========== Глава 1. “Боль”. ==========

Сколько я уже сижу здесь? Сутки, двое? Я совсем не помню. Время превратилось для меня в какую-то странную единицу: оно то движется с неумолимой скоростью, то замирает и тянется как резина. Я совсем его перестала ощущать. Наверное, это из-за того, что до недавних пор в моей жизни были вампиры. Потеряла чувство реальности. А может, из-за того, что эти самые вампиры бросили меня, уехали не попрощавшись? Я не знаю, в самом деле.

Я помню только, что сегодня выходной, да и то, не помню, а догадываюсь. Ведь я просидела уже очень долгое время, пару-тройку раз в комнату заглядывал Чарли, но при этом он не говорил ничего о пропусках школы и так далее. Значит, выходные еще не кончились.

Я еще раз тяжело вздохнула. Холодно. Подоконник был холодный, и сидеть на нем было уже практически больно, но я не уйду, мне так спокойнее, сидеть именно здесь и глядеть в окно. Раньше, пару месяцев назад, я все надеялась, что он придет, что дверь откроется и войдет Эдвард, мой ангел, небожитель. Я понимала, что это странно, что я сама виновата в своей боли, сама поставила Эдварда на пьедестал в своем сердце и не могу его оттуда снять, но толку от этого понимания не прибавилось. Страдания не стали меньше, кошмары не перестали сниться, Чарли не перестал беспокоиться. Все это не волновало меня. Лишь отголоски совести невзначай корили меня за мое безответственное и эгоистичное поведение: в конце концов, Чарли старался, как мог, делал для меня все возможное, а я – нет. Я не могла. Что-то сломалось внутри, и я словно разучилась.

Может, я просто не прикладывала душу? Кто знает? Да и какое мне вообще могло быть дело до уборки, готовки, уроков? Ну, есть ли разница, если моя жизнь уже все равно окончена? Так, дожитие.

Господи, я еще так молода, так долго мне еще осталось! Раньше при мысли о возрасте мне тоже становилось жутко, только по совсем другой причине. Я боялась стать старше Эдварда, боялась состариться, стать ему ненужной. Но стала таковой, несмотря на юность.

Нет, я вовсе не думаю, что Эдвард со мной играл. Я понимаю, он хотел спасти меня, мою душу, хотел, чтоб я жила обычной человеческой жизнью. Вот только меня спросить он забыл. Как много зла в мире случается от таких «благодетелей», которые, «ничтоже сумняшеся», вертят чужими жизнями, как хотят, во имя эфемерного «всеобщего блага»! И зачастую это не глупые вроде бы люди. Ну, когда уже до них дойдет, что всеобщего блага не бывает, оно невозможно: кто-то всегда должен мыть полы, кто-то - водить автобус, а кто-то – править, кто-то должен умирать, а кто-то рождаться! Все не могут быть одновременно живы, здоровы и счастливы. И это естественно, нормально. И самое поганое в том, что никто из благодетелей не спрашивает, а является ли его благо благом для других?

Я знаю, это глупо, сидеть на ледяном подоконнике и рассуждать о таких вещах, но я, как героиня мыльной оперы, мне сейчас кажется, что горе, обрушившееся на меня, сделало меня прожженным философом. Конечно, это не так, но поразмышлять все-таки тянет. Наверное, размышления – это удел несчастных людей. Так всегда – счастливым некогда, они торопятся к любимым, они спешат вернуться от дел в свое счастье, им некогда думать и страдать всякой фигней, потому что они счастливы, они живут и рады этому. Чего нельзя сказать про меня.

Но все это, конечно, лишь глупые размышления. Мне всего восемнадцать и я ничего не знаю о жизни, впрочем, как и столетний Эдвард с его глупыми заморочками и надуманными причинами для страданий. Наверное, он счастлив, ведь счастье, оно для каждого свое: родители, любимый муж, красивые дети, интересная работа. Каждый выбирает для себя то, что делает его довольным и полным жизни. А Эдвард выбирает страдания. Он – этакий романтический герой, охваченный бурей страстей и противоречий. Ему не нужно было счастье со мной, счастье в вечной жизни. Ему были нужны очередные страдания для своей души, и он нашел способ их получить. Ему нравится чувствовать себя отверженным, возвышенным через эти переживания, ему кажется, что так он становится чище, лучше, отрабатывает какой-то грех или несет тяжкий крест своего существования… Что-то в этом роде. А я долго размышляла об этом и вдруг вспомнила, что уныние – тоже грех, и самый сладкий для Эдварда. Если бы Эдвард верил, верил, как Карлайл, то позволил бы себе найти другое счастье, смог бы искупить свою вину иначе. Потому что главная цель жизни человека - радость, не смотря ни на что. И уж если Эдвард почитал себя сведущим, он должен был это знать.

