Тепло твоих рук

Очнулся я в четверг, и в субботу меня разрешили навещать. Раскрыв глаза после короткого сна днем в субботу, я увидел Мег, которая сидела возле моей кровати и глядела на меня со всей своей обаятельной серьезностью.

— Как вы себя чувствуете, Фенн? — очень серьезно произнесла она, впервые назвав меня по имени.

— По-моему, совсем неплохо. По-моему, просто замечательно, Маргарет.

— Обычно меня зовут Мег.

— Рад, что вы пришли навестить меня, Мег, но это… это действительно неожиданно для меня.

— Для меня тоже. Наверное, мне следует рассказать, почему я должна была придти.

— Я… я хотел бы об этом узнать.

Какое-то время мы в упор смотрели друг на друга. Мег способна солгать по поводу каких-то мелочей, эти уловки делают повседневную жизнь полегче. Но в жизненно важных делах она требует от себя запредельной честности вне зависимости от цены, которую приходится платить.

— Они посмеивались надо мной по поводу вас, Фенн. Другие учителя. Я говорила, что вам скоро надоест, и вы бросите меня допекать. Я надеялась, что так оно и будет. Во вторник газеты написали, что вы можете умереть не приходя в сознание. Одна подруга мне сказала, что моя проблема решена, пошутить, наверное, хотела, но получилось это у нее гнусно. Когда она отошла, я обнаружила, что сижу в слезах и даже не знаю, почему. Я села на автобус, доехала до конца, это уже за городом, и вышла побродить. Я могла поклясться, Фенн, что считала вас занудой. Я часто думала о вас и полагала, что это в связи с тем, что вы меня допекаете. Но вот неожиданно поняла, что умри вы — и все бы переменилось.

— Вы снова плачете. Нет для этого причины.

— Вот так все время и происходило. Слезы появлялись… сами по себе.

— Наверное, нам лучше пожениться, Мег.

Широкая и какая-то возбужденная улыбка на ее лице заставила мое сердце замереть, но не остановила медленный поток ее слез.

— После того, как вы станете ухаживать за мной, Фенн. Ухаживать, а затем сделаете мне предложение.

— Я все время за вами ухаживал.

— Но теперь это будет по-другому, совсем по-другому.

Она слегка коснулась моей руки и исчезла из комнаты, не дав ответа. Осталось воспоминание о прохладном и мягком прикосновении к тыльной стороне моей ладони. Я целовал то место, к которому она прикоснулась. Если они не выпустят меня в воскресенье, я им тут все стены разнесу.

Действительно, как она и обещала, теперь все это было по-другому. Высокая и гордая девушка прижималась к тебе, твои руки были готовы вместе с ней обнять весь мир, сердце рвалось из груди.

— Ты должна понять меня, — говорил я ей. — Если потребуется, я могу очень и очень многое в себе изменить, но я не в силах перестать быть полицейским. У тебя будут лучшие варианты, и тебе стоит их подождать, быть может, ты решишь сделать выбор в пользу какой-то более… значимой жизни в более приятном уголке мира.

— Тебе следует понять меня, Фенн Хиллиер, — говорила она. — Я там, где моя любовь, такой уж я создана. В этом моя сущность. Я предназначена человеку, который заполняет сейчас всю мою жизнь, и я счастлива, что мы тянемся друг к другу, потому что в тебе есть… добродетель. Я стану любить тебя в любом случае, так уж, видно, судьбой указано. И из-за твоей добродетели, Фенн, не должно быть у меня никаких барьеров и тормозов, я готова отдавать тебе что имею, и я сделаю тебя очень, очень счастливым. Вот поэтому для меня быть не может какой-то более значимой жизни, и где бы мы ни оказались, это будет самый приятный в мире уголок.

Жениховство — слово старомодное, и она вложила в него всю эту старомодность, так что мне оставалось лишь гадать относительно степени страстности ее натуры, получая многообещающие поцелуи, — вплоть до нашего медового месяца, когда, словно в опровержение скабрезных историй, ходящих среди обитателей Долины о девушках с нагорья, подтвердилась ее девственная чистота, о чем прежде говорилось намеками. Мы провели вместе две недели в конце августа, имея в своем распоряжении одолженный фургон и очень небольшую сумму денег. Первые две ночи мы провели в отеле в городе, расположенном в полусотне миль от нас, а затем двинулись в сторону нагорья, ее нагорья, захватив еду и снаряжение для жизни в палатке, кое-что из этого мы прикупили, что-то взяли взаймы. Ей были известны укромные места и дороги к ним. Двенадцать дней и ночей мы прожили на берегу озера в палатке, что проделала сюда с остальными нашими вещами двухмильный путь от того места, где кончилась дорога, проведенная лесозаготовителями. Это был край дикой природы, с прекрасным чуть затуманенным видом и полным отсутствием следов человека. Мы очень много говорили, очень много бродили, делили между собой обязанности, набрасывались на еду как волки и — в полном смысле этого слова — познавали друг друга.

