Терапевтическая проза. Ирвин Ялом. Комплект из 5 книг
Шрифт:
«Продолжай. Ты говорил о том, что спор по поводу инцеста принимает совершенно дикие формы».
«Да. Особенно когда дело доходит до сатанинских ритуалов, связанных с изнасилованием. В этом месяце я выполняю функции приходящего врача в стационаре округа. Шесть из двадцати пациентов отделения утверждают, что стали жертвами ритуального изнасилования. Ты не поверишь, что творится на групповых сеансах! Эти шесть пациентов описывают, как происходило ритуальное изнасилование по сатанинскому обряду, не забывая про человеческие жертвоприношения и каннибализм, причем настолько ярко и настолько убедительно, что никто не осмеливается усомниться в их словах. В том числе и персонал! Если бы терапевты, которые
Эрнест кивнул, ловко перевернув кусок рыбы на своей тарелке и продолжая есть.
«Такие же проблемы возникают и с работой с расщеплением личности, – продолжал свой рассказ Пол. – Я знаю терапевтов, настоящих профессионалов, через руки которых прошли сотни таких пациентов, но знаю и других хороших терапевтов, которые, имея тридцатилетний стаж работы, утверждают, что никогда ни с чем подобным не сталкивались».
«Помнишь, у Гегеля: „Сова Минервы появляется только в сумерках“, – отозвался Эрнест. – Может, мы просто не можем понять истинную суть этой эпидемии, пока она не спадет. Тогда мы сможем оценить ситуацию более объективно. Я полностью с тобой согласен в том, что касается жертв инцеста и расщепления личности. Но давай отойдем от этой темы и обратимся к твоей повседневной амбулаторной психотерапевтической практике. Думаю, что хороший терапевт способен понять, когда пациент говорит ему правду».
«Социопат?»
«Нет, нет, нет, ты же понимаешь, о чем я, – обычный пациент. Когда ты последний раз работал с социопатом, который бы платил тебе за лечение и не был направлен к тебе по решению суда? Помнишь, я рассказывал тебе о моей новой пациентке, на которой я провожу эксперимент с полным самораскрытием? В общем, во время второго сеанса на прошлой неделе я какое-то время не мог поймать ее… мы были так далеки друг от друга… словно бы и не были в одной комнате. А потом она начала рассказывать, что в юридическом колледже была лучшей студенткой группы, внезапно разрыдалась и стала абсолютно искренней. Начала рассказывать, о чем больше всего сожалеет. О том, как отказалась от выгодных профессиональных предложений, от возможности сделать карьеру и выбрала замужество, но вскоре возненавидела мужа. И в точности то же самое, тот же прорыв искренности имел место на первом сеансе, когда она говорила о своем брате и каком-то насилии, которое пережила – или возможно пережила – в детстве.
Я так сочувствовал ей… знаешь, тогда мы были действительно близки. Настолько близки, что сейчас неискренность между нами просто невозможна. На самом деле после того случая на прошлом сеансе она стала невероятно искренней… стала говорить обо всем исключительно искренне… о сексуальной фрустрации… о том, что сойдет с ума, если не переспит с кем-нибудь».
«Сдается мне, у вас много общего».
«Да, да. Я работаю над этим. Пол, да перестань ты есть свои проращенные бобы. Ты что, собрался участвовать в Олимпиаде для анорексичных спортсменов? Вот, попробуй эти острые устрицы – это их фирменное блюдо. Почему мне всегда приходится есть за двоих? Только посмотри на этого палтуса, он великолепен!»
«Нет, спасибо, я специально жую термометры, чтобы получить свою дозу ртути».
«Очень смешно. Боже правый, что за неделя! Пару дней назад умерла Ева, моя пациентка. Помнишь Еву? Я рассказывал тебе о ней – я бы хотел иметь такую жену или мать. Рак яичников, помнишь? Преподавала писательское мастерство. Удивительная женщина».
