Теория грязевых ванн и другие истории

– Хорошо. Идите в сторону той рощи, я догоню, – сказал я.

Я ушел. Отыскал свою одежду. Переоделся и вернулся к ребятам. Они уже перешли через дорогу к роще и остановились, заворожённо разглядывая подсвечиваемую со всех сторон университетскую высотку.

– Вы так смотрите, как будто впервые видите это здание, – сказал я, хотя прекрасно понимал их состояние.

– На него всегда смотришь, как в первый раз, – сказала Света. – Всё-таки, как же тут замечательно! Какая энергия! Как будто всё это напрямую соприкасается с Космосом.

– Точно, – согласился я с ней. – Здесь я тоже об этом думаю. Даже сейчас мне кажется, что вон из того рупора на столбе мы услышим голос диктора: «Ключ на старт», «Протяжка 1», «Продувка», Протяжка 2», «Ключ на дренаж» … «Подъем» и мы увидим, как главное здание взлетит; от него отвалится первая ступень, потом вторая…

– Здорово, – с восторгом, но не без грусти сказала Света.

– А еще, – уловив её минор, сказал я – не знаю, почему, но каждый раз, когда я бываю здесь, мне представляется, что вот эта вот самая роща – идеальное место для дуэли. Особенно зимой.

– А мне, – сказал Ленский, – постоянно представляется, как я здесь нормативы по лыжам сдаю. Особенно зимой.

На какое-то время мы замолчали. Каждый думал о чем-то своем.

– А знаешь, Фил, – вдруг сказал Володька. – Твоя мысль о дуэли мне определенно нравится. Вот что, голубчик, сделай одолжение, наступи мне на ногу.

– С удовольствием, – сказал я и, поняв, к чему он клонит, с усилием надавил на его ботинок.

Вслед за этим молниеносно последовала сцена, в которой с энтузиазмом приняли участие все действующие лица.

Владимир. Ты наступил мне на ногу, подлец, и даже извиниться не подумал!

Фил. За «подлеца» ответишь ты!

Владимир. К услугам вашим.

Света. Безумцы, стойте!

Владимир. Нет! Всё уж решено. Мы будем драться!

Фил. Определим условия.

Владимир. Стреляемся из двадцати шагов.

Фил. Что ж так – из двадцати?

Владимир. Тогда пятнадцати.

Фил. Ну, то-то же.

Света. Нет, точно мир сошёл с ума! Товарища два верных из-за пустяка друг другу кровь пустить готовы шутки ради.

Владимир. Сударыня, какие шутки? Честь моя задета.

Фил. Моя не меньше.

Владимир. Ах, как не терпится мне этому болвану залить свинец в его трепещущее сердце!

Фил. А мне – укоротить язык болтливый твой!

Владимир. Так что ж мы медлим? К делу! Оружия остался выбор за тобой.

Ленский вытянул перед собою полусогнутые в локтях руки и изобразил так, будто держит открытый футляр с двумя пистолетами. Я стал почесывать затылок, делая вид, что озадачен выбором.

– Не сомневайся, бери правый, – предложил Володька. – Я его чаще смазываю.

Разгадав хитрость Ленского, очевидно, играющего на противоречиях, я так и поступил – взял правый; но, на всякий случай, не поленился осмотреть канал ствола. Ствол был, действительно, чист.

Мы свернули в рощу на первую попавшуюся просеку; немного углубившись вперед, отыскали подходящее и во всех отношениях живописное место: это была небольшая поляна, ярко подсвечиваемая лунным светом.

Вдвоем вместе с Ленским мы стали отмерять расстояние и набрасывать ветки на барьер. Света в этом время спокойно стояла в стороне, прислонившись к березе и отщипывая лепестки с полевых ромашек. Меня поразило её самообладание. Сильная женщина!

Меж тем, окончив все приготовления, мы с Володькой заняли свои позиции. Начали сходиться. Каждый из нас выставил правую руку вперед, оттопырив большой палец вверх, а средний и указательный превратив в дуло пистолета. Легкое волнение охватило меня. Оно продолжалось недолго. Ленский, не дойдя трех шагов до барьера, выстрелил первым. Одновременно с этим он произнес: «Бах!» и тут же, как эхо, добавил: «бабах!».

Ухватившись левой рукой за правый бок, я рухнул на землю.

– Je suis bless'e 5 , – произнес я с усилием, немного приподнявшись на локте.

5

Я ранен. (фр.)

Света бросилась ко мне. Ленский тоже сделал шаг вперед.

