Терпкость вишни

– сдается Золушке, которая после занятий будет готовить обед из трех блюд. Не для себя. Для хозяев;

– студентам не сдается, потому что они успели здорово насолить соседке с четвертого этажа;

– студентам сдается, но только с медицинского, чтобы, в случае чего, могли делать теще уколы. На худой конец, с ветеринарного. Теща не заметит.

Вдобавок ко всему дачный домик уже занят, так же как и последние свободные места за шкафом в общаге у знакомого Миленки.

Одним словом, кранты.

– Я сегодня поговорю с папой. Расскажу о таящемся в вас интеллектуальном потенциале…

Мы стояли на Плянтах, обсуждая, что делать дальше. Где еще могут висеть объявления о нормальной комнате для двух нормальных студенток Ягеллонского университета?

– Пока не торопись, – попросила Милена. – Может, еще чего-нибудь найдем. Может, случится чудо.

В эту минуту на дорожке показались джинсы и свитер, окутанные клубами зеленоватого дыма.

– Травка! – обрадовалась Миленка. – Что ты тут делаешь?

– Гуляю. Ну и еще поставщика жду. Он уже час назад должен был прийти.

– Как мы рады тебя видеть. Ты так неожиданно исчез, что мы даже не успели попрощаться.

– Это в знак протеста и из солидарности с тобой, – объяснил Травка. – Пусть теперь она ищет желающих на обе комнаты.

– А где ты теперь живешь?

– В Казимеже [5] у друга, большого любителя компьютерных игр. Рядом есть еще одна квартира, сейчас она как раз свободна. А вы где теперь живете?

5

Казимеж – исторический район Кракова, где с XVI века до Второй мировой войны жили евреи.

– Нигде, мы ничего не нашли, – пожаловалась Вика с обреченностью андерсеновской девочки, у которой осталась всего одна спичка.

– Уже нашли, – торжественно объявил Травка. – Добро пожаловать в Казимеж!

День, на который назначено выселение

Все вещи девочки перетащили еще вчера, чтобы не травмировать пани Квятковскую своим видом. Без нескольких минут одиннадцать, усталые, но счастливые, они выключили антикварную люстру, заперли старинную дверь, ключ же от антикварной квартиры положили под старый, выцветший дверной коврик. Как воспитанные дети. А сегодня я помогала им устраиваться на новом месте. Мама дала мне коекакие вещи для них – занавески, одеяло, разную посуду.

– Если что-то не понадобится, выбросьте на помойку, – сказала она, укладывая все в большую полиэтиленовую сумку. – Вишня, а ты не хотела бы пожить с ними?

– Наверно, нет, – ответила я. – У меня же есть дом, своя комната…

– А я бы с таким удовольствием переехала на недельку или хотя бы денька на три… – Мама перестала укладывать вещи и застыла, глядя на голые деревья за окном.

Я посмотрела на ее грустное, тщательно подкрашенное лицо и подумала, что наступил тот единственный, неповторимый момент, когда можно сказать, что я перевелась.

– Мама, – начала я, – мое поступление на СЭРБ было не самой удачной идеей, хотя папа считает…

Мама не дала мне закончить:

– Не все решения твоего отца так уж бесспорны. Боже! Уже почти два, а я еще не сварила вермишель для бульона!

Ну да, завтра же воскресенье. А по воскресеньям у нас всегда бульон. Я вздохнула. Волшебное мгновение улетучилось. Я закончила паковать сумку и поехала к девчонкам.

– Кухня большая, – осматриваясь, сделала вывод Виктория. – Точнее, кухня, совмещенная с ванной.

– Слава богу, что не с клозетом. Представляете, одна оладушки печет, а другая на горшке тужится?

– А я так когда-то и жила, – сообщила Вика. – В Познани, до переезда в Краков. Все находилось в одном помещении. Унитаз, газовая плитка, спальня, душ. И мы жили там вчетвером. А потом, когда Гоську вышибли из общаги, даже впятером.

– И как вы там устраивались?

– Нормально. Если кому-то приспичило на горшок, все выходили на балкон или садились спиной и затыкали уши. Все культурно. Ну ладно. – Вика осмотрела комнату. – Где лежанку устроим?

– Наверное, на том большом столе в углу, – предложила Милена, – потому что каменный пол – не самое лучшее место для чувствительных почек. А мне именно такие достались в лотерею.

– Можно и на столе. Проверим только, устойчивый ли он.

– На таких-то ножищах? – Я показала на толстенные древесные стволы, подпирающие столешницу. – Да скорее пол провалится, чем рухнет этот стол.

– Тогда забрасываем матрац, – скомандовала Милена. – Беритесь за углы. На счет «три» вверх его. Раз, два, у-ух, три, рывок! – Матрац упал на стол, взбив клубы вековой пыли.

– Надо было сперва протереть, – заметила Вика секунд через пятнадцать после броска. – Стучат?

– Пойду открою. – Милена подбежала к двери. – Привет, Травка. Какой ты общительный стал. На старой квартире ты носа не высовывал из своего логова.

– У меня была осенняя депрессия, – объяснил Травка, окутанный, как обычно, огромным облаком дыма, но на этот раз цвета баклажанов. – У, как вы здорово устроились.

– Да будет тебе, – ответила Вика. – Мы всего-то матрац забросили на стол, и Милена повесила занавески.

– Ну и достаточно, – оценил он. – А вот это занавески? Выглядят как рыболовные сети из России.

– В десятку попал, потому что это и есть сети. Мы купили их, соблазнившись ценой, фактурой и интересным цветовым решением, – объяснила Миленка.

– Ну да, офигенный розовый и фиолетовый, – признал Травка. – Да, русским не откажешь в фантазии. Надо же, выкрасить в розовый рыболовную сеть.

– В фантазии? Это не фантазия, а сны о западной жизни.

– К слову, о снах, – подхватил Травка. – Может, посмотрите мою комнату? Заодно взяли бы себе розовую ширму. Будет в тон занавескам. Ну что, пошли?

Ну пошли. Травка извлек из кармана большущую связку ключей.

– Охота было тебе запирать двери, – удивилась Милена. – Ты даже ниже этажом не спустился.

– После нового товара из Амстердама я сделался какой-то подозрительный. Черт, который из них? Кажется, этот, большой. – Он выбрал ключ величиной с рожок для обуви. – Подходит. Прошу ко мне. Только не прикасайтесь к выключателю. Может ударить током. Моя комната в конце коридора.

– Вот это да! – хором воскликнули мы, застыв на пороге. – Откуда у тебя столько бордово-желтых подушек?