«Это та самая, которой приснился отец, который говорил ей: „Не сиди дома с тарелкой куриного супа, как я, а езжай в Африку“».
«А, да. Я уже и забыл. Да, верно, это
была Ева. Мне будет ее не хватать. Я тяжело переживаю эту смерть».«Я не знаю, как ты можешь работать с раковыми пациентами. Как ты это переносишь, Эрнест? Ты пойдешь на ее похороны?»
«Нет. Этот предел я уже не перехожу. Я должен защитить себя, мне нужен некий буфер. И я ограничиваю количество раковых пациентов. Сейчас я работаю с пациенткой. Она – социальный работник, психиатр в онкологическом центре, и работает исключительно с раковыми пациентами – целый день. И, скажу я тебе, этой женщине действительно тяжело».
«Это опасная профессия, Эрнест. Ты видел статистику самоубийств среди онкологов? Такой же высокий показатель, что и у психиатров! Да ты мазохист!»
«Все не так мрачно, – ответил Эрнест. – В этом есть и свои светлые стороны. Если ты работаешь с умирающими и при этом сам проходишь терапию, ты можешь установить связь с различными частями своего „я“, переоценить приоритеты, отказаться от пустого и мелочного. После сеансов я всегда чувствую себя гораздо лучше, более оптимистично смотрю на жизнь. Этот социальный работник, она успешно прошла пятилетний курс терапии, но после работы с умирающими появился новый материал. Например, ее сны пронизаны страхом смерти.
На прошлой неделе одна из ее любимых пациенток умерла, и ей приснился настоящий шедевр. Ей приснилось, что она находится на собрании комитета, которое провожу я. Она должна передать мне какие-то папки, и ей надо пройти мимо огромного открытого окна – оно занимает всю стену до самого пола. Она разозлилась на меня за мое безразличие к тому, что ей приходится так рисковать. Потом началась буря, и я взял на себя заботу о группе, повел их всех вверх по металлическим ступенькам – вроде как пожарной лестнице. Они забрались на самый верх, но там был тупик, дальше хода нет, и всем пришлось возвращаться».
«Иными словами, – отозвался Пол, – ты, и только ты, можешь защитить или вывести ее от болезни, от смерти».
«Именно так. Но я хочу сказать, что за пять лет аналитической работы с ней проблема смерти не возникала ни разу».
«Я со своими пациентами тоже с этим не сталкивался».
«Тебе надо заняться этим. Она всегда скрывается под внешней оболочкой».
«А ты-то что, Эрнест, со всей этой этологической конфронтацией? Появился новый материал, значит, надо продолжать терапию?»
«Вот поэтому я пишу книгу о страхе смерти. Помнишь, Хемингуэй говорил, что его терапевт – „Корона“?»
«Сигары „Корона“?»
«Печатная машинка. Ты такую модель не помнишь. А помимо писательства отличной терапией для меня является общение с тобой».
«Разумеется, а вот мой счет за сегодняшний вечер. – Пол подозвал официанта и жестом показал ему, что счет следует подать Эрнесту. Он взглянул на часы. – Через двадцать минут ты должен быть в книжном магазине. Расскажи-ка мне вкратце о своем эксперименте с самораскрытием с этой новой пациенткой. Что она собой представляет?»
«Странная женщина. Очень интеллигентная, отличный специалист, но при этом удивительно наивная. Несчастлива в браке, и мне хотелось бы довести ее до такого состояния, когда она сможет найти способ решить эту проблему. Пару лет назад она хотела подать на развод, но муж слег с раком простаты, и теперь она думает, что прикована к нему до конца его дней. Единственная успешная попытка терапии с психиатром с Восточного побережья. И – внимание, Пол! – у нее был долгий роман с этим парнем! Он умер несколько лет назад. Что самое ужасное, так это тот факт, что она утверждает, что это помогло ей. Она молится на него. С таким я сталкиваюсь впервые. Я никогда не встречал пациента, который утверждал бы, что сексуальные отношения с терапевтом благотворно на него подействовали. А ты?»