Тепло твоих губ

Заказав билет, он подошел к все еще сидящей в кресле жене и мягко, но решительно поднял ее с кресла. Супруги обнялись и некоторое время постояли, прижавшись друг к другу.

Олег взглянул на часы — до отлета оставалось еще три часа. Можно еще успеть попрощаться с сыном. Потом Элеонора поедет на прием, а он — в аэропорт. Элеонора молча оделась, Олег автоматически отметил про себя, что костюм из мягкой ткани ей очень идет. Чуть расширенные плечи, узкая талия, короткая юбка и туфельки на высоких каблучках делали ее стройную фигуру просто неотразимой.

Из номера вышли молча, не глядя друг на друга. То, что произошло сейчас между ними, не было обычной размолвкой и даже ссорой, и супруги это прекрасно понимали. Олег вывел из гаража серебристый «Ауди» — Элеонора считала, что на приемы нельзя приезжать на такси, и ему пришлось идти в прокатную контору и брать машину напрокат всего только на два дня.

За руль тоже села Элеонора. Олег так и не научился разбираться в местных дорожных знаках, а объяснение с полицейским на некоем русско-английском «воляпюке» приводило, как правило, к смехотворным результатам.

Так же молча подъехали к колледжу, упрятанному за высокую металлическую решетку и купы аккуратно подстриженных деревьев. Створки ворот разошлись, Элеонора направила машину к месту парковки…

Их встретили прямо в дверях — телевизионные мониторы были расставлены по всей территории колледжа, мгновенно информируя педагогов-наставников о появлении новых лиц. Группа, в которой учился Альбертик, состояла всего из трех человек. Зато наставница несла полную ответственность за успеваемость детей, их здоровье, была в курсе всех возникающих проблем.

Наставница Альбертика выглядела достаточно стандартно для швейцарской школы. Это была неулыбчивая, строгая женщина в шерстяном костюме английского покроя. Она сразу дала полный отчет о состоянии дел у воспитанника Альберта Романова.

— Она говорит, что с Альбертиком все в порядке, — перевела Элеонора Олегу. — Спрашивает, нет ли у нас пожеланий к ней, к директору, к воспитателям. У меня нет. А у тебя?

Олег отрицательно покачал головой, и женщины продолжили свой диалог.

— Я предупредила, что завтра заберу сына, и к моему приезду он будет готов. Сейчас Альбертик на спортивной площадке. Мы можем к нему пройти… Они играют в роликовый хоккей, но она говорит, что это совсем не опасно, если принимать необходимые меры предосторожности.

Попрощавшись с воспитательницей, они отправились туда, откуда неслись веселые голоса. Альберт в сине-желтом пробковом шлеме, в мягких кожаных наколенниках и таких же нарукавниках, синих, с желтыми полосами, в белой футболке и белых шортах, с клюшкой в руках стоял в воротах, а остальные ребятишки, точно так же экипированные, ездили по асфальтированной площадке… Из шестерых игроков лишь одна была девочкой, и вместо шортиков на ней красовалась беленькая юбочка. Но клюшкой девочка орудовала ничуть не хуже мальчиков и ездила так же лихо.

Заметив родителей, сын подъехал, снял шлем, поцеловал мать. Но не так, как целуют соскучившиеся дети, бросаясь на шею и чмокая куда попало, — поцеловал в щеку, едва прикоснувшись губами. Так же поздоровалась с сыном и Элеонора — но с той лишь разницей, что сделала она это еще более светски — прикоснувшись щекой, чтобы не оставлять следов губной помады. Олег прижал к себе сына, тот не отстранился, но в ответ не прижался, выжидал, когда же наконец его выпустят из объятий.

— Хэлло, мама, хэлло, папа, я рад вас видеть! — В приветствии сына, однако, прозвучала искренняя радость. — Мне передали, что вы звонили. Ну как, едем?

Они отошли к лавочке, сын и Олег сели, Элеонора осталась стоять, видимо, опасаясь испачкать либо помять юбку.

— Мы поедем вдвоем, — сказала Элеонора. — У папы дела, и он срочно улетает.

— Я приеду потом, — прервал ее Олег. — Денька через три… четыре.

— А теперь расскажи о своих успехах, — продолжила жена. — Только, пожалуйста, по-английски. Завтра у меня лекция, а я давно не практиковалась. Так что, если буду делать ошибки, поправляй, не стесняйся.

Они заговорили, ловко перебрасываясь фразами, точь-в-точь как маленькие хоккеисты мячиком у них перед глазами. Олег не слушал, исподтишка разглядывая сына… Да, Альберт все больше становился похожим на мать, такой же уравновешенный, жизнерадостный, неглупый. И коэффициент умственного развития у него довольно высокий, почти сто пятьдесят. Но его отца сегодня это почему-то не радовало.

— Все в порядке, мама, — сказал наконец сын. — Говоришь, как настоящая англичанка. Только один звук… — он показал, а Элеонора повторила.

— Вот теперь лучше, — сказал ребенок. — О’кей!

Странно, но сын совсем не рвался обратно, туда, где продолжала кипеть хоккейная баталия. Неужели так обрадовался приезду родителей? Что-то не похоже…

Невеселые размышления Олега прервало появление девочки в шортиках. Она что-то сказала Альберту.

— Извинилась перед вами за то, что прерывает разговор, и спросила, долго ли меня ждать, — перевел сын. — Что мне ей ответить?

— Делай так, как сочтешь нужным, — пожал плечами Олег. — Хочешь — беги играть, хочешь — побудь с нами.

— Вы хотите уходить? — не понял ребенок. — Тогда я пойду. Или нет? Тогда поболтаем.

Ребенок с умственным коэффициентом сто пятьдесят баллов явно растерялся.

Девочка не выдержала, что-то крикнула Альберту, и сама направилась к створу ворот.

— Сказала, что пока будет играть за двоих, — перевел сын.

Олег посмотрел на успокоившегося сына и неожиданно предложил:

— Слушай, Альберт, а давай вместе махнем домой. Деда с бабкой навестим. Они ведь скучают по тебе.

— Домой? — Альбертик уставился округлившимися от удивления глазами сначала на отца, потом перевел их на мать. — А… надолго?

Уже сам этот вопрос был красноречивее всякого ответа. Олег замолчал и хранил молчание уже до самого конца визита. В заключение он нежно расцеловал сына, но, сев в машину, заметил-таки Элеоноре:

— Ты обратила внимание, что он даже не спросил, куда ты его собираешься везти на отдых? И потом… Мы оторвали его от игры, и он ничуть не расстроился. Это что — выдержка или… равнодушие? Он ведь еще совсем малыш.

— Пустяки, — беззаботно улыбнулась Элеонора. — Это не равнодушие, а уверенность в завтрашнем дне. Так, кажется, это называлось у нас раньше? Наш сын знает, что еще успеет наиграться в этот самый хоккей, что отпуск проведет там, где ему будет хорошо и интересно. Что же ему нервничать? И мне нравится, что он такой… спокойный. Это значит, что в душе его царит полнейшая гармония.

— Но где его детская непосредственность? — настаивал Олег. — Где азарт? В его возрасте все мальчишки жуткие фантазеры, непоседы, озорники, в конце концов. А наш…