– Не двигайтесь! Я сделаю свой выстрел, – сказал я, поправив покосившиеся от падения очки.

Света остановилась. Ленский вернулся обратно и приложил руку к сердцу. Глаза его светились лунным блеском, на щеке образовалась тень от ямочки; он улыбался. Я стал прицеливаться в золотую запонку на манжете той руки, в которой он держал пистолет, то есть ровно в солнечное сплетение. Моя рука покачивалась из стороны в сторону. Наконец я глубоко вдохнул и, задержав дыхание, надавил на воображаемый спусковой крючок. Раздался громкий хлопок; я потерял сознание.

***

Услышав громкий хлопок, я открыл глаза. Оказалось, это Ленский пробрался без стука ко мне в номер и хлопнул дверью. Я стал за ним наблюдать исподлобья. Он снял куртку, повесил её на вешалку, потом, по-хозяйски, приблизился к окну и распахнул его, затем подошел к чайнику и налил из него воды в большую чашку. В конце концов, он присел в кресло напротив моей кровати, поставил чашку на прикроватную тумбочку и замер, сложив замочком руки на колене. Какое-то время он сидел молча, вглядываясь в меня. Прошло минут пятнадцать.

– Как тебе не стыдно, Фил. Я надеялся застать тебя за столом. После вчерашнего, я был убежден, что «грязевые ванны» пошли тебе на пользу, и ты поставил финальную точку в своей работе. Неужели ты посмел проспать вдохновение? На – пей!

Я приподнялся и, положив за спину подушку, уселся на кровати. Выпив предложенную воду, я вернул ему чашку.

– Володь, ты серьезно продолжаешь верить во всю эту чушь? Послушай меня, несмотря на красоту твоей теории, реализм оказался сильнее. Я чувствую головную боль, тошноту, резь в животе. У меня возникают провалы в памяти, галлюцинации, спорадические желания тебя убить и жениться на Свете. Могу продолжить дальше, если хочешь, но ничего нового в себе я не наблюдаю, кроме деградации.

– Как же так? Неужели ты ничего не помнишь?

– Что я должен помнить?

– Что случилось в цирке.

– В цирке!?

– Да, представь себе. Уже забрезжил рассвет, когда мы пересекли дорогу от первого ГУМа и вошли в цирк. Зоотехник нас ждал; с ним торговаться не пришлось, я его таксу знаю. Всё честь по чести: сели, неформально и не культурно обсудили диспозицию. Однако после «обсуждения» мы натолкнулись на парадокс – наша веселая компания ни с того ни с сего загрустила. Делать нечего, нужно было как-то спасать ситуацию. Мы спустились в зверинец. Я предложил взять с собой медведя Стёпу, найти полицейского, связать их вместе и бросить в Москва-реку. Ты на это сказал, что, несмотря на глубокое уважение к творчеству Толстого, всё же являешься сторонником оригинальных идей. Причем сам никаких свежих мыслей на сей счет не высказал, а начал кормить сонного мишку яблоками. Он же вместо этого лизнул тебе руку и протянул ветку зеленого бамбука. И вот тут ты взял эту палочку, повертел её в руках и, стукнув ею себя по лбу, сказал: «Ну, конечно же, оно и не могло быть иначе!» Вслед за этим здесь же у Стёпы в вольере ты разровнял ногой песок, присел на корточки и стал вычерчивать какие-то схемы и формулы, при этом объясняя Свете что к чему. Света тебе кивала, задавала уточняющие вопросы, искренне силясь вникнуть в то, что ты там городишь. В общем, проявляла самое живейшее участие. Ты же разгорячился, сказал, что шельф нужно бурить не иначе как со стороны Шпицбергена, потому что если заходить от нас, то ничего не сработает: мол, у нас из-за орбитальной кривизны на такие погружения имеется от силы всего два дня в году, чего крайне не достаточно. «Ну, как ты этого не понимаешь, Светочка? Это же элементарно. Никто не пойдет на такой риск, потому что оно хоть и престижно, но колоссально затратно. А у норвежцев для нас будет аж целых 14 дней». При этом ты отчаянно убеждал Свету, что, если постараться, хватит и десяти, максимум двенадцати дней; она и не думала возражать, но ты всё равно настаивал, и ей ничего другого не оставалось, как согласиться с тобой. И пока ты всё это втолковывал Свете, Стёпа дважды кувыркнулся по твоим записям. Но ты на него не обиделся, сказал, что утром всё вспомнишь. Вспомнил?