Терновый Оплот

Внезапно, в нос его ударил запах, скрутивший живот и заставивший сердце рухнуть в сапоги. Дворф узнал его безошибочно. Любой его сородич, когда-либо поднимавший свой топор, отлично знал эту вонь — медную, тяжелую, странно сладкую и совершенно отвратительную. Запах пролитой крови, что почернела и высохла. Запах остывающих тел. Жуткий ошеломляющий страх пронзил Эбенайзера, лишая его воли и сил двигаться вперед. Он замер. Из горла дворфа вырвался одинокий крик — первый и последний траурный обряд, который он позволил себе прежде, чем узнать все. Он заставил себя бежать, покуда все еще мог доверять собственным ногам, стремясь попасть туда, куда должен был попасть.

Он снова остановился только у Зала Предков, ошеломленный разрушением памятников, простоявших здесь неисчислимые века. Древние каменные статуи дворфов упали на пол, разлетевшись на куски. Части их валялись среди живых дворфов, убитых их падением.

Эбенайзер склонился к ближайшему из убитых, и сжал зубы, чтобы не выпустить рвущийся наружу крик. Патриарх Каменной Шахты, его отец, возглавил атаку. Старый дворф был убит не падающими статуями. Это было понятно со всей ужасающей ясностью. Каменные дворфы не обладали мечами и копьями, и таким медленным, жестоким знанием своего дела. Эбенайзер поднял взгляд и сморгнул внезапно застлавшие глаза слезы. Рядом с отцом лежало несколько человек. На телах их виднелись отчетливые раны, нанесенные топором дворфа. Эбенайзер немного успокоился. Смерть отца не была легкой, но она была славной.

Поднявшись, Эбенайзер начал бродить по комнате. Гнев его рос с каждым опознанным трупом дворфа — и становился горячее с каждым телом, которое он не мог опознать. Он не был чужд сражениям, но эта резня была из тех, что редко увидишь. Метка удовольствие, продолжительного и нескончаемого зла, лежала на каждом хладном и изувеченном дворфе.

Эбенайзер нашел больше подобного в большом зале. Никто из дворфов не выжил. Клан Каменной Шахты был истреблен. Тела его жестоко убитых сородичей были оставлены разлагаться в пустых залах.

Горе сковало его, милостиво замедляя мысли и сжимая сердце. Он медленно двигался через царящее вокруг опустошение, ухаживая за мертвецами, отмечая их имена в своей памяти. Время замедлилось и потеряло всякий смысл. Лицо дворфа было словно гранит, глаза сухи, а взгляд тверд, когда он сложил в одну могилу тела друзей и родственников. Прошли часы. В каком-то дальнем углу своего сознания Эбенайзер все еще считал время, а потому знал, что где-то над Горами Меча сейчас возвышается круглая восковая луна. Но здесь он видел лишь тьму и осознавал жуткую задачу, стоящую перед ним. Он не приляжет передохнуть, пока все члены Клана Каменной Шахты не обретут свой покой под кучей камня.

Когда дело было сделано, дворф опустился на землю, постаравшись облечь в слова угнездившийся в душе страх.

В памяти его мелькнуло изуродованное лицо молодого Фродвиннера. Из всех дворфов Каменной Шахты он умер тяжелее и лучше всех. Собрав на себе столько ран, что те способны были повалить тройку дворфов, он все еще продолжал сражаться. От топора его полегли семь человек и четверо полуорков. Разумеется, терять ему было больше всех в клане. Прошло лишь два дня после свадьбы, где он женился на самой красивой, самой энергичной дворфской девице на тысячах путей. У них с Тарламерой были сотни лет жизни впереди. Фродвиннеру едва исполнилось пятьдесят. Он был ребенком. Просто мальчишкой.

С этой тоской Эбенайзер наконец осознал причину своего беспокойства. Среди убитых не было детей.

Понимание обрушилось на дворфа, словно кулак хобгоблина. Первой реакцией было облегчение — судьба не благословила его множеством детей, как и большинство дворфов клана. Он любил деток, любил каждого из шумных маленьких негодяев. Но если их нет здесь, то где же они?

