Теперь пусть уходит!

Джудит (старается быть справедливой к ним). Но они, вероятно, не хотели причинить вам вред, они просто старались выполнить свой долг…

Кендл. Мир переполнен людьми, которые могут всех нас растоптать и выбить нам зубы только потому, что они выполняют свой долг. Мне бы хотелось, чтобы большинство из них перестали выполнять свой долг. А эти господа только и могут, что причинять вред – вам, мне и всем людям. Они ничего не вносят в жизнь, и все вокруг них в результате их стараний лишено жизни. А в Лондоне сейчас из-за них шагу негде ступить – сотни и сотни солидных служащих, без единой живой мысли, без единого благородного порыва, замораживают сердца и души всех окружающих, лишают вкуса и запаха все, к чему прикоснутся. Уже несколько недель они пытаются заставить меня вступить в очень солидный трест. Нет, им нужен не я, а мои работы, а меня они с удовольствием упрятали бы в сумасшедший дом, если бы могли. Вот почему я упаковал все картины и удрал. Я не люблю их Англию – все это слишком уж гадко, я не хочу с ними иметь ничего общего. (Внезапно умолкает, по-видимому совершенно обессиленный.)

Джудит (подходит ближе, очень озабочена). Это все я виновата. Не надо было разрешать вам так много говорить…

Кендл. Но я… хочу говорить. Все это выдумки, будто женщины много говорят! Всякий раз, когда я встречал женщину, которая мне нравилась, я заговаривал ее до потери сознания.

Легкий стук в дверь, в комнату заглядывает ухмыляющийся Томми.

Томми. Не волнуйтесь, сестра, я только на минутку. Но тут опять пришли репортеры и задают вопросы. Так что им сказать?

Кендл. Все, что придет тебе в голову, Томми. Но нет ли у тебя каких-либо известий от моей внучки или от твоего героя – Стэна?

Томми. Никаких.

Кендл. Как только они появятся, Томми, они должны прийти прямо сюда. Не забудь об этом…

Томми. Не забуду, мистер Кендл. Ваша дочь только что пошла в маленькую гостиную. Счет огромный, все большое начальство беснуется, а ей и горя мало… (Уходит.)

Кендл. Джудит… если мое пальто здесь… подайте мне его, пожалуйста.

Она подходит к шкафу.

А потом спуститесь вниз, скажите моей дочери Гермионе, что это я прислал вас проводить ее в ее комнату.

Джудит (кладет на кровать его пальто). На это Уйдет много времени. Я не должна вас оставлять одного…

Кендл. Мне будет легче, когда я узнаю, что Гермиона – в своей комнате. Идите, моя милая.

Джудит выходит.

(Медленно тянет к себе пальто, нащупывает в кармане флягу, достает ее, отвинчивает пробку и пьет; шепчет про себя.) Ну, последний глоток – на дорогу, Саймон, старина, на дорогу!

Когда он снова поднимает флягу, входят Фелисити и Стэн. Промокшие и утомленные, но торжествующие – воплощение жизнерадостности и молодости.

Фелисити (увидев флягу). Старый обманщик, ты пьянствуешь! Ведь тебе же это вредно.

Кендл (протягивает ей флягу). Ничуть. Теперь твоя очередь.

Фелисити (берет флягу). Как раз то, что мне нужно. (Делает большой глоток.)

Стэн. А мне?

Фелисити передает флягу Стэну, он пьет.

Фелисити. Мы нашли твои ящики. Нам не хотели их отдавать, но Стэн рассвирепел. Он без ума от твоих картин, и это придало ему сил.

Стэн. Ничего бы мы не добились, если бы она не вручила им доверенность с вашей подписью, которую она преспокойно подделала – она ни перед чем не остановится.

Фелисити. Мы, конечно, не привезли их сюда, но они спрятаны в надежном месте. Отец со своей бандой уже здесь побывал? Конечно, как же иначе! Ну а что ты теперь собираешься делать?

