Тентаклеведение. Девять ударов

* * *

Он припомнил, как недавно за праздничным столом они вспоминали школу, и Анечка, видно спьяну, призналась ему, что каждый раз, когда они с Алисой уходили из школы, она стояла и глядела им вслед.

 —Ну на что там смотреть, Ань?

 —Не знаю. Я ни на что конкретно не смотрела, в центр смотрела. Выходит, я глядела на ваши попки, – смеялась Анечка ему в ухо.

 —Ха, Аня. Ты с ума сошла, какие попки?!

 —А ты что, не в курсе, что у вас с Алисой задницы одинаковые?! Ну правда похожи! – полушёпотом отшучивалась она.

* * *

 —Аня, дай попробовать…

 —Тебе целую?

 —Как хочешь… – она протянула ему свою, и, затянувшись, он предсказуемо закашлялся, – Нет уж, увольте! Тебе не холодно?

 —Нет, прохладно, приятно… Жарко было…

 —Да уж… Не то слово… А ты… Ты можешь рассказать?..

 —Как всё случилось?

 —Да.

 —Зачем тебе?

 —Так… Надо.

 —Любишь эротические истории?

 —Слушай, Аня, хорош уже шутить! Между прочим, два бандита только что хором трахнули мою жену!!! Тут уж не до шуток…

 —Понимаю. Но, во-первых, никакие они не бандиты, просто они… нет, лучше тебе этого не знать… но, поверь: они, в целом, славные парни и мои давние друзья… А во-вторых, видишь ли, мою-то жену никто не трахал… Я, конечно, тебе сочувствую, насколько могу, но ты-то должен догадываться, что это так, как на тебя, на меня не действует. Скорее, наоборот… А ты, значит, хочешь, чтобы я всё в красках повторила!

 —Да, хочу.

 —Я, конечно, могу. Зрительная память у меня прекрасная, я же недавно художку окончила. И вообще…

 —Ну вот и попробуй…

 —Ладно, как хочешь…

Анна помолчала с минуту, закурила вторую, затянулась, выдохнула и начала:

 —Ты, как ушёл, я попросила всех, пока несут ещё, выручить и разобраться с беспорядком. Сперва Алиса помогала мне убрать посуду и сложить стол (мужики, кстати, не отставали – даже посуду помыли вдвоём по-быстрому), потом я полезла за кофе, и в шкафчике нашла целую бутылку красного, и мы вчетвером сели на кухне, чтоб по новой бардак в комнате не разводить. Пили, ржали… Эти двое, Петька и Мишка, так и вились вокруг Алиски, Петька особенно. Хохмил и похабничал, говорил, что никогда такой попки не видел, и у него в штанах шевелится, когда Алиска поворачивается задом, что у Мишки тоже шевелилось бы, но он крепится, боится джинсы порвать, а они у него брендовые. Алиска что-то говорила, что ничего особенного в её попке нет, вроде, а они в шутку так: ну мол, встань, покажи. Она поупиралась для вида – я-то её знаю – и встала, конечно. Петька говорит, что, мол, попа-то у тебя сзади, вот ты и не видишь ни хрена. А на самом деле – ого-го, как орех! А, говорит, она только по форме, как орех, или и твёрдая такая же? Ну-ка напряги! Ого! Вот это да! Твёрдая, ухватистая! Миша, пощупай! Ты каким спортом занимаешься, признавайся? Фигурным катанием? Ух ты! И что, ножки тоже, как камень? Миша, зацени! Ни фига себе! – она вся, как косточка! И живот… Смотри, Миш! – где-то здесь она и поплыла: переминается, глазки масляные, придурковато улыбается, рот приоткрыт, еле дышит, они её давно везде лапают, а она стоит, смотрит в окно…

 —В окно? Зачем?

 —А я почём знаю… В общем, так…

* * *

Четыре руки жадно шарили по телу, задирая платье и туго оглаживая попку и ноги, с силой прихватывая и, то ли возбуждая, то ли удерживая её на месте. Их движения и жесты были решительными и смелыми, её держали и гладили так, как будто имели на это право. Губы с двух сторон одновременно целовали шею, а она стояла и с недоверием рассматривала смутное отражение происходящего в оконном стекле, задыхаясь от охвативших её стыда и страсти и, будучи не в силах не то что сопротивляться, а даже возразить хоть что-то, чувствовала, как одна рука пожимает ягодицы, вторая стискивает и освобождает грудь, в которую тут же с силой впиваются чужие губы, третья мнёт и массирует её сквозь трусики, а четвёртая запрокидывает голову, направляя губы вверх для поцелуя.

Шесть лет с мужем она считала, что у неё есть всего одна эрогенная зона – клитор, с недоумением и иронией наблюдая, как Сашенька щекотал язычком её соски, и теперь с удивлением понимала, что всё, что делают эти двое, прямо накрывает её волнами и сотрясает в любовной лихорадке. Её напористо развернули и положили на кухонный стол, головой между початой бутылкой и сидевшей с другой стороны Аней, и продолжали вместе целовать ей грудь и губы, гладить живот, ноги, ягодицы, нежно, но сильно стискивать ляжки. В то время как Миша настойчиво и властно целовал её в губы, Пётр развёл ей ноги и, задрав подол платья, хозяйничал между ними: сжимал, гладил и прямо через ткань массировал её сочную промежность.