Раздумывая над этим, Эбенайзер начал понимать, что не досчитался и нескольких взрослых членов клана. В том числе — своих близких родственников. Его Па покоился в пирамиде, рядом с возлюбленной женой, которая родила ему девятерых здоровых детей. Большинство из них, братья и сестры Эбенайзера, тоже спали под камнем. Но Тарламеры среди них не было.

Он выпрямился. Почему он не понял этого раньше? Тарламера была ему ближе всех, как по годам, так и по темпераменту. Они вместе шли сквозь счастливое детство, и лицо её было первым в толпе родственников. Почему он не пытался найти её, почему не заметил, что её нет?

Эбенайзер слышал, рассказы о людях, переживших слепые пятна, блокирующие нечто важное. Люди эти не могли подумать о нем, пока не оказывались вооружены и подготовлены, так сказать. Возможно, с ним случилось нечто подобное. Забавно, но раньше он называл такие вещи размягчением мозгов.

Но теперь время удобного отрицания закончилось. Эбенайзер начал разбираться в мрачных фактах, и вскоре вся картина стала ясна. Большая часть лучших бойцов клана были убиты, как и те, кто проводил свои дни занимаясь удовлетворением нужд клана: пивовары, бондари, сапожники. Все старики были мертвы. Те, кто страдал какой-либо немощью — тоже. Пропали лишь те, кто обладал особыми навыками. Теми, что мог освоить только дворф. Исчезли лучшие кузнецы, в их числе и Тарламера, чьи инстинкты были столь точны, что Эбенайзер полагал — сестра способна учуять запах руды и драгоценного камня с пятидесяти шагов. Не было лучших обработчиков драгоценных камней и лучших кузнецов. Нескольких женщин детородного возраста. И детей.

В общем всех тех, кто пользовался бы спросом на каком-нибудь далеком рынке рабов.

Ярость, холодная и всепоглощающая ярость, желчью подступала к горлу Эбенайзера. Было еще кое-что, легко им отброшенное в сторону: его собственное пленение группой жентийцев. Внезапно, он осознал истинную разрушительную природу своего страха.

Рабство.

Поднявшись на ноги, Эбенайзер схватил первое попавшееся оружие и оставил позади кладбище, некогда бывшее его домом. Он двинулся к секретному туннелю — крутому извилистому проходу, который вел к цитадели, выстроенной на горе каким-то людьми несколько десятилетий назад.

Они звали себя рыцарями. Кучка самодовольных типов, развлекавшихся уборкой своей территории от троллей, жуков и тому подобных созданий. Они напоминали Эбенайзеру дворфских бабуль, вечно суетившихся в обители клана. Они переставляли мебель и постоянно стряхивали откуда-нибудь пыль.

Если и существовало на свете место, в котором стоило поискать ответы, то оно было в крепости. Эбенайзер был совершенно в этом уверен. Среди этих охотников за троллями, делателей жизненно важных дел, парней с болью под коленями. Да, это было разумное место для начала поисков.

* * * * *

Бронвин шла по лестнице вслед за отцом. Когда он описывал дочери крепость, её историю, её укрепления и добрые дела, которые паладины делали для проезжавших мимо путешественников, в голосе Хронульфа слышались признаки настоящего оживления. Он останавливался то там, то здесь, чтобы пообщаться со слугами или обменяться быстрыми приветствиями с другими рыцарями. Каждому из рыцарей он гордо представлял свою потерянную дочь. Как ни странно, это мало согревало сердце Бронвин или помогало ей ощутить себя желанной. Казалось, он чувствовал необходимость оправдать её присутствие здесь. Однако, девушка заметила глубокую привязанность и уважение, которые испытывали к отцу все обитатели Тернового Оплота. Те, кто знал Хронульфа, явно считали его достойным высочайшего восхищения. Это напомнило ей о рыцаре, который послал её сюда.