Но, оставим, унынию предаюсь и я. Может, когда-то меня вытянет из этой трясины, но явно не сейчас. Сейчас мне даже нравится здесь оставаться. Мой внешний вид и выражение лица ясно дают понять, что в сочувствии и разговорам по душам я не нуждаюсь. Понимающие люди, и без того охваченные своими заботами, ко мне не лезут. И это хорошо. Просто замечательно.

Дверь с тихим скрипом отворилась, но я не обернулась на звук: не нужно быть экстрасенсом, чтобы догадаться, - это Чарли.

– Белла, дочка, может, перекусишь хоть разок, пожалуйста, ты давно ничего не ела, - как-то неуверенно проговорил отец.

Конечно, он и слова лишнего боится сказать, чтобы не убить меня окончательно. Вот это, понимаю, – любовь. Не то, что Эдвард.

Я должна жить ради Чарли, ради Рене. Я обязана. В конце концов, сколько еще в мире таких брошенных и потерянных, как я? Наверное, миллионы. Хватит разводить нюни, хватит, серьезно, пришла пора помочь родителям, они ведь так стараются ради меня. Я должна начать оживать. Конечно, это будет долго, это будет больно, и не раз мне захочется все бросить и умереть, но я смогу. Я ведь сильная девочка, самостоятельная, как всегда говорила мне мама. Наверное, она права. И она, и отец, верят в меня. Так чего еще мне не хватает для жизни?

«Эдварда», - шепчет сознание.

Но я говорю ему: «заткнись!», - и поднимаюсь, наконец, с подоконника, спускаюсь на кухню и наливаю полную кружку горячего чая. Хотя бы на время, но он меня согреет.

Родители не должны видеть, как мне больно и плохо. Они не должны страдать из-за меня, достаточно того, что страдаю я.

– Белла, - отвлекает меня Чарли, - мы с твоей мамой подумали, и решили, что так не может больше продолжаться, ты должна вернуться к матери.

– Что? – недоуменно спросила я.

Да нет, я прекрасно все расслышала, и все сразу поняла, просто пришла в ужас от одной только мысли, что мне придется покинуть это место.

– Белла, мне очень жаль с тобой расставаться, и я не хотел бы, но, если это единственный путь помочь тебе, то, пусть лучше так.

– Нет, нет, нет, только не это, папа, - умоляюще прошептала я.

Нет, действительно, только не это. Я так хочу остаться в Форксе, в этом маленьком захолустье, где мало людей и машин, где можно пересчитать по пальцам одной руки все магазины, где всего одна школа. Здесь легче, легче не видеть жизни за окном, потому что она ограниченная, застоявшаяся. Я не хочу уезжать к матери, в большой город, где жизнь бьет ключом, где все так солнечно и ярко. Я не выдержу этого сравнения со своей жизнью, с тем, что у меня внутри. Это слишком больно…

– Белла? – беспокоился отец.

– Прости, папа, я задумалась. Может, есть еще вариант? Чтоб не уезжать? Мне проще с тобой, мы очень похожи, - натянуто улыбаюсь, - а?

– Только один, - после некоторого молчания произносит Чарли, - если ты начнешь жить жизнью обычного подростка: ну, там, общение со сверстниками, походы в кино, платья, магазины, ты понимаешь?

– Да, папа, конечно! Обещаю, с этой минуты все будет, как у всех, ты прав, - выдаю широкую улыбку, и, судя по лицу Чарли, понимаю, что искренность изобразить не удалось.

Ну и ладно, научусь со временем.

С этого дня все и вправду было иначе. Я ходила гулять (в большинстве случаев в одиночестве, но Чарли думал, что я с подругами), иногда – действительно с Джессикой в магазин, с Анжелой в книжный или библиотеку. Я взялась за книги и учебу. Это оказалось отличным средством «отвлечься», не то, чтобы сильно помогало, но, хоть на время я могла не думать об Эдварде. Учителя начали хвалить меня, отношения с друзьями (скорее, знакомыми) нормализовались, Чарли и Рене стало казаться, что я оживаю. Я натужно улыбалась, смеялась до боли в щеках, расчесывала волосы, закалывала красивой заколкой, ела мороженное и некогда любимую пиццу, покупала модные джинсы в магазине - делала вид, что живу.