Теплая вода под красным мостом
Шрифт:
Возможно, это связано с качеством и составом воды. Такая мысль пришла мне в голову во время соития с Саэко. Вряд ли у меня возникнут такие же ощущения, если облить меня, например, водой «Эвиан» или «Вкусной водой с горы Рокко», даже если нагреть их до температуры тела Саэко. Нет, я бы сразу ощутил подлог и понял бы, что это — «Эвиан». А уж вода из крана — ну этот номер не прошел бы совсем. Водопроводная вода слишком жёсткая. Какую бы Саэко ни пила воду, тепловатая жидкость из её тела была совершенно иной. Чтобы обычная вода стала такой же, её необходимо очистить, отфильтровать, удалить из неё всё ненужные примеси. Словом, прогнать через тело Саэко. Вот к какому выводу я пришёл.
Похоже, вода текла всё сильней
Изливавшаяся из Саэко вода стала издавать звуки. Всю комнату заполнил тяжёлый запах тепловатой воды. Атмосфера была как в затонувшей подводной лодке, в которую попала торпеда. Субмарина в опасности! Окно, обращенное к реке, запотело. Казалось, будто на дне полутёмного аквариума спариваются две рыбины. Словно прорвало цистерну и из неё на пол вытекает вода. Такой вот аквариум. Звуки не умолкали. Сейчас цистерна с водой лопнет и развалится! И тогда меня, как увлекаемую бурным потоком рыбку, смоет водой и через окно унесёт в Кигосигаву. Саэко подняла голову на длинной шее. Это было похоже не перископ. И без того длинная её шея вытянулась просто до невероятной длины, совершенно вертикально. И тут послышался такой шум воды, будто вдруг открыли на полную мощность водопроводный кран. Тело женщины извергло из себя воду с такой силой, что казалось, меня просто смоет. Казалось, что водоворот подхватил меня и понёс вверх тормашками. Омытые водой, мои клубни лилии словно взорвались.
Водная интоксикация
Теперь я расслабленно болтался в воде. У меня было легко на душе: словно морской бобр беззаботно резвился в родной стихии. Из тела Саэко понемногу выливались остатки воды. Издаваемые звуки были подобны мелодии, исполняемой на фортепиано в верхнем регистре, при этом звуки эти словно доносились с ветром очень издалека, с расстояния в десяток километров. Потом мелодия как-то постепенно замедлилась. Звуки стали слабеть и затихать.
— Вода иссякла?.. — хрипловато спросила женщина.
Её тонкая шея, казалось, стала ещё тоньше. Мочки ушей стали совсем прозрачными.
— А ты обращалась к врачам по этому поводу? — в свою очередь поинтересовался я.
— Обращалась. Первый раз я пошла к нашему районному врачу. Очень порядочный дедушка, серьезный такой.
— Ну и что он сказал?
— Да ерунду какую-то. Что это вроде «водной интоксикации».
— А что это такое?
— Болезнь, которая возникает от избытка воды в организме. Вследствие этого появляются головокружения и психические расстройства. Причиной может быть адренокортикальная недостаточность или снижение выработки антидиуретического гормона. В общем нарушение функции передней доли гипофиза. В результате организм начинает беспорядочно вырабатывать воду. Врач сказал: бывает, что за один день организм может накопить около семи литров жидкости.
Я бы не сказал, что после её слов у меня всё в груди оборвалось. Объяснения Саэко звучали как стихи из книги о воде, прочитанные драматическим тоном; я как бы взвешивал слово за словом, помещал их вместе с лекарственными препаратами в лабораторную тубу и пытался понять, в чём же, собственно, драматизм ситуации. В памяти запечатлелось только
название — водная интоксикация.— Я ничего толком не поняла, и поэтому решила перепроверить диагноз, поставленный районным врачом, у молодого доктора из городской кооперативной клиники, — продолжала Саэко.
— Ну и?..
— Он фыркнул и сказал, что дело тут не в передней доле гипофиза, а в задней доле, в секреции гормона из задней доли гипофиза. Словом, не согласился с предыдущим диагнозом, посмеялся над старичком-доктором и заодно надо мной. Мне стало почему-то немного обидно за нашего старенького доктора.
Мне тоже стало жаль старенького доктора.
Тогда я спросил о самом существенном:
— А какое он прописал лечение?
— Сказал, чтобы я пользовалась каким-то уксуснокислым десмопрессином или чем-то в этом роде…. Ох, как было тяжко! К пузырьку прилагаются две трубочки, одну из них надо засунуть в нос, а другую — вставить в рот; лекарство впрыскивается в нос. Но я старалась делать всё по инструкции, поскольку решила для себя, что ради выздоровления пойду на любые пытки.
Я не мог представить себе какие-то стеклянные трубки на красивом лице Саэко:
— М-да… Ну, а результат?
— На результат нечего было рассчитывать изначально. Однажды я вдруг поняла, что неправы оба врача — и наш дедушка, и тот молодой, самодовольный. Это…
Лицо женщины помрачнело, как море перед заходом солнца, при этом её голос, казалось, вот-вот прервётся. Белая длинная шея дрожала. За окном, вероятно где-то далеко, в верхнем течении Кигосигавы, раздавались слабые прерывистые звуки сирены. Я вдруг осознал, как настрадалась Саэко из-за этой самой воды. Глубоко вздохнув, с ноткой отчаяния она продолжала:
— Это… Это… Эту выливающуюся из меня воду, от которой мне так хочется вылечиться, эти врачи приняли за мочу. В их ошибке я сама немножко виновата, я хорошо и подробно им не объяснила, потому что мне было до смерти стыдно!
Это была так называемая «любовная жидкость», поэтому-то Саэко и не решалась признаться. За раз из неё изливается два литра воды. Отсюда и возник ошибочный диагноз, после чего ей прописали лекарство, принимаемое при диабетическом расстройстве мочеиспускания.
Ужасная ошибка. Это всё равно, что перепутать околоплодную жидкость и царскую водку. Я хранил молчание, но в душе у меня всё кипело, словно ошибочный диагноз поставили мне самому. Я даже сам не понимал, почему так возмущаюсь и негодую, однако я приравнивал ошибочный диагноз к ложному обвинению. От возмущения я даже забыл, что сам оценивал любовную жидкость из тела Саэко выше, чем мочу. А ведь в моче, понятно, нет ничего дурного.
Саэко продолжала повествование.
…Постепенно она оправилась от первого шока и попыталась поподробнее объяснить врачам суть своего недомогания. Однако, похоже, никто ей так и не поверил; исключением явилась только бабушка, которой Саэко рассказала обо всём ещё когда с головой у той было в порядке. Один врач даже сказал, что такого просто не может быть, ни в практике, ни в теории. Выслушав Саэко, он заметил, что подобное столь же невероятно, как, например, полет в небе стада африканских слонов.
Саэко рассказала, как бы вскользь, о своей беде нескольким приятельницам — вроде бы как дело было не с ней, а с другой женщиной. «Конечно же это моча! — воскликнули те. — Раз жидкости так много… У нас тоже, случается, подтекает, но это капли…»
Причём, женщины ещё категоричней в суждениях, чем мужчины. Что особенно прискорбно, заключила Саэко.
Печаль Саэко сродни печали диковинной птицы, которой нет ни в одном справочнике мира, ни в одном орнитологическом словаре. Размышляя об этом, я продолжал нежно поглаживать уши женщины, холодные-прехолодные. В самом деле, это лишь одна из множества печалей, которых мир ещё не ведает и которым ещё не дано названия!