У нас не было возможности ощутить, что мы еще не избавились от стеснительности молодоженов, поскольку у нас не с чем было сравнивать. Идиотская стеснительность все еще сковывала нас обоих. Моменты близости проистекали по застывшему расписанию, действовали какие-то тормоза — все это было следствием того, что два человека стремились поступать в полном соответствии с тем, что им довелось читать. Мы с такой решимостью старались доставить друг другу наслаждение, что возникала некая натянутость, но нам было невдомек, чем это для нас может обернуться.

С помощью саперной лопатки я расширил отверстие, откуда бил родник, и мы по очереди в нем купались. Забраться в ледяную воду требовало напряжения всех душевных сил. На четвертый наш день я собирал валежник для костра, и мне почудилось, что она меня окликнула. Я решил, что она уже закончила свое купанье, и направился к роднику. Из-за шума воды она не слышала, как я подошел. Наполовину скрытый кустарником, я остановился и как вор глядел на нее. Белое тело, тени от листвы, желтые монетки летнего солнца, блеск волос, чернота воды. Она поднялась. Вода доходила ей до середины бедра. Она расстегнула заколку в волосах, и они рассыпались по плечам. Она с осторожностью начала выбираться из воды. На губах ее блуждала какая-то потайная, интимная улыбка.

Неожиданно, прямо как с небес меня осенило, что женщина, которой я любуюсь, это моя женщина, а не просто партнер по свадебному путешествию, требующий заботы и внимания. Будто тяжесть спала с моих плеч. Улыбаясь, я направился к ней и, увидев ее испуг, рассмеялся, обняв, опустил ее на траву и овладел ею с какой-то радостью и без всякого расписания, отбросив заимствованные познания и представления о том, что и как следует делать. Отключив истерзанный сомнениями разум, я делал все, что подсказывали мои сердце и тело, и вот там, яростные движения ее белых сильных рук и ног, стоны наслаждения и неистовство завершения провозгласили нас наконец мужем и женой, прочно и навсегда. Мы улыбались друг другу, отпуская скверные и не слишком пристойные шуточки. Она чувствовала, что нечто, столь нежданно произошедшее с нами, должно иметь какое-то особое название.

За оставшиеся дни и ночи мы осознали удивительный парадокс, который, похоже, калечит жизнь многим супружеским парам. Когда два тела поднаторевают в делах любовных, достигают открытым и честным путем взаимного удовольствия, секс делается привычной радостью, которой можно предаваться в любом настроении, становясь, таким образом, не только более значимым — как бы подтверждая существующее положение вещей, — но и менее значимым, поскольку превращается в часть бытия, не более и не менее важную, чем другие части. Когда телом не пользуются честно, в соответствии с его предназначением, нарастает страстное и тревожащее желание, придающее сексу явно излишнюю важность — это сродни мечтаниям голодающего о еде. Такие мелочи, как точное определение момента совпадения оргазмов, делаются самодовлеющими, хотя истинно любящие знают, что время любви подобно бесконечной полке с книгами. В некоторых случаях исход более счастливый, чем в других, но главное удовольствие в самом процессе чтения, в завязке каждой истории, в развитии повествования, в том, как главы переливаются одна в другую, в какие переделки попадают герои. Каждая книга — это путешествие и одновременно история, и если, в одном случае завершение не оправдало надежд, в другой раз оно будет лучше, а нередко вы обнаружите истинный шедевр. Те же, кто живет в постоянной тревоге, как бы держат в руках, последнюю книгу с этой полки. Они монотонно бубнят слова, теряют нить повествования, бездумно пролистывают страницу за страницей, думая только о развязке.

Я мог коснуться рукой моей учительницы и в ответ услышать: «Ну конечно!», или «Еще фасоли или сосисок?», или «Притащи себе еще банку пива». Она могла, наклонившись, поцеловать меня в затылок, и я либо поднимался, чтобы отправиться с ней пройтись или за охапкой хвороста для костра, либо оборачивался и притягивал ее к себе. Живущие в тревоге и томлении никогда не поймут, чего от них хотят. Любящие понимают всегда.

Когда мы сложили вещи и двинулись обратно с нагорья, я уже осознал, что обладаю наградой, гораздо большей, чем мог мечтать, и блаженствовал от такого счастья. Последние сомнения холостяка вылетели у меня из головы. Я знал, что подле меня женщина, которой мне хватит на всю мою жизнь. Мчась по извилистой дороге, мы распевали песни. Ни она, ни я не могли точно воспроизвести мелодию. То, что закончился хороший медовый месяц, не навевает печали, но, как я понимаю, не слишком часто медовый месяц бывает хорош. Супружеские пары следует классифицировать на две категории. Супруги и истинные супруги.