Теория Фрейда (сборник)

Исторически обусловленные чувства бывают настолько интенсивны, что могут оказаться сильнее биологически необходимых для выживания – утоления голода, жажды и стремления к продолжению рода. Это может быть не так для среднего человека, чьи страсти в основном сводятся к удовлетворению физиологических потребностей, но справедливо для значительного числа людей в любой исторический период: они рискуют жизнью ради чести, любви, достоинства – или ненависти. В Библии это выражено очень просто: «Не хлебом единым жив человек» (Евангелие от Матфея, 4:4). Представим себе, что Шекспир написал бы свои драмы о сексуальных неудачах героя или о стремлении героини утолить голод; они оказались бы столь же банальны, как некоторые из современных пьес, представленных на Бродвее. Драматический элемент человеческой жизни уходит корнями в небиологические страсти: не в голод или сексуальное влечение. Едва ли кто-то совершит самоубийство из-за неудовлетворенности своих сексуальных желаний, но многие готовы покончить с собой, если их честолюбие или ненависть не нашли удовлетворения [38] .

38

Интересно отметить, что уровень самоубийств в целом растет в той же пропорции, что и уровень индустриализации (см. [33]).

Фрейд никогда не рассматривал индивида как существо изолированное, но всегда в его отношениях с другими. Он писал: «Индивидуальная психология, несомненно, занимается индивидом, а также изучает способы, которыми он пытается удовлетворить свои инстинктивные влечения. Однако лишь редко и в специфических исключительных условиях может она абстрагироваться от отношений данного индивида с другими. В психической жизни индивида другие люди обычно рассматриваются как модели, объекты, помощники или оппоненты. Таким образом, индивидуальная психология с самого начала оказывается одновременно и социальной психологией – в этом расширенном, но имеющем право на существование смысле» [19; 65]. Тем не менее это ядро социальной психологии не получило дальнейшего развития, потому что для Фрейда первичное образование – семья – считалось играющим в развитии ребенка решающую роль. Фрейд не видел того, что человек с раннего детства существует в различных кругах; самый тесный из них – семья, следующий – его класс, третий – общество, в котором он живет, четвертый – биологические условия человеческого существования, в котором он участвует; наконец, он – часть большего круга, о котором мы не знаем почти ничего, но который состоит по крайней мере из нашей солнечной системы. Только самый узкий круг – семья – имел значение для Фрейда; поэтому он очень недооценивал все остальные, частью которых является человек. А именно, он не понял, что сама семья детерминирована классом и социальной структурой и представляет собой «инструмент общества», функции которого – приобщать ребенка к характеру общества еще до того, как ребенок с обществом соприкоснется. Это осуществляется как в процессе раннего воспитания и образования, так и через характер родителей, который, в свою очередь, является социальным продуктом (см. [26]).

Фрейд рассматривал буржуазную семью как прототип всех семей и игнорировал существование очень разных форм семейной структуры и даже полное отсутствие «семьи» в других культурах. Примером этого служит то огромное значение, которое Фрейд придавал так называемой «первичной сцене», когда ребенок оказывается свидетелем сексуального акта между родителями. Очевидно, что значимость такого события резко увеличивается в связи с тем, что в буржуазных семьях дети и родители живут в разных комнатах. Будь Фрейд знаком с семейной жизнью более бедных слоев общества, когда для детей, живущих в одной комнате с родителями, половые сношения взрослых были привычным зрелищем, эти ранние впечатления не показались бы ему такими важными. Фрейд также не рассматривал многие так называемые примитивные общества, в которых на сексуальность не накладывалось табу и ни дети, ни родители не скрывали своих половых актов и игр.

