Тени прошлого. Восставшие

– Что такое, ты потерял ключи?

– Нет, тебе не надо лазать по окнам, в модуле, кроме ПНШ, никого, с дневальным я поговорил, можем зайти через вход.

– Слава богу, а то я уже за юбку свою обеспокоилась.

– Ты бы чулочки надела, как в прошлый раз.

Осипова улыбнулась:

– Что, заводят?

– Еще как?

– Они со мной.

Только сейчас Павлов разглядел в руке женщины небольшую сумочку.

– И не только чулки, я такое нижнее белье купила, ты обалдеешь.

– Я уже балдею. Идем.

Они прошли в модуль.

Солдат отвернулся.

– Все правильно делаешь, боец, – сказал Павлов.

В отсеке начальника бронетанковой службы было жарко. Это и понятно, уезжая, естественно, выключил кондиционер. Павлов включил. Зато в холодильнике нашлась бутылочка сухого вина.

Старший лейтенант повернулся с ней, но Осипова уже нырнула в душевую. Осмотрев этикетку, разведчик поморщился, бормота и есть бормота, как вообще ее люди пьют и на хрена она Глазову? Или тоже иногда принимает у себя кого-то из дам? А иначе на хрена ему вино, всегда вроде или спирт, или водку пил.

Вышла Осипова, и Павлов застыл.

Женщина была в коротеньком распахнутом пеньюаре, без бюстгальтера, груди вразлет, соски в обрамлении розовых кружев, трусики, как две веревочки, не скрывавшие пышной растительности между ног, чулки черного цвета с кружевным ремнем, черные туфли на высокой шпильке, губы подведены, ресницы подкрашены.

– Ну как я тебе? – изогнувшись, как модель на подиуме или стриптизерша у шеста, спросила Осипова.

– Потрясающе, – проговорил Павлов.

Он ринулся к женщине, схватил за ягодицы.

– Да погоди, ты, бугай, сначала в душ.

– К черту душ!

– Ну тогда не получишь самого приятного.

– А?! – как разъяренный зверь, старший лейтенант, успев поставить бутылку на стол, метнулся к душевой.

Осипова тоже осмотрела этикетку. «А неплохое вино», – подумала она, принесла из кухонного отсека два стакана.

Павлов буквально выскочил из душевой голый, с каплями воды на теле.

– Иди сюда, моя дорогая.

– Сначала это.

Она подняла бутылку.

– Открой.

– Потом! Все потом!

Он завалил Осипову на кровать, и даже дневальный слышал, как она начала скрипеть. Слышал он и вздохи, от которых ему нестерпимо захотелось в туалет, усмирить возбужденную плоть.

Глава 2

Утро понедельника, 22 июня, выдалось для летунов тяжким.

Старший лейтенант Истомин проснулся первым в шесть часов. Соскользнув с кровати и удерживая рот ладонью, метнулся к санузлу.

Его рвотные позывы разбудили и Фролова, и Боброва.

В отличие от штурмана, командир экипажа похмельем никогда не болел. Напротив, после хорошей попойки с утра его тянуло на жратву. Вполне мог съесть половину большой кастрюли борща. Особо не страдал и Бобров. Только вид имел совсем не респектабельный, опухший, и физиономию цвета фиолета. Отличительная особенность, которая постоянно выдавала прапорщика, так это до неприличия пунцовый нос.

– Рыгает, – резюмировал Бобров, потянувшись за пачкой сигарет.

– Не кури здесь, – сказал Фролов, – иди в курилку на улицу.

– А чего? До этого же курили спокойно в отсеке.

– Не врубаешься?

– Нет!

– Илье и так хреново, слышал, как выворачивает, а от дыма хуже станет.

Техник вздохнул:

– Ну раз так, то конечно, ладно, потом покурим.

Из санитарного узла вышел бледный Истомин.

Бобров усмехнулся:

– Илюша, ты, в натуре, как поганка бледная.

– Помолчи. Хотя нет, скажи лучше, у нас есть чем похмелиться?

Фролов воскликнул:

– Какое опохмеление, Илья? Через полтора часа завтрак, затем общегарнизонное построение.

Бобров потер лоб.

– А разве вчера комэск обещал нам кросс?

При слове «кросс», Истомин вновь метнулся в туалет, и оттуда донеслись звериные рыки.

– Говорил что-то, – ответил Фролов, – но станет ли проводить, вопрос. Все же Елагин в общем-то мужик нормальный, должен вникнуть в ситуацию.

– Должен не значит обязан.

– Посмотрим.

– А Илюхе реально хреново.

– Только что заметил?

– Удивляюсь, на хрена пить, если так болеешь?

– Это ты у него спроси.

Вернулся Истомин бледнее прежнего. Сел на кровать, протер мокрое лицо полотенцем:

– Не, мужики, не похмелюсь – сдохну.

– Не сдохнешь, – проговорил, подымаясь, Фролов.

В разговор вступил Бобров:

– Илюх?! Все хотел спросить, вот тебя постоянно по утрам полоскает, если вечером выжрешь. Спрашивается: на хрена тогда пьешь?

Истомин взглянул на борттехника каким-то сожалеющим взглядом:

– Сам-то понял, что спросил?

– Я-то понял, и я не болею, ну если так, чуть-чуть, командиру вообще все до фени, свежий, как огурец, только жрать хочет. Но тебя же всего выворачивает.

– И чего теперь? Завязывать?

– Конечно. Не бухал, сейчас встал бы, побрился, умылся, пробежку сделал, на турнике повисел – и в строй с прекрасным настроением.

– Да? А может быть, с ума дернулся бы по трезваку со службой нашей?

– Но летаешь-то трезвый?

– Это когда как, и ты знаешь об этом. Даже сейчас у меня пульс и давление, как у космонавта. А перегар… Это хрень. Так есть у нас похмелиться?

– Вывернет, – ответил Фролов, направившись в туалет и душ.

Истомин взглянул на техника:

– Юра?

– Ну что, Юра? Вчера комэск заходил, к соседям, все забрал, свой пузырь мы допили, хотя… надо посмотреть. Ты глянь в холодильник?

– Вряд ли, если бы и тут бухали, то водка стояла бы на столе.

– Но и пустых бутылок никто не выносил.

– Да?

– Не до того было.

– Это понятно, здесь пустой тары нет, значит.

Он подошел к холодильнику, открыл дверку:

– Ну слава богу, граммов двести есть.

– Там пузырь?

– Угу, и на дне водка. Маловато только.