Тернистый путь

— Понимаю! — кивнул большой головой профессор. — Родители боятся, что если этот способный мальчик останется без семейного присмотра, то из него получится не энергетик плюс чечетка, а чечетка минус энергетика!

— Совершенно верно!.. Как вы быстро схватили суть, профессор! А вы поняли, кто куда должен уехать и переехать?

— Понял! Леля и Иван Николаевич из Днепропетровска в Башкирию, а Бобка с чечеткой из Днепропетровска в Москву. С чем и поздравляю жильцов квартиры, которая находится под вашей!

Полная женщина слабо улыбнулась, вздохнула и сказала:

— Как приятно, когда быстро разбираются! А Васечка читал, читал Лелино письмо, а потом говорит: «Я не понимаю, зачем им нужно отправлять этого сорванца Бобку в Башкирию?» Я говорю: «Васечка, читай внимательно!» Он опять читает, напрягается. Говорит: «Я не понимаю, зачем этому пентюху Ивану Николаевичу на старости лет понадобилось из нефтяников лезть в энергетики, да еще в Москву!!» Я даже похолодела вся. «Васечка, дружочек, ты не напрягайся, читай легко, просто, как люди!» Он рассердился, бросил письмо на стол: «Мне некогда!» И уехал на работу. А через день я убираю у него на столе и вижу Лелино письмо, а на нем… — полная женщина горестно и громко втянула носом воздух, — резолюция!

— Любопытно! — снова сказал профессор. — Какая резолюция!

— Написано так: «Марусе». Маруся — это я. «Подготовить решение». Я прочитала — у меня в глазах помутилось!.. И вот еще… тоже недавно… Моя мама живет с нами, ведет хозяйство, а у Васечки печеночная диета. Мама взяла и записала для него меню на неделю. Положила ему на стол. Ну прочти, ну скажи родной теще, если что не так. Смотрим — резолюция: «Елене Степановне. Подготовить коррективы, согласовать с Марусей». А какие коррективы, неизвестно! Что же это такое, профессор? Умоляю — помогите!.. Я была в поликлинике, взяла его последние анализы… Холестерин в норме, так что на склероз не похоже. Вот, пожалуйста, посмотрите!..

Посетительница стала рыться в сумочке, но профессор остановил ее:

— Не трудитесь! Мы иначе сделаем. Меня ваш супруг заинтересовал! Занятный случай. Где он изволит трудиться-то?

Полная женщина назвала учреждение.

— Когда прием у него?

— По вторникам и пятницам от двенадцати до трех.

— Очень хорошо! Завтра как раз вторник. Я пойду к нему на прием, понаблюдаю его, так сказать, в действии, а в среду вы ко мне зайдите, — поговорим.

— С анализами?

— Можно с анализами. Хотя… это неважно. Итак — жду вас в среду к семи часам!

…В среду, ровно в семь часов вечера, та же посетительница вошла в кабинет профессора. Он принял ее по всем правилам несколько старомодной учтивости, хотя при этом гусарские его усы топорщились как-то слишком уж воинственно.

— К сожалению, Мария Петровна, — начал он, хмурясь, — порадовать вас нечем. С супругом вашим… плоховато!

Мария Петровна привычно всхлипнула и полезла в сумку за платочком.

— Но вы успокойтесь! — сказал профессор. — В общем, он мужик здоровый, до ста лет проживет… Видите ли, если вы не будете делать никаких движений рукой — рука ваша станет бессильной, вялой, а со временем и вовсе атрофируется. Если вы не будете ходить — то же самое произойдет с ногами. А ваш супруг перестал, извините, работать головой! И вот — результаты!..

Посетительница посмотрела на профессора с удивлением. Гусарские усы у того торчали теперь как казацкие пики: вот-вот проколет насквозь!

— Да, да, — продолжал старый врач с той же напористостью, — я все выяснил, поговорил с людьми. Он во вторник принял десять человек, включая меня. Прочитал десять заявлений. Верно вы изволили заметить прошлый раз: напрягался, читая бумагу, путался, но схватить суть так и не смог. Ни одного дела, в общем, не решил. На всех десяти заявлениях начертаны одинаковые резолюции: «Такому-то. Разобраться, подготовить решение», а ведь люди ждали этого приема, надеялись, что «сам» сразу разберется и решит. Оказывается, — я это тоже выяснил, — так у него давно заведено. Вот вы и подумайте, Мария Петровна, что же получается: сверху, выходит, за вашего супруга думают его начальники, а снизу — референты. А сам он… не затрудняется. Имейте в виду — до полной атрофии мозга ваш Василий Степанович еще не дотянул, но если не изменится, то дотянет. И очень скоро! Судя по домашним проявлениям!..

Щеки у посетительницы покрылись бурыми пятнами, она резко поднялась и сказала дрожащим голосом:

— Я вас просила как врача помочь моему мужу, а вы… с какой-то самокритикой.

— Я ему помог! Я пошел в его партийную организацию… И в общем там со мной… во многом согласились. Так что вашего супруга теперь будут… лечить! Не беспокойтесь! А медицина в таких вопросах, увы, бессильна, почтеннейшая!..

Мария Петровна смерила старика с ног до головы взглядом, в котором было все, от презрения до желания испепелить включительно, повернулась и вышла.

ПРОГЛЯДЕЛ

Ворота гаража распахнуты настежь. В гараже стоит новенький «Москвич» цвета сливочного масла — на нем даже номера еще нет! — и, поблескивая никелем, пялит на сосны и березки дачного участка свои девственные фары.

Подле «Москвича» хлопочет его хозяин, Георгий Владимирович Шоков, научный работник, физик. Он то потрет ветошью ветровое стекло, то, открыв переднюю дверцу машины, проверит, как звучит сигнал, то зачем-то поднимет и потом с приятным для уха треском захлопнет крышку багажника. Это первая в его жизни автомашина. «Москвич» куплен и пригнан из магазина на дачу только сегодня. Но не жадные ведьмы приобретательства справляют сейчас свой неистовый шабаш в душе физика Шокова, заставляя его проделывать тьму ненужных и, если глядеть со стороны, даже смешных телодвижений, нет, эти нервные движения и стремительные броски есть лишь внешнее проявление благородной и чистой страсти автомобилиста-любителя!

Синяя затрапезная рубаха физика расстегнута, голая, загорелая, волосатая грудь блестит от пота, стекла очков в толстой роговой оправе тоже запотели, но снять очки и протереть стекла некогда! По той же причине, по какой белке, очутившейся внутри колеса, некогда бывает остановиться, чтобы перевести дух и подумать о своей беличьей жизни.

Поодаль у высокой и такой пронзительно-прямой, что дух захватывает, сосны стоят, смотрят на суетящегося Шокова и разговаривают его тринадцатилетняя дочь Люда и Платон, мальчик двенадцати лет, сын приятеля Шокова, его соседа по даче, художника-пейзажиста Куликова.

— Дядя Гога прыгает, «как барс, пораженный стрелой»! — острит эрудированный Платон и исподлобья бросает быстрый взгляд на Люду, проверяя, какое впечатление произвела на нее лермонтовская строка, которую, как кажется ему, Платону, он процитировал очень кстати.

Люда поводит плечами и продолжает молча жевать сухую травинку. В ее черных миндалевидного разреза глазах пляшут крохотные золотые чертики смеха.

Легкий румянец пятнами проступает на щеках мальчика, его большой нежный рот кривится.