Терновая обитель
Шрифт:
Все время, пока я говорила, мои руки ласково поглаживали и ощупывали собаку.
– Вильям, беги скорее на кухню и подогрей немного молока. До комнатной температуры, не больше. Попробуй пальцем, ладно? Потом накроши в молоко кусок хлеба и принеси сюда в миске. Не выпускай Ходжа на улицу. И захвати с собой острый кухонный нож, надо перерезать эту веревку. Все в порядке, малыш, все в порядке. Лежи спокойно.
Вильям убежал. Пес привстал и лизнул мне подбородок. Я ласково говорила с ним, поглаживая и баюкая. Колли был ужасно тощий, с абсолютно сухим потрескавшимся носом. Длинная шерсть свалялась грязными клочьями. Постепенно дрожь перешла в редкие короткие спазмы и наконец совсем прекратилась. На газетах, там, где он лежал, виднелись
– Может, принести еще кошачьего корма? – спросил Вильям.
– Нет, он слишком долго голодал. Хлеба с молоком пока достаточно. Теперь пускай поспит.
– Можно мне его погладить?
– И поговори с ним, пока я выкатываю велосипед. Не думаю, что бедняга теперь скоро снова начнет доверять людям.
Потом мы оставили его отдыхать, вышли из сарая и закрыли за собой дверь.
– Так вот почему вы спрашивали о капканах?
– Да.
– Но тогда вы еще не знали о собаке, правда?
– Нет. Впрочем, кое-что знала. Вот послушай. – И я рассказала ему о ночном происшествии с Джессами. – И если пес попал в капкан за хвост, а Джессами стал неловко освобождать его, то понятно, почему колли стал кусаться. Рана у хвоста слишком большая – какой бы там ни был капкан, я собираюсь найти его и убрать.
– Можно, я вам помогу?
– Конечно, я рассчитываю на твою помощь. Джессами сказал, что это случилось «около большой усадьбы». Это далеко отсюда?
– Нет, около полумили.
– Тогда поехали.
Хотя «большая усадьба» действительно была огромной, но даже после беглого взгляда на эти живописные руины было достаточно, чтобы понять – здесь никто не стал бы расставлять силки и капканы. Либо Джессами меня не понял, либо сказал первое, что взбрело в голову, чтобы избежать дальнейших расспросов.
Практически не тронутые временем ступени вели к дверному проему главного входа, поднимаясь над высохшим рвом и узким двориком, куда выходили низкие оконца подсобных помещений, находившихся раньше ниже уровня первого этажа – оружейная, бильярдная, кухни, прачечная и тому подобное. Подвал располагался еще ниже.
– Никто не станет ставить здесь капканы, – сказал Вильям, когда мы взобрались по ступеням и стали смотреть в низкие оконца на балюстраде.
– Похоже, ты прав. А если собака как-то попала в дом и... и, например, провалилась в какую-то яму? Тогда можно считать, что она попала в ловушку.
– Сама? С веревкой на шее? Можно, я спущусь и посмотрю, что там внизу?
– Хорошо, только, ради Бога, будь осторожен.
Я с тревогой смотрела, как мальчик медленно пробирается между обвалившимися балками перекрытий. Наконец он протиснулся к отверстию, которое раньше было окошком.
– Что ты там видишь?
Ответа не последовало. Затем Вильям молча отодвинулся. Я слезла вниз и осторожно приблизилась к окошку. Вильям пропустил меня, и я смогла заглянуть внутрь.
Комната была маленькой, с низким потолком и трещинами на стенах. Пол завален каменной крошкой и гниющими остатками каких-то деревянных частей. Дубовая дверь соскочила с петель и лежит на полу. А к крюку в дверном проеме привязана толстая веревка. Там же – щербатая старая голубая миска, пустая и сухая. Собачий помет на небольшом расстоянии от крюка. И перекрывающая вонь экскрементов тюремная атмосфера ужаса и отчаяния, гибель любви и надежды.
Мы ничего не сказали друг другу. Я крепко закусила губу, чтобы сдержать слова, готовые сорваться с языка. Вильям, кажется, глотал слезы.
В молчании мы выбрались наверх и мрачно зашагали к велосипедам.