Надо упомянуть, что хотя её вагина была полна влагой, грудь вздымалась, а раздвинутые ноги обнимали расположившегося между них Петра, она думала, что когда они начнут стягивать с неё бельё, то в этот-то момент она непременно возмутится и наотрез откажется переходить к сексу, поскольку, несмотря на удовольствие, она твёрдо решила, что ни в коем случае не даст этому случиться, как тогда в машине с Андреем. Да и спасительные трусики на сей раз были на ней! Она схватилась за них руками и заранее на всякий случай потянула на себя. «А ещё можно позвать на помощь Анну!». Она, несколько успокоившись, лежала и покуда отдавалась ласкам, держась за резинку и ожидая неминуемого конфликта.

Но ему так и не суждено было случиться: никто не тащил с неё стринги, а она не упиралась и не сучила ногами, отбиваясь, а вдруг почувствовала, как твёрдое и тугое копьё врасплох проникло внутрь, раздвигая набухшие губы. Она громко охнула от неожиданности и, отстранив Михаила и нагнувшись вперёд, увидела, что Пётр уже успел спустить штаны, пока ласкал её, а теперь попросту сдвинул ткань вбок, открыв путь для своего члена.

Он постепенно сдавал назад, и крепкий большой и длинный серп плавно покидал её дырочку. Он был мокрым и блестящим. Как правило, они с Сашей пользовались всякими смазками, чтобы не было сухо и больно, поэтому она сперва было решила: «Вот скотина, уже успел намазаться, да так жирно, ведь течёт аж!» Но тут же сообразила, что никто ничем не мазал, это она источала всю эту влагу: отдёрнутые в сторону трусы насквозь промокли, хоть выжимай. Это было как с Андреем, но гораздо сильнее: она практически текла от влечения. «Наверное, я на самом деле сильнее возбуждаюсь не от ласк, а от самой ситуации». Серп полностью округло и протяжно покинул лоно, так что она прочувствовала его длинное и медленное движение от начала и до конца, и остановился, безумно сладко упёршись в её щёлку и касаясь самой шишечки. Пётр еле покачивался, и головка неспешно перемещалась между губок, поглаживая от ануса до лобка, он водил им примерно также как когда-то Айболит, но капельку грубее и значительно дольше: остриё никак не хотело войти обратно внутрь. Её накрывал целый сонм сильных чувств: стыдно пламенея от своей развратности, она переживала, что изменяет Саше, и от этого только сильней возбуждалась, раздражалась на Аньку, которая, явно заводясь от происходящего, мяла и ласкала свою большую грудь, и испытывала возмущение и гнев от того, что её уже фактически трахнули.

 —Мальчики, что вы делаете? – сердито было начала она, но тут Пётр надавил, и бёдра непроизвольно подались навстречу ещё сильнее наддавшему члену, который вновь глубоко скользнул в её лоно. На этот раз она не просто ожидала этого, она, вся согнувшись, жадно смотрела себе между ног, как исчезал внутри каждый сантиметр его ствола. Михаил склонился над ней, и она обессиленно упала на прохладный стол. Она не владела своим телом: надо было дёрнуться, сесть, возмутиться, но ноги сами собой раскрывались всё шире по мере того, как Пётр размеренно шил её своим челноком.

 —Что же вы делаете? – опять выдохнула она, пока член выходил обратно…

 —Не надо! – стонала она, пока его уздечка тёрлась о клитор…

 —Что вы со мной де… лаете! – задыхалась, пока Петин агрегат в который раз прорывался вглубь…

 —Нельзя! Что… вы!… х… не надо… ох… что это … со мной… ох… – она уже шептала, обхватив голову целующего её Миши. Мало-помалу размеренные медленные качели всё больше наливались силой, Пётр сгрёб её за бёдра и начал грубо насаживать на свой лунный хуй. Он играл бёдрами немного снизу вверх («Что, они все сговорились, что ли?!»), а его орудие так необыкновенно выгибалось, что своим наконечником бороздило в её щёлке нечто, отчего ей сперва знакомо захотелось в туалет, но чуточку позже накрыло ещё большими волнами экстаза. Она догадывалась, чем это кончится, и ей стало невыносимо стыдно. Алиса метнула быстрый злобный взгляд на Анну. Всё тело охватывала горячка, она хотела что-то произнести, протестовать, ругаться, но вышло лишь:

 —Ох, мамочки, что, ох, ма, а, ма, что, ох, со мной, ох, мама, ой, – дальше она уже ничего не говорила, только протяжно стонала и охала в конце каждой пенетрации.

Несмотря на сказочное наслаждение, она была словно разделена надвое: одна она издавала стоны и извивалась на столе, а вторая смотрела на всё это как бы сверху, пытаясь переосмыслить себя в этом новом для себя качестве. Она думала про то, что, оказывается, она – шлюха, и поначалу довольно сильно переживала, но по мере того, как первую трахали всё активнее, эта отстранённая вторая постепенно неизбежно приходила к выводу, что эти грубые парни – это, наверное, лучшее, что случалось в её жизни, и что ей глубоко плевать, шлюха она на самом деле, или нет. Этим вторым зрением она как будто сверху видела, как её болтающаяся голова едва не снесла на пол бутылку, и, как подхватившая её Анна, нервно стуча горлышком о бокал, налила себе вина, чтобы промочить пересохшие губы.