Тепло твоих рук

— Вы ранены.

Я тупо посмотрел на свое левое плечо, где ткань промокла и слегка поблескивала.

— Да, — ответил я. — Наверное.

Вдруг возникло лицо Д. Д. Уилера. Оно материализовывалось неожиданно, как бывает, когда ты болен или сильно пьян. Похоже, он был очень рассержен.

— Подставились! Вы и этот чертов дуролом с размозженным коленом. Я же планировал, что никто ранен не будет!

Кто-то повернул меня в другую сторону и, взяв за правую руку, повел к машине. Мне захотелось где-нибудь прилечь и уснуть. Хотел зарыться в весенней траве и проспать все лето. Спать так крепко, чтобы не видеть никаких снов.

Машина, в которую меня усадили, не могла сдвинуться с места, прежде чем не отъедет «скорая». Я видел, как с профессиональной осторожностью в нее поместили двух женщин. Видел, как металась Кэти Перкинс, видел пустой взгляд ее широко раскрытых глаз. Но Мег была неподвижна.

Тяжелое сотрясение мозга серьезно сказалось на памяти Кэти Перкинс. Однако со временем она поправилась и вышла замуж за человека средних лет, родила ему детей.

Рана была небольшой. Пуля отщепила крошечный кусочек ключицы, изменила направление и разорвала мышцу. Шока она не вызвала, тем не менее, когда меня привезли, я был серого цвета, покрылся холодным потом, меня била дрожь, сознание затуманилось.

Я очнулся ночью, оставаясь в полузабытьи, словно надо мной сомкнулась тяжелая масса воды, и каждая мысль требовала неизъяснимых усилий, но когда ты ухватывал ее, она расплывалась и ускользала в даль.

— Вы слышите меня, Фенн? Хорошо меня слышите?

Разлепив двадцатикилограммовые веки, я увидел круглое лицо доктора Сэма Хессиана.

— Помогите мне подняться, Сэм, — пробормотал я.

— Лежите спокойно. Вы столько хлопот причиняете здесь этим добрым людям. Вы понимаете то, что я говорю?

— Встать помогите.

Вытянув руку, он прикоснулся пальцем к моему затылку, к левой его стороне.

— Пуля попала ей сюда.

— Смотрел на нее, — старательно выговорил я. — Остолбенел. Чертовски глупо. Мог срезать его, запросто мог.

— Замолчите! Пуля сюда попала. Образовалась небольшая трещинка. — Палец передвинулся ближе к макушке. — Прошла под кожей головы, старина. — Он прочертил линию вниз через правую сторону лба, через правый висок, рядом с глазом. — Вот как она двигалась. — Его палец коснулся моей скулы. — Здесь ударила в кость и, изменив направление, вышла через щеку. Слышите меня? Она отдыхает. Пульс, дыхание, все остальное — просто отличные.

Чудовищным усилием я сумел удержать глаза открытыми.

— Лжете, — проговорил я.

— Это правда! Клянусь… собственной зарплатой.

Я ощущал, что держусь рукой за какую-то лестницу, висящую в воздухе. Это было очень утомительно. Закрыв глаза, я отпустил ее.

Эйнджела Фрэнкел и Херман Дэйтуоллер были стопроцентными кандидатами на смертный приговор и после судебного представления, в ходе которого одни политические репутации упрочились, а другие оказались подмочены, после традиционных ритуальных судебных оттяжек их с некоторым запозданием отправили на встречу с Макейрэном, Костинаком и Морганом Миллером. Однако до того, как все для них было кончено, Дэйтуоллер раскрыл план их операции. Надев подходящую одежду, он должен был выступить в роли человека, присланного проверить работу полиграфических машин, установленных в цокольном этаже «Хейнемэн билдинг», и оставить там взрывное устройство с часовым механизмом. Тяжелую, начиненную смертью коробку, принесенную ему Миллером и найденную между деревянных брусков в фургоне, прямо на темном пятне крови, которое оставил раненый Келли. Близкое расстояние, на котором «Хейнемэн билдинг» располагался от «Мерчантс бэнк энд траст компани», гарантировало, что в этом банке, равно как и на улице, возникнет сильнейшая паника, по мнению Бринта, достаточная, чтобы ограбление банка удалось.

Никто из участников бурной развязки, произошедшей утром того понедельника в заброшенном горном поселке, не в состоянии точно оценить масштаб освещения этой истории в национальных средствах информации. Но бум был недолгим. Жизнь вокруг продолжается, и новость тускнеет так же быстро, как отблеск вспышки света на сетчатке глаза.