Вместо того чтобы сесть на велосипед, Вильям обернулся и стал глядеть мимо меня, на развалины большой
усадьбы.– Они могут забрать его назад?
– Кто «они»?
– Те, кто держал его там. Вы сказали, Джессами думает, что это цыгане.
Я покачала головой.
– Кто бы ни оставил его умирать от голода на веревке, они не имеют никаких шансов... слышишь, ни малейшего шанса заполучить его обратно. Им повезет, если они избегнут судебной ответственности за такое. Нет, не бойся. Если это сделали цыгане, мы никогда о них больше не услышим.
– Вы оставите его у себя, правда?
– Да, конечно. Но... – Я задумалась. – Не мог бы ты взять его к себе на некоторое время, а, Вильям?
– Я? – Мальчику явно понравилась эта идея, но что-то все-таки заставляло колебаться.
– Да. Видишь ли, во всей этой истории есть несколько вопросов, на которые мне очень хотелось бы получить ответы. И пока я их не получу, мне нужно, чтобы собаки нигде не было видно. Все это довольно странно, Вильям. Понимаешь...
Он прекрасно все понимал.
– Вы хотите сказать, они могут попытаться навредить ему? Значит, Джессами не выпускал его, а...
– Я не знаю. Знаю только, что... Короче, это касается... Ох, Вильям, давай сейчас ты просто поверишь мне на слово? Потом я тебе все объясню.
Не могла же я в самом деле рассказать мальчику о колдовских снах, об обещании моей тети, которое она дала мне много лет назад у реки Идэн. Но мальчик прекрасно понимал меня и без слов.
– Вот, подумай, – медленно добавила я, – собака перегрызла веревку и, возможно, освободилась сама. Тогда пес сразу бы выскочил из развалин и убежал бы. Теперь – даже если предположить, что Джессами действительно спустился туда, чтобы освободить его, – что же он такого сделал, что пес так сильно его укусил? Я ясно слышала крик боли. И если кто-то причинил собаке такую сильную боль и так ее напугал, что она перекусила веревку, рванулась и убежала... Вот о чем я думаю.
– Та рана у хвоста? Ой, мисс Джэйлис! Конечно я заберу его! Заберу прямо сейчас, ладно?
– Чем быстрее, тем лучше. Твой отец не будет против?
– Нет, если я расскажу ему, что случилось. Сегодня, боюсь, не получится – отец уехал в Лондон к издателю и вернется очень поздно. Но все будет в порядке, вот увидите, он не будет возражать. Отец любит животных, просто у него нет времени, а собака отнимает много времени, он так говорит. Но я должен буду все ему рассказать, вы не против?
– Конечно нет. И пожалуйста, подчеркни, что я заберу его, как только все выяснится. У вас он будет в безопасности, ты его будешь кормить и выхаживать – пускай поправляется. Я не думаю, что он страдает чем-то, что не могут вылечить уход и хорошее питание, но все равно свожу его к ветеринару, как только смогу. Еще я съезжу в Арнсайд и куплю ему еды, но, пока он так истощен, молока с черным хлебом будет достаточно. Можно добавлять яйцо. Ты с этим справишься?
– Конечно!
– Тогда поехали назад. Ты у нас специалист по ключам, скажи, пожалуйста, сарай запирается?
– Да.
– Вот и отлично. Поехали, закроем его, пока ко мне не пожаловали какие-нибудь неожиданные гости.
Вернувшись в Торнихолд, мы посмотрели на нашего колли, который спал глубоким сном у себя в углу, закрыли дверь на замок и пошли на кухню. Я сварила себе кофе, а Вильяму дала кружку сладкого какао и кусок того самого пирога, которым я кормила ночью Джессами.
Мальчик уже не задавал вопросов. Он целиком погрузился в радужные перспективы заботы о своей собаке. Я слушала вполуха. Мои мысли витали в странном подлунном мире тайн и загадок, снов и воспоминаний. Многие загадки предстояло еще решить.
– Кто здесь в окрестностях держит голубей? – спросила я.
– Голубей? – повторил Вильям, которого я перебила на перечислении достоинств пастушьих собак вообще и колли в частности. Вид у него был сейчас такой, словно я спросила по меньшей мере о птеродактилях.