Терра инкогнита. Книга 1-я

Я ожидал чего угодно, только не этого. О возможном посещении отца, в письмах из дома не было и намека.

Они с Захаровым сидели на скамейке у окна и о чем-то беседовали.

– Ваш сын, Николай Леонтьевич,– прокомментировал мое появление старшина.

Вид у меня был, наверное, настолько огорошенный, что инструктор и отец переглянувшись, весело захохотали.

– Вот,– решил тебя навестить, – хитро прищурился родитель.

На нем было распахнутое пальто, из-под которого виднелся костюм с галстуком и орденскими планками (батя явился при параде), каракулевая, сдвинутая на затылок шапка.

– Значит, как договорились, – встал со скамейки старшина, протягивая отцу руку.

– После обеда зайдешь (это уже мне). И ушел, поводя тяжелыми плечами и что-то насвистывая.

– Крепкий парень,– одобрительно констатировал родитель. – Ну, присаживайся сын, поговорим.

Я расположился рядом.

Со слов отца, дома было все в порядке, с его здоровьем тоже. От Сани Йолтуховского он привез мне привет и адрес полевой почты. Тот служил в морской авиации на Балтике.

Наш разговор длился минут пятнадцать, после чего батя назвал мне адрес гостиницы, где н остановился, передал объемистый пакет с гостинцами из дому и собрался уходить.

– Завтра встретимся. С твоим старшиной я договорился. Отпустит в город до отбоя, – сказал на прощание родитель.

Оттащил бумажный пакет в роту. В нем было не меньше пяти килограммов. Открыл, вывалил содержимое на койку. Она расцветилась веселыми тонами «Кара-Кума», краснобоких яблок и грецких орехов. Взял один в руку, сдавил. Тонкая скорлупа хрупнула – в пальцах оказалось маслянистое ядро. Понюхал.

Орехи из нашего сада, горьковато пахли солнцем, степью и полынью.

Я сунул часть гостинцев в тумбочку, угостил подошедшего Женю Вдовина (он стоял дневальным по роте) и попросил его остальное разложить ребятам смены по койкам.

После обеда, как было приказано, зашел в старшинскую.

Там Захаров с Бахтиным играли в шахматы. Первый был угрюм и сосредоточен, второй наоборот, весел и расслаблен.

Эта игра являлась «притчей во языцах» всей роты.

Они сражались между собой почти год, и Захаров, фанат шахмат, не мог выиграть у Бахтина. Как, впрочем, и никто из школы. Включая командира и других офицеров.

По нашему мнению Бахтин был вундеркинд.

Он играючи разбирался в любых, самых замысловатых схемах мин и торпед, виртуозно играл во все культивируемые на флоте игры, требующие логического мышления, писал уморительные стихи и эпиграммы.

При всем этом, как я уже упоминал, не особо тяготел к дисциплине и строевой подготовке и, по слухам, однажды помещался командиром роты на гарнизонную гауптвахту.

Откуда его вернули не без труда. На «губе» Бахтин великолепно рисовал стенды, с браво выполняющими строевые приемы матросами и плакаты, где приводились выдержки из строевого устава.

Естественно, тамошнее начальство старалось попридержать умельца у себя, тем паче, что возможности для этого у него имелись.

Больше узнали мы и о других инструкторах роты.

Старослужащие (по флотскому «годки») Захаров с Сомряковым, были главными старшинами, но полгода назад их разжаловали за драку в увольнении с моряками подплава; Лойконен заочно учился в одном из Ленинградских ВУЗов, а Костылев собирался остаться на сверхсрочную.

– Мат, Володя, и нечего тут думать, – видно уже не в первый раз повторил Бахтин, обращаясь к Захарову.

Тот задумчиво почесал затылок и мрачно заявил, – ничего, до дембеля еще два месяца, я тебя все равно сделаю.

Потом встал из-за стола, заложил руки за спину и, раскачиваясь в своей классической стойке с пятки на носок, обратился ко мне.

– Старик у тебя мировой, самого черта уговорит, завтра пойдешь после обеда в увольнение.

– В гарнизоне карантин, кто ж его пустит, Вова? – удивился старший матрос.

– Кто – кто, дед пихто! – пробасил Захаров. – У меня в штабе деваха знакомая, решим. У него батька шахтер, а мы друг другу всегда помогаем. Ясно?

– Чего яснее,– согласился Бахтин.

От радости у меня стало тесно в груди.

– Не пыжься, лопнешь, – покосился на меня инструктор. – А это отцу от меня. Достал из ящика стола и протянул мне новый матросский тельник.

На следующий день, ровно в четырнадцать часов, я впервые вышел из КПП школы вне строя. В кармане шинели лежала увольнительная до двадцати трех часов. Все во мне пело и ликовало, день к тому же выдался погожий.

Конец ознакомительного фрагмента.