Тепло твоих рук

— Хадсон нервничал?

— Мне кажется, они так близки к беде, что чуют ее. Вообще, у тебя там ощущение, что сказанное тобой через полминуты становится известным в каждой камере. Заключенные из помещения в помещение ходят по приказу, но, ей же Богу, они успевают за это время осмотреться вокруг. В прогулочном дворе никаких шуток и смеха. Все они там стоят и вроде как наблюдают за чем-то, чего-то ждут важного.

— Возможно, так всегда и было, — произнес я, поднимаясь.

— Надо ехать? А как насчет пива?

В дверях появилась Мими.

— Не бросайте нас так скоро, Фенн. У меня даже не было возможности проявить гостеприимство.

— Да вот хотелось слетать проведать, как там дежурство идет.

— Не возражаете, если я составлю компанию? — уже серьезно спросил Джонни.

— Если есть желание. Вообще-то ты не обязан.

Мими рассмеялась, и в смехе ее почувствовалась безнадежность.

— Он пойдет, Фенн. Непременно пойдет. И вы вдвоем обнаружите нечто такое, что потребует принятия самых срочных мер. «Спокойной ночи» я скажу теледиктору.

Через три минуты после того, как мне сообщили, что Макейрэн в четверг, без четверти пять выехал за город и движется по направлению к нагорью по шоссе номер 882, позвонила Мег и сказала:

— Дорогой, Дуайт выехал совсем недавно.

Я едва удержался, чтобы не сказать: «Да, я знаю». Я сказал:

— Да что ты?

— Он просил меня попрощаться от его имени и поблагодарить за разрешение пожить у нас. Радовался, как ребенок. Фургон его был буквально забит.

Мне это тоже было известно. У меня имелся список части того, что было внутри.

— Естественно, масса всего требуется, чтобы жить в палатке.

— Когда ты собираешься домой, дорогой?

— Похоже, что сразу после шести.

Я повесил трубку. Мне было известно, что в этот же день, но раньше, Макейрэн уже выезжал на автомобиле. У меня это не выходило из головы с тех пор, как я получил об этом сообщение. Он остановил машину около офиса телефонной компании и позвонил из телефонной будки в аптеке. Затем к его машине подошла девушка, по описанию напоминающая Кэти Перкинс. Они поговорили внутри автомобиля, затем он отвез ее домой. Вошел вместе с ней и оставался в доме в течение двадцати пяти минут, после чего быстрым шагом вышел, с грохотом захлопнул дверцу машины и так рванул с места, что заскрипели шины.

В конце концов я поддался любопытству и позвонил в телефонную компанию. Мне ответили, что в середине дня она почувствовала себя плохо и ушла домой. Я позвонил ей домой. Спросил, могу ли говорить с Кэти, и девичий голос мне ответил:

— Она не может говорить. Она больна.

Я попросил к телефону мистера Перкинса.

— О, лейтенант Хиллиер, — проговорил он, — а я как раз раздумывал, не следует ли мне вам позвонить. Ничего не могу добиться от Кэти. Она не… в очень хорошей форме. Сегодня Макейрэн был с ней… наедине. Я очень волнуюсь за нее. Возможно, с вами она станет говорить.

Я попросил Рэгза позвонить Мег и передать, что буду немного позднее, чем обещал. Кэти была в своей комнате. Это был двухэтажный сборный дом. Вместе с двумя младшими дочками Перкинс находился внизу. Дверь в ее спальню оказалась распахнута. Она сидела подле маленького столика вполоборота к окну, откуда на нее попадали отблески вечерних огней. Кашлянув, я спросил:

— Можно с вами поговорить, Кэти?

Она не шевельнулась. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она слабым голосом проговорила:

— Войдите и закройте дверь.

Когда я остановился футах в шести от нее, она медленно повернулась ко мне лицом. Она глядела на меня одним карим глазом, другой был закрыт вздувшимся синяком, напоминавшим сливу. На щеке виднелась царапина, ссадина чуть поменьше была на подбородке. Одета она была в стеганый бледно-голубой халатик.

Едва шевеля губами, она проговорила:

— О, как вы были правы, как вы были правы.

Я присел на ящик для белья около окна.

— Что произошло?

— Он позвонил мне на службу и сказал, куда он подъехал, и я вышла. Он хотел со мной поговорить. Выглядел очень радостным и возбужденным, совсем не таким, каким был, когда я виделась с ним у вас дома. Он сказал, чтобы я тайком собрала немного вещей и была бы готова отправиться в путь в любой момент. Сказал, что сегодня уезжает. Что через пару недель или пораньше даст мне знать, где мы с ним встретимся. Что я должна иметь под рукой наличные, чтобы купить билет до места, куда мы поедем. Сказал, чтобы я «держала ушки на макушке». Что вначале мне следует на автобусе или на самолете добраться до какого-нибудь другого города, убедиться, что за мной не следят, для этого входить в универмаги и выходить из них через разные двери, затем перекрасить в другой цвет волосы и под другим именем направиться в тот город, где он будет меня ждать. Я была сбита с толку. Ответила, что никому нет смысла следить за мной, а он возразил, что к тому моменту, как он мне даст знать, такой смысл появится, потому что полиция начнет следить за каждым, кто сможет навести их на след Дуайта Макейрэна. Он сказал, что мы будем богатыми, и наша жизнь станет сплошным праздником. Я ответила, что жить так не желаю.

В тот момент мы сидели в машине, когда возник этот спор, и мне раз десять пришлось повторить то, что я сказала, прежде чем он поверил. Заявил, что он думал, я влюблена в него. Я ответила, что да, это так. Тогда он сказал, что мне следует лететь по первому его зову. Я возразила, что, любя его, я одновременно должна испытывать к нему уважение, уважать и себя, а это значит выйти замуж и иметь детей, а не скрываться где-то от полиции. Он сказал, что нас никогда не поймают, так что нет никакой разницы. Он сказал, что я заурядная лживая притворщица. Я разрыдалась, потому что передо мной предстал человек совсем не тот, которого, как я думала, я любила.

Тут он внезапно переменил тональность, заявил, что был неправ. Голос у него даже задрожал, когда он это произносил. Сообщил, что попал в ужасный переплет, что его могут заставить совершить нечто скверное и, если я ему не помогу, его станет разыскивать полиция. Сказал, что если бы нашлось место, где мы были бы одни, он смог бы все это мне объяснить. Вот я и поехала с ним сюда, и в ту же секунду, как он убедился, что в доме никого нет, он стал посмеиваться, что-то напевать и стаскивать с меня одежду, говоря при этом, что так рад, что я хочу сделать ему маленький подарок на прощанье, раз уж я не собираюсь с ним в дальнейшем встретиться. Сказал, что с моей стороны это очень честный поступок и такой милый сентиментальный финал нашего пятилетнего романа.

Я рыдала, кричала, изо всех сил старалась вырваться. Это произошло прямо тут, в гостиной. Это напоминало кошмарный сон, когда движения ваши замедленны, вы не можете издать громкого звука, на вас набрасывается какое-то животное, и никто не приходит к вам на помощь. Он вывернул мне руки и разорвал одежду, начал насиловать меня на диване, мы упали на пол и завершил насилие он уже на полу, и когда я ударила его коленом, он кулаком стукнул меня в лицо, но не разозлился. Смеялся, хихикал и что-то напевал. Я перестала от него отбиваться. Как только он стал действительно… насиловать меня, я почувствовала себя в полуобморочном состоянии.