Тенор (не) моей мечты

Дядь Леву надо было видеть. Он походил на акулу, укусившую подлодку. Правда, одарив итальянца бешенным взглядом, он что-то тихо-тихо спросил у Олеси. По логике — что это за хрен тут раскомандовался.

А когда услышал ответ… О, вот тут-то папа и сыграл свою звездную роль умирающего лебедя. Он побледнел, закашлялся, артистично покачнулся — и оперся на лучшего друга. То есть дядь Леву. Которому пришлось проглотить все, что он собирался сказать, и подхватить папу. Усадить папу в кресло первого ряда. Пощупать ему лоб. Усадить обратно, когда папа «героически» попытался встать, чтобы поддержать лучшего друга.

— Артур, какого ты вообще приехал? Тебе надо лежать! Мы и так работаем сегодняшний концерт без тебя. Немедленно домой!

— Я с вами, — хриплым драматическим шепотом сказал папа. — Один за всех, и все за одного!

На мгновение в зале повисло мертвое молчание. А потом…

Первым засмеялся дядь Лева, за ним — Сергей и Иван, и Олеся, и Роза с Ирой. А итальянец зааплодировал и крикнул:

— Браво! ДАртаньян! Браво, Арчи!

И пошел со своего предпоследнего ряда вперед с таким видом, словно ему сейчас Оскара вручат.

— Маш кто это вообще? Я ничего не понимаю, — едва отсмеявшись, спросила Катя.

— Бонни Джеральд, знаешь такого?

— А, слышала. По радио гоняют, ма слушает. Старье. И вообще, зачем этот мюзикл? У них же концерты!..

На этом месте Катя запнулась, вспомнив, что именно прогуливает сегодня. Но велела себе не дрейфить. Раз решила бросить ЦМШ, то бросила. И все. Ни шагу назад.

— Деревня, — тихо-тихо фыркнула Маша. — Это ж самый крутой режиссер и хореограф мюзикла! Круче всех!

— Да ну? — усомнилась Катя, скептически разглядывая итальянца в полный рост. — Какой-то он… не крутой.

По крайней мере, на маминого Владлена он не походил от слова совсем. Ни тебе стильной прически, ни брендовых пиджаков. Джинсы самые обыкновенные, футболка с Василием Блаженным, кеды. Единственно, куча цацек и фенечек на шее и на руках, и татушки. Все руки в татушках. А в ухе — шестеренка на английской булавке.

Ну… ничего так. Только старый.

— А ты погугли, погугли, — с чувством превосходства предложила Маша. — У него сто премий. Ты на «Дракулу» ходила?

— Ну ходила. Ничего так.

— Он и ставил. А Роза, ну леди эта, писала сценарий. Мама сказала, нормальная тетка. Не то что эти все гламурные швабры.

— Ой не надо про швабр… Слушай. Если они будут мушкетеров, то кто — миледи, и эту, булочницу?

— Не знаю, найдут кого-нибудь, — пожала плечами Маша. — Кастинг устроят.

— Найдут. Швабру очередную. Нет, так не годится. Папа… — Катя сглотнула горький комок в горле. — Если папа снова с какой-нибудь шваброй, мама его никогда не простит!

— Тише, — шикнула на нее Маша, — слушай!

Катя замолчала и прислушалась к разговору взрослых, от которого отвлеклась. И услышала…

— …возьмем Аню! — тоном «я уперся, будьдозер не сдвинет» говорил папа. Его драматический шепот отлично доносился до конца зала. — Вы ее слышали, Бонни. Она будет отличной Констанцией. Самой лучшей!

— Да, надо взять Аню, — присоединился к нему дядь Ваня. — Мы прекрасно сработаемся!

— Мы не найдем Констанции лучше, — поддержал его Сергей.

— Нет-нет! — оборвал его итальянец и продолжил по-английски. — Ни в коем случае! Анна не может быть Констанцией. Это совсем не ее роль. Не годится!

Все четверо квартетовцев уставились на него с неприкрытым желанием убить. Катя сама едва не вскочила с места и не заорала на мерзкого, гадкого, отвратительного…

— Только Миледи, — так же экспрессивно продолжил итальянец. — Анна будет Анной. В ней столько страсти! Ах, какой характер! Какой образ! Исключительно Миледи. Леди Винтер. О, она будет звездой!

Ну, не такой уж и отвратительный, подумала Катя. Может, и в самом деле гений. Маму же разглядел! Не то что этот ее Владлен. Имя-то какое дурацкое.

— Круто, — прошептала Маша. — Ты смотри, они даже не подрались. А мама говорила…

Что говорила мама, то есть Олеся, Катя так и не узнала. Потому что у кого-то в кармане запела Розамунда из «Летучей мыши». Маминым голосом. И папа полез в карман, сделав всем знак: тихо!

— Аня?.. — трагическим шепотом отозвался папа.

А у Кати все упало.

— Мне кранты, — прошептала она не менее трагически, чем папа. — Мама меня убьет.

Глава десятая

Мне не место с вами в одной музыке

(С) вопль дирижера

Я разглядывала представительного пафосного господина за министерским столом, сидя на краешке стула для посетителей. Пожалуй, Томбасов, даром что олигарх, и то попроще будет. Не говоря уже о наших меценатах в театре Оперетты.

Господин был мне неизвестен, но… величием от него несло так, что хотелось почесать нос и чихнуть. Аллергия у меня разыгралась что ли? Ой, как некстати.

Над господином, время от времени поглядывающим на меня, как на крепостную крестьянку, такую Парашу, еще не Жемчугову, склонился молодой мужчина, преисполненный почтения. Я так поняла, классный руководитель Маши. Он в поклоне подсовывал господину бумаги. И изящно тыкал в них наманикюренным пальчиком.

Я была в своей альма-матер. Мне было скучно. Честно говоря, я ожидала увидеть бессменного и бессмертного Аарона Зиновьевича. Тот бы уже высказался, не выбирая выражений — и все отравились бы учиться. Петь хором, играть на скрипочке, учить сольфеджио и готовиться к выступлениям. И всем, чем положено заниматься юным музыкантам, идущим с песней по жизни.

Кстати, в этот список никогда не входили физика и химия, о которой только упомянул классрук. Не было в этом Богом спасаемом учебном заведении ни физики, ни химии с самого момента его основания. Формально — числились, мы даже за них пятерки получали. Регулярно. Но кроме слова «валентность» я из курса химии не помню ровным счетом ничего. Потому что даром не нужно.

И наш Аарон Зиновьевич прекрасно это знал.

А вот этот — похоже, нет. Вообще неясно, что это за пафосный бюрократ в знакомом кабинете. То есть условно знакомом. Дверь та же, вид из окна тот же, а вот старых шкафов с партитурами, которые Аарон Зиновьевич тут хранил — нет. И зуб даю, этот господин не преподает оркестровку, а сводный оркестр школы видит только на отчетных концертах.