Теория литературы. Чтение как творчество: учебное пособие

«Золотая роза» – это книга об искусстве творить. Речь, разумеется, идет не о предписаниях и правилах, руководствуясь которыми каждый желающий сможет стать художником. Речь идет о философии творчества, об общих законах и особенностях труда писателя, знание коих поможет и творцу, и, что особенно важно, читателю.

Искусство творческого чтения – не механическое воспроизведение заученного, а сотворчество – единственно возможный путь постижения литературного произведения, максимально приближающий к замыслу автора. Учить искусству сотворчества трудно. Но другого способа приобщить читателя к сокровищам мысли и духа, которые хранит художественная литература, – не существует.

Чтение «Золотой розы», безусловно, окажет самое благотворное влияние на уровень читательского восприятия, но влияние опосредованное и сугубо индивидуальное. К сожалению, на практике «Золотую розу» сплошь и рядом растаскивают по частям, используя ее главы как дополнительный иллюстративный материал. В этом еще не было бы беды, если бы предварительно она воспринималась как целостное художественное произведение, если бы сначала разъяснялась природа ее жанра. Увы! Этого не происходит.

С давних пор бытует убеждение, что наука и искусство – порождение разных стихий, что они противостоят друг другу как части оксюморона: образ и постулат, свободный полет воображения и расчет, порыв вдохновения и строгая логика. Но столь же давно высказывались и сомнения в истинности подобных суждений, и возражения против того, что художнику, дескать, знания не нужны, поскольку талант свое возьмет и так.

«Я хочу, чтобы люди не видели войны там, где ее нет, – настаивал А. П. Чехов, – знания всегда пребывали в мире. И анатомия, и изящная словесность имеют одинаково знатное происхождение, одни и те же цели, одного и того же врага – черта, и воевать им положительно не из-за чего. Борьбы за существование у них нет. Если человек знает учение о кровообращении, то он богат, если к тому же выучивает историю религии и романс «Я помню чудное мгновенье», то становится не беднее, а богаче, – стало быть, мы имеем дело только с плюсами. Поэтому гении никогда не воевали, а в Гете рядом с поэтом прекрасно уживался естественник.

Воюют же не знания, не поэзия с анатомией, а заблуждения, т. е. люди» [89] .

В конце 20-х годов, когда некоторые писатели все еще пытались брать «нутром» и эпитет «нутряной» был похвалой, Паустовский шел своим путем.

Уже в начале его творческого пути критика засвидетельствовала: «Высокое уважение к технике, к знанию, к точным наукам – одна из черт Паустовского как писателя, выделяющая его из ряда советских писателей» [90] .

89

Чехов А.П. – Т. 14. С. 368.

90

Октябрь. – 1934. – № 10. С. 203.

Корпус идей «Золотой розы» складывался исподволь и вместил в себя размышления разных и многих лет. Вначале, когда молодая еще тогда советская литература искала свои пути в искусстве, когда еще дозволялось «сметь свое суждение иметь» и «литературу факта» сменял «социальный заказ», а крайности «интуитивистов» уступали место ожесточению «неистовых ревнителей» и т. д., и т. п., – в повседневной суете утрачивалось подчас то, что, по мнению Паустовского, было главным: «Наша эпоха необычайна. Я бы назвал ее стратосферической, настолько она выше всех эпох в истории человечества. Литература нашего времени должна быть также стратосферической. Она должна быть высокой, и за эту чистоту и высоту нашей литературы должен бороться каждый из нас» [91] .

91

Паустовский К. Г. Как я работаю над своими книгами. С. 26.

Для самого Паустовского этот долг реализовался в его борьбе за высокий и чистый облик советского писателя: за его нравственность, его поэтику, за его эрудицию. Не следует забывать, в какой политической, общественной, литературной обстановке (30-е годы!) пытался художник следовать этим своим принципам. Этапом здесь оказалась сформулированная им к концу 30-х годой мысль о соотношении науки и искусства:

«Крупные ученые всегда были в известной мере поэтами. Они остро чувствовали поэзию познания, и, может быть, этому чувству они были отчасти обязаны смелостью своих обобщений, дерзостью мысли, своими открытиями. Научный закон почти всегда извлекается из множества отдельных и подчас как будто очень далеких друг от друга фактов при помощи мощного творческого воображения. Оно создало и науку, и литературу. И на большой глубине во многом совпадают между сабой творческое воображение хотя бы Гершеля, открывшего величественные законы звездного неба, и творческое воображение Гете, создавшего «Фауста».