Кендл. Теперь я собираюсь больше ни о чем не волноваться. Так вам нравятся мои картины, Стэн?

Стэн. Всегда нравились, очень. Я и сам пробую немного рисовать – в свободное время.

Кендл. Ну и денек выдался для вас, не правда ли?

Фелисити. Он показался мне целой неделей.

Кендл. Ты считаешь, что Стэн невыносим?

Фелисити (поспешно).Да.

Стэн. Ну и она тоже фруктик, я вам скажу!

Фелисити. «Фруктик»! Как он говорит, этот человек!

Стэн. Но я все-таки должен признать – здорово она держалась, когда мы тряслись на мотоцикле, а потом улыбалась этим проклятым железнодорожникам, а я выходил из себя. Да, нужно отдать ей справедливость… ей и ее классу…

Фелисити. «Классу»! Вот как он говорит! Это ужасно! И все же я рада, что сегодня со мной рядом был он, с его энергией и решительностью, а не один из этих очаровательных юношей, этих безмозглых молодых людей. Это я для тебя говорю, дорогой.

Входят доктор Эдж и Джудит.

Доктор Эдж. Знаете ли, мистер Кендл, я все-таки не могу этого разрешить в вашем состоянии.

Кендл. Доктор, теперь я знаю о своем состоянии больше, чем вы. У меня осталось только время, чтобы закончить свои дела, а потом я могу отдохнуть. Во внутреннем кармане моего пиджака есть заготовленный текст завещания, достаньте его, Джудит, и дайте, пожалуйста, доктору…

Джудит выполняет его просьбу.

(Доктору) Вы, конечно, не запретите человеку передать свое имущество…

Стэн (собираясь уйти). Не буду вам мешать…

Кендл. Вы мне нужны. Сидите спокойно и слушайте. Итак, доктор, из этого документа вам станет ясно, что два лица, обозначенные в завещании, получают в наследство все мои картины и рисунки. Они имеют право продать эти картины, отдать их в дар – сделать с ними все, что им будет угодно…

Доктор Эдж. Да. Здесь все написано, кроме фамилий…

Кендл. Вы их сейчас внесете, а потом вы и Джудит подпишетесь в качестве свидетелей. Фамилии наследников – Фелисити Кендл и Стэн Бистон.

Стэн (потрясенный). Я? Но вы же не можете…

Кендл (перебивая). Успокойтесь. Я разговариваю с доктором Эджем, а не с вами. Видите ли, доктор, мои дети – сын и дочь – получат определенный капитал, но я долго не мог решить, что делать со всеми этими картинами, которые останутся после меня. Теперь я больше всех верю этим двоим – Фелисити и Стэну. Они делают вид, что терпеть друг друга не могут, оба они снобы, ни на минуту не забывают об общественном неравенстве, как и многие англичане, – а мое завещание выбьет из них всю эту дурь. Им придется часто видеться, чтобы решить, что делать с моими картинами. Не успеют они оглянуться, как уже будут женаты…

Стэн. Ну, знаете ли!

Фелисити. Никогда!

Они с негодованием смотрят на Кендла, потом друг на друга, но негодование им плохо удается. Их лица выражают что-то совсем другое.

Кендл. Словом, доктор, если вы и Джудит поставите здесь свои подписи, все будет в порядке – никаких забот, никаких тревог, никаких недоразумений…

Бар. Сцена должна быть очень многолюдной, шумной и беспорядочной. Все репортеры, которых мы видели раньше, снова здесь, а также много новых репортеров и фотокорреспондентов. Невероятный шум; Бистон, миссис Бистон и Томми Дарт с трудом успевают подавать. Видно, что в баре хозяйничают репортеры. Нижеследующий диалог слышен отчетливо только потому, что ведется в повышенном тоне. Сэр Эдмунд, сэр Маркус и мистер Марч стоят в дверях маленькой гостиной. Сэр Эдмунд, взбудораженный и злой, громко отвечает группе репортеров.