Теория доказывания в уголовном судопроизводстве

Современное положение дел, при котором, с одной стороны, ст. 74 УПК РФ дает исчерпывающий перечень возможных разновидностей источников доказательств, с другой стороны, ст. 84 УПК определяет понятие "иных документов" весьма туманно, а сверх того ст. 75 дает предельно широкое определение понятию "недопустимых доказательств", конкретизируя при этом отдельные их случаи, - выглядит неудовлетворительным.

Решение вопроса, как представляется, лежит в плоскости установления в законе примерного перечня источников доказательств наряду с детальной регламентацией тех требований, которым они должны удовлетворять. При соответствии этим требованиям вопроса о допустимости источника доказательств и соответственно содержащихся в нем доказательств ни в теории, ни в практике не возникнет.

Однако и в допустимых источниках могут содержаться данные, которые нельзя использовать в качестве доказательств: предположения, догадки, слухи и т.п. Следует упомянуть и о таких фактах, которые устанавливают существенные для дела, но не требующие доказательств обстоятельства, например общеизвестные истины; а также о фактах, явно противоречащих естественным законам природы (и потому не могущих быть признанными достоверными).

Допустимость и относимость доказательств тесно связаны между собой: вопрос о допустимости возникает только при рассмотрении относимых доказательств, а относимыми могут быть признаны только допустимые доказательства.

Как уже указывалось, законодатель явно указал некоторые случаи признания доказательств заведомо недопустимыми (п. 1-3 ч. 2 ст. 75); однако эти нормы представляются, как минимум, весьма спорными.

Так, п. 1 данной части (показания подозреваемого, обвиняемого, данные в ходе досудебного производства по уголовному делу в отсутствие защитника, включая случаи отказа от защитника (разрядка моя. - А.Б.), и не подтвержденные подозреваемым, обвиняемым в суде) вызывает серьезные сомнения.

Если совершеннолетний, вменяемый, вполне правоспособный субъект добровольно отказался от защитника - специально подчеркнем: в ситуации, когда закон особо не оговаривает обязательного участия защитника! - почему же это должно стать основанием для такого "дезавуирования" его показаний? Парадоксальным следствием такой странной нормы неминуемо становится разумное недоверие следователя к вполне возможному и вполне законному желанию обвиняемого отказаться от защитника*(332) и, тем самым, ущемление права обвиняемого на защиту!

Цель введения такой нормы, конечно, вполне понятна. Разработчики кодекса пытались таким образом бороться с, увы, распространенным явлением - попыткой следователя заставить обвиняемого (подозреваемого) отказаться от защитника с тем, чтобы с ним было проще "работать"*(333). Однако способ "решения" этой проблемы, зафиксированный данной нормой, сам порождает много иных, ничуть не менее серьезных проблем.

Не все ясно и в отношении п. 2 (показания потерпевшего, свидетеля, основанные на догадке, предположении, слухе, а также показания свидетеля, который не может указать источник своей осведомленности).

Понятно, что эта норма основана на том бесспорном соображении, что доказательством могут быть лишь сведения о конкретных обстоятельствах дела (но не предположения и догадки), причем сведения, основанные на слухах или полученные из неизвестных источников, недостаточно надежны и конкретны и трудно проверяемы. В то же время, хотя в отношении свидетеля явно декларируется наличие источника его осведомленности, для показаний потерпевшего такого указания вовсе нет.

А.В. Смирнов и К.Б. Калиновский объясняют это предположением, что потерпевший, как правило, сам является первоисточником данных о совершенном преступлении и редко может давать показания по слуху*(334); однако такое объяснение совершенно неудовлетворительно. Во-первых, понятие "редко" вряд ли может само по себе быть уместно в данном контексте, во-вторых, вполне очевидно, что потерпевший может быть допрошен не только об обстоятельствах совершения против него преступления, но и о совсем других фактах и событиях, в том числе и таких, о которых он может судить и понаслышке.

Требует специальной конкретизации и п. 3 ч. 2 ст. 75 УПК РФ, объявляющий недопустимыми и иные доказательства, полученные с нарушением требований настоящего Кодекса. Любые ли нарушения требований УПК должны влечь за собой признание соответствующих доказательств недопустимыми?

Т.А. Боголюбова, комментируя ст. 75 УПК РФ, отвечает на этот вопрос однозначно положительно, поскольку "УПК РФ не устанавливает градацию этих нарушений по значимости, не различает их по форме и содержанию"*(335).

В.М. Савицкий полагает, что всякое нарушение закона при собирании доказательств должно влечь за собой признание их ничтожности, в противном случае классификация нарушений на существенные и несущественные может привести к косвенному благословению незначительных нарушений закона, потребуется иерархия процессуальных норм по степени их важности и углубится эрозия законности в уголовном судопроизводстве*(336). Н.М. Кипнис также не считает возможным выработать критерии определения существенности нарушений процессуальной формы доказательств, признавая возможность ее восполнения при устранимых нарушениях*(337).

На наш взгляд, более гибкая позиция, признающая возможность наличия существенных и несущественных нарушений закона и различный их учет при исследовании доказательств*(338), имеет немало плюсов.

Оставаясь в ее рамках, рассмотрим прежде всего идею исправления допущенных нарушений закона, приводящую к введению понятия устранимых (или опровержимых) и неустранимых нарушений. Принципиально неустранимо, например, такое нарушение, как получение от обвиняемого признательных показаний путем применения пыток или иных жестоких видов обращения: в результате такого нарушения процесс перестал отвечать требованиям справедливой судебной процедуры, где стороны должны находиться в равном положении.

Вместе с тем, не все процессуальные нарушения (даже неустранимые), допущенные в ходе производства по делу, являются существенными для получения доказательств. Так, присутствие в суде при допросе обвиняемого малолетних зрителей (в возрасте до 16 лет), не обусловленное явным разрешением председательствующего, является процессуальным нарушением (ч. 6 ст. 241 УПК РФ), но его вполне можно счесть несущественным для получения доказательств, а потому не уничтожающим их допустимости*(339).

Вопрос о построении критериев, позволяющих определить, является ли то или иное нарушение существенным и неустранимым, представляет отдельный интерес. А.В. Смирнов и К.Б. Калиновский в своем комментарии к ст. 75 УПК РФ указывают на следующие существенные и неустранимые процессуальные нарушения, влекущие, по их мнению, признание полученных доказательств недопустимыми:

– применение физического или психологического принуждения без законных на то оснований, а также применение таких методов расследования, которые могут нарушить способность к правильным суждениям и принятию адекватных решений;

– прямое введение в заблуждение одной из сторон относительно ее прав, а также умолчание о них там, где без разъяснения прав невозможно обеспечить реальное равенство сторон;

– ограничение при доказывании обстоятельств дела исследованием производных источников доказательств, если имеется фактическая возможность представления (достижимость) первоисточников;

– наличие оснований для отвода судьи, прокурора, дознавателя, следователя, участвовавших в собирании доказательств;

– незаконное изменение субъектного состава процессуальных правоотношений, способное изменить установленный законом баланс сил в пользу одной из сторон (нарушение правил подследственности, незаконное участие в проведении предварительного следствия ненадлежащих следователей, органов дознания и их сотрудников и т.д.);