Истоки творчества – и научного, и литературного – во многом одинаковы. Объект изучения – жизнь во всем ее многообразии – один и тот же и у науки, и у литературы.

Настоящие ученые и писатели – кровные братья, Они одинаково знают, что прекрасное содержание жизни равно проявляется как в науке, так и в искусстве» [92] .

В статье об одном из своих любимых прозаиков Пришвине Паустовский утверждал, что «в любой области человеческого знания заключается бездна поэзии. Поэтам давно надо было бы это понять» [93] .

92

Паустовский К. Г. Наедине с осенью. – М., 1967. С. 115.

93

Паустовский К.Г – Т. 3. С. 365.

Для самого Паустовского неиссякаемый источник познания, кладовая счастья – природа. Когда вы читаете его великолепные описания пейзажей, то чувствуете и понимаете, что сделаны они не на голом энтузиазме, не на одних восторгах. За ними стоит и глубокое знание предмета: ботаники, метеорологии, астрономии, зоологии, географии, краеведения, орнитологии, фольклора, – и мастерство в использовании изобразительных возможностей русского языка.

Требования, предъявляемые Паустовским к эрудиции писателя, очень высоки, но убедительно обоснованы потребностями нелегкого труда: «…знание всех смежных областей искусства – поэзии, живописи, архитектуры, скульптуры и музыки – необыкновенно обогащает внутренний мир прозаика и придает особую выразительность его прозе. Последняя наполняется светом и красками живописи, емкостью и свежестью слов, свойственными поэзии, соразмерностью архитектуры, выпуклостью и ясностью линий скульптуры и ритмом и мелодичностью музыки.

Все это добавочные богатства прозы, как бы ее дополнительные цвета. Я не верю писателям, не любящим поэзию и живопись. В лучшем случае это люди с несколько ленивым и высокомерным умом, в худшем – невежды.

Писатель не может пренебрегать ничем, что расширяет его видение мира, конечно, если он мастер, а не ремесленник, если он создатель ценностей, а не обыватель, настойчиво высасывающий благополучие из жизни…» [94] Чтобы оценить духовное богатство, создаваемое художником, читатель и сам должен многое знать и чувствовать: «Мощь, мудрость и красота литературы открываются во всей широте только перед человеком просвещенным и знающим» [95] .

94

Там же.

95

Паустовский К. Г. Верные друзья. Пионерская правда. 1953. 27 марта.

Ради воспитания такого человека и написана «Золотая роза». Паустовский прав, указывая на необходимость изучения философии искусства, выявления общих закономерностей в творческом процессе мастеров слова.

«Золотая роза» – это лиро-эпическая научно-художественная повесть. Лиро-эпическая потому, что огромный разнородный фактический материал о том, как работает писатель, объединен и проникнут личным – Паустовского – пафосом, вдохновенным убеждением в необыкновенной важности писательского труда, его выборе предметов для разговора и их расположения, его оценок собратьев по перу. В каждой строке «Золотой розы» звучит голос Паустовского, и вся она в целом – страстный монолог писателя о деле всей его жизни.

Произведения мастеров литературы, как правило, содержат взгляды и оценки их создателей, выраженные более или менее отчетливо, с разной степенью лиричности. Но сквозь личное, индивидуальное всегда просвечивает общее, закономерное. На страницах «Золотой розы» этот личный элемент не препятствует возникновению образа писателя, каким он должен быть, каким его хотели бы видеть многие.

Это отнюдь не литературный портрет Паустовского, а фигура, в которой отразились общие представления о создателях художественной литературы, об индивидуальных и общественных ипостасях личности писателя, абстрагированных от конкретного мастера.