Исходя из своей предпосылки, согласно которой все чувства имели сексуальную природу, а буржуазная семья являлась прототипом всех семей, Фрейд не видел, что первична не семья, а структура общества, создающего тот характер, в котором оно нуждается для своего успешного функционирования и выживания. Фрейд не пришел к концепции «социального характера», потому что на таком узком базисе, как секс, такая концепция развиться не могла. Как я показывал в примечании к работе [31], социальный характер – это структура характера, общая для большинства членов общества; его содержание зависит от потребностей данного общества, придающих ему такую форму, что люди хотят делать то, что они должны делать для обеспечения должного функционирования общества. То, что они хотят делать, зависит от доминирующих в их характере чувств, которые были сформированы нуждами и требованиями особой социальной системы. Различия, вызванные разницей семейных ситуаций, незначительны по сравнению с дифференциацией, создаваемой различными структурами общества и присутствующей в соответствующих классах. У члена класса феодалов должен был развиться такой характер, который позволял бы феодалу править другими и делал бы его нечувствительным к их страданиям. У буржуазного класса XIX столетия должен был развиться анальный характер, определяемый желанием экономить и запасать, а не тратить. В XX веке представитель того же класса уже считал накопление не главной добродетелью, а скорее пороком по сравнению с таким поведением, как траты и потребление. Подобное развитие было вызвано фундаментальными экономическими потребностями: в период первичного накопления капитала бережливость была необходима; в период массового производства вместо бережливости величайшее экономическое значение приобрело расходование средств. Если бы неожиданно человек XX века приобрел характер века XIX, экономика столкнулась бы с тяжелым кризисом, если не рухнула [39] . До сих пор я в очень упрощенном виде описывал проблему отношений между индивидами и социальной психологией. Более полный анализ данного вопроса, который вышел бы за рамки этой книги, потребовал бы проведения различий между потребностями или страстями, коренящимися в человеческом существовании, и теми, которые обусловлены в первую очередь не обществом, а самой природой человека и отсутствие которых следовало бы рассматривать как результат подавления или серьезной социальной патологии. Это – стремления к свободе, солидарности, любви.

39

Мои собственные исследования социального характера продолжают линию, начатую В. Зомбартом, Максом Вебером, Л. Дж. Брентано, Р.Г. Тоуни, О. Краусом и другими специалистами в области социальных наук в первой половине XX века, и я чрезвычайно много почерпнул из их теорий.

Если освободить систему Фрейда от ограничивающего ее влияния теории либидо, то концепция характера приобретает еще большее значение, чем придавал ей сам Фрейд. Для этого требуется преобразовать индивидуальную психологию в социальную и ограничить индивидуальную психологию знанием лишь небольших вариаций, вызванных индивидуальными специфическими обстоятельствами, влияющими на базовую социально детерминированную структуру характера. Несмотря на критику фрейдовской концепции характера, следует снова подчеркнуть, что открытие Фрейдом динамической концепции характера дает ключ к пониманию мотивации индивидуального и социального поведения и в определенной мере позволяет его предсказывать.

Значение детства

К великим открытиям Фрейда относится и осознание значимости раннего детства. Это открытие имеет несколько аспектов. Младенцу уже свойственны сексуальные (либидозные) влечения, хотя еще не генитальные, а, как называл их Фрейд, прегенитальные; сексуальность сосредоточена в «эрогенных зонах» рта, ануса и кожи. Фрейд видел надуманность буржуазных представлений о «невинном» ребенке и показал, что с момента рождения младенец обладает многими либидозными влечениями прегенитальной природы.

Во времена Фрейда миф о невинности ребенка, который ничего не знает о сексе, был общепринятым [40] ; более того, никто не догадывался о том важном значении, которое опыт детства, особенно раннего детства имеет для развития характера и тем самым всей судьбы человека. Благодаря Фрейду все это изменилось. Он сумел на многих клинических примерах показать, как события раннего детства, особенно имеющие травматический характер, формируют характер ребенка в такой степени, что можно заключить: еще задолго до полового созревания, за редкими исключениями, характер человека определяется и не претерпевает дальнейших изменений. Фрейд показал, как много ребенок знает, насколько он чувствителен, как события, кажущиеся взрослому незначительными, глубоко воздействуют на его развитие и последующее формирование невротических симптомов. Впервые ребенка и то, что с ним происходит, начали рассматривать всерьез, настолько всерьез, что стало казаться: в событиях раннего детства найден ключ ко всему позднейшему развитию. Многие клинические данные подтверждают справедливость и мудрость заключений Фрейда, но, как мне представляется, они также показывают и определенную ограниченность его теоретических выводов.

40

Необходимо отметить, что вся концепция, согласно которой ребенок имеет особый статус, отличающийся от взрослого, является относительно современной. До XVIII века такое разделение едва ли существовало, ребенок считался просто маленьким взрослым, которого вовсе не романтизировали и который выполнял свои обязанности в соответствии с возможностями. Я благодарен Ивану Ильину за некоторые плодотворные подсказки в этом направлении.

Прежде всего Фрейд недооценивал значение конституциональных, генетических факторов в формировании характера ребенка. Теоретически он их признавал, отмечая, что за развитие человека отвечают как особенности конституции, так и жизненный опыт, но на практике и он сам, и большинство психоаналитиков пренебрегали генетическими характеристиками; примитивный фрейдизм исходит из того, что исключительно семья и ранний опыт отвечают за развитие ребенка. Это зашло настолько далеко, что психоаналитики и родители стали считать, будто невротичный, или испорченный, или несчастный ребенок, должно быть, имеет родителей, вызвавших это негативное состояние, в то время как здоровый и счастливый ребенок, напротив, растет в здоровом и счастливом окружении. Фактически родителям приписывается вся вина за нездоровое развитие ребенка, так же как и вся заслуга, если детство оказывается счастливым. Все данные говорят о том, что это не так. Вот хороший пример: психоаналитик видит перед собой невротичного, изломанного человека, детство которого было ужасно, и говорит: «Несомненно, именно события детства привели к такому исходу». Если же он задаст себе вопрос о том, сколько он видел замечательно счастливых и здоровых людей, выросших в семьях такого же типа, у него должны возникнуть сомнения по поводу простой связи между событиями детства и психическим здоровьем или болезнью.