Собиратели информации о наших событиях одновременно выкрикивали столько вопросов, что не имели возможности расслышать ответы. В результате в тени осталась та странная роль, которую сыграла Мег, поскольку немыслимо было громогласно распространяться о ней, и в отсутствии какого-то иного логичного объяснения газетчики сошлись на том, что ее похитили, и для всех эта версия оказалась наиболее приемлемой.

С присущим американцам стремлением отыскивать в любой профессии своего Гека Финна в национального героя превратился Уилли Дэниелсон, улыбающийся тысячам объективов, появляющийся на телеэкранах со своей смертоносной «любимой» в крупных руках. Он прекрасно научился зазубривать тексты, которые за него писали, что не вызывало у него ни малейшего смущения.

Некий шустрый предприниматель привел в порядок участок земли в том районе, расчистил лесную просеку, поставил билетную кассу, организовал стоянку для машин, торговлю безалкогольными напитками, нанял актеров и, одев их подобающим образом, в течение всего лета по шесть раз в день воспроизводил осаду дома и убийства. В итоге к Дню труда он сколотил кругленькую сумму.

Для меня было два финала, а может, два начала.

Мег шла на поправку медленнее, чем ожидали врачи. Она была апатична ко всему вокруг. Не раз пытался убедить ее, что во всем был виноват я, что она не была бы поставлена под удар, если бы я отказался обратиться к ней с просьбой привести нас к Макейрэну, однако ей было безразлично, кто и в чем виноват. Ее мучали кошмары, в основном связанные с тем моментом, когда Кэти попыталась убежать, а Макейрэн ударом свалил ее на землю.

В один из дней в конце сентября я предложил оставить с кем-нибудь наших детей и если погода будет хорошая, съездить завтра в Кипсейф.

— Если тебе так хочется, — равнодушно ответила она.

Не знаю, отчего мне хотелось свозить ее туда. Я знал, что ей это может причинить боль. Наверное, я хотел этой встряской вернуть ее к жизни.

Вот так мы и отправились в путь. Краска, которой был покрыт брошенный торговый павильончик, выцвела, деревянные стены рассохлись. Мы оставили машину на пустынной улице, усеянной пробками от бутылок и окурками. Выйдя из машины, она указала на фундамент несохранившегося дома.

— Здесь мы когда-то жили. — Обернувшись, стала пристально разглядывать тот дом, где их с Кэти держали заложницами. — А этот принадлежал Беллокам. Я так плакала, когда они перебрались в Айронвилл. И Мэри Энн тоже. Она была моей лучшей подругой, единственной девочкой моего возраста, которую я знала.

Она направилась к этому дому, я медленно пошел за ней. Прислонившись к столбу, на котором висела прежде калитка, она стала рассматривать входную дверь.

— Я совершенно не знала его, — задумчиво проронила она.

Я уже было раскрыл рот, как внезапно сообразил, что она имеет в виду Дуайта. Я молчал. Мне говорил Сэм Хессиан, что когда она сможет заговорить о нем, ей это будет на пользу.

— Он был таким же, как и все остальные. Я искала его, приехала сюда, чтобы ему помочь. Так сложно было узнать, где он находится. Меня втащили внутрь, стали кричать на меня. Та женщина меня ударила. Я повернулась к нему, стала плакать — так я была ошарашена, а он на глазах у них ударил меня. Я сказала себе, что таким его сделала тюрьма, но понимала, что это неправда. Никогда он и не менялся. Всегда таким был, и всегда мне удавалось убедить себя, что он не такой, потому что мне нужен был другой — тот, кого не существовало. И вот тот, другой, перестал для меня существовать накануне дня, когда умер Дуайт. Человека, которого убил Лэрри, я знала лишь один день и я не могу его оплакивать. Там на чердаке мы когда-то играли с Мэри Энн. Мы вырезали фигурки женщин из старых рекламных проспектов «Сиэрс Робек», наклеивали их на картонки и устраивали большие чаепития. Однажды на наш чердак забрался Дуайт. И оторвал им всем головки.

Я подошел к ней сзади, положил руку ей на талию. Она инстинктивно отодвинулась — я был отвергнут, словно причинил ей боль.

— Мне хотелось бы подняться на ту гору, Фенн.

— Достаточно хорошо себя чувствуешь?

— Тропинка не слишком крутая. И нам не надо будет спешить.

Дорожка была еле заметна. Свое недовольство нами выказывали белки, встревоженный переполох подняли сойки. Окрестности горы были скрыты от нас, пока мы не добрались до вершины. Большую ее часть занимал огромный округлый серый камень, напоминавший спину какого-то немыслимого ящера. Поселок расстилался прямо под нами. Машина наша смотрелась застрявшим в пыли жуком, спинка которого посверкивала в лучах солнца.