопии. К несбыточным мечтам, будто система может тебя спасти, будто нынешний великий катаклизм можно победить сменой правительства. Донкихотство. Скорее всего, этот человек – очередной коммунист.