Главная причина такого разочарования в теории скорее всего кроется в том, что аналитик игнорирует различия в генетической предрасположенности. Это видно на простом примере: даже среди новорожденных имеются различия в уровне агрессивности или робости. Если у агрессивного ребенка мать тоже агрессивна, она не принесет ему особого вреда, а может быть, даже сделает много хорошего. Ребенок научится бороться с ней и не бояться ее агрессивности. Если же такая мать окажется у робкого ребенка, он будет испытывать перед ее агрессивностью страх и станет запуганным, покорным, а позднее и невротичным человеком.

Тут мы касаемся старой и многократно обсуждавшейся проблемы «природа или воспитание»: какое влияние преобладает – генетической предрасположенности или окружающей среды. Обсуждение этой проблемы так и не привело к окончательным выводам. Мой собственный опыт говорит о том, что генетическая предрасположенность играет гораздо более важную роль в формировании определенного характера, чем считает большинство психоаналитиков. Я полагаю, что одной из целей анализа должна быть реконструкция картины того, каким ребенок родился, чтобы можно было определить: какие черты у объекта анализа являются частью его натуры и какие приобретены под влиянием важных обстоятельств жизни, и более того: какие из приобретенных черт противостоят врожденным, а какие их усиливают. Мы часто обнаруживаем, что по желанию родителей (их собственному или как представителей общества) ребенок бывает вынужден подавлять или ослаблять свою врожденную предрасположенность и заменять ее теми чертами, которые желательны обществу. В этом мы и находим корни невротического развития; у человека появляется чувство ложной идентичности. В то время как настоящая идентичность основывается на осознании своей самости, то есть того, каков человек от рождения, псевдоидентичность порождается теми личностными чертами, которые человеку навязывает общество. В результате человек испытывает постоянную потребность в одобрении, чтобы сохранять равновесие. Настоящая идентичность не нуждается в таком одобрении, потому что представление человека о самом себе идентично с его аутентичной личностной структурой.

Открытие важности событий раннего детства для развития человека может с легкостью приводить к недооценке значимости более позднего опыта. Согласно теории Фрейда, характер человека более или менее полностью формируется к семилетнему или восьмилетнему возрасту; поэтому фундаментальные изменения в более позднем возрасте считаются практически невозможными. Эмпирические данные, впрочем, показывают, что такой вывод преувеличивает роль детства. Несомненно, если условия, помогавшие формированию характера человека в детстве, сохраняются, то структура характера, вероятно, останется той же самой. Далее, следует признать, что это верно для большинства людей, которые в позднейшей жизни продолжают жить в условиях, сходных с существовавшими в их детстве. Однако взгляды Фрейда отвлекли внимание от тех случаев, когда благодаря радикально новому опыту радикально меняется и человек. Возьмем, например, людей, которые в детстве были уверены, что никто никогда не станет заботиться о них, если этому человеку от них что-то не понадобится, что не существует любви и симпатии, которые не являлись бы платой за услуги или взяткой. Человек может прожить всю жизнь, не столкнувшись с кем-то, кто проявит к нему интерес или привязанность, ничего не ожидая взамен. Однако если такой человек встретит настоящую заинтересованность со стороны другого человека, которому ничего от него не нужно, это может разительно изменить такие черты его характера, как подозрительность, боязливость, убеждение в том, что его никто не любит. Конечно, Фрейд со своими буржуазными взглядами и неверием в любовь не ожидал бы подобного развития событий. В случаях очень резкой перемены характера можно даже говорить о настоящем преображении, полном пересмотре ценностей, ожиданий и установок в связи с тем, что в жизни человека случилось нечто совершенно новое. И все же такое превращение невозможно, если человек уже не обладает внутренним потенциалом, проявляющимся в преображении. Я признаю, что поверхностные наблюдения не говорят в пользу таких выводов, потому что люди обычно не меняются, но нужно иметь в виду, что большинство людей не сталкивается с чем-то по-настоящему новым. Человек обычно находит то, что ожидает найти, и это препятствует появлению фундаментально нового опыта, приводящего к фундаментальному изменению характер.