Территория книгоедства

Это очень трудное чтение, «Дневники» Блока. Потому что знаешь, какой у книги конец.

3. Ремизов – Блоку, 25 марта 1906 года: «Дорогой Александр Александрович! Если у Вас есть гильзы, дайте, пожалуйста, 10 штук. Очень мало осталось, а нигде не купишь по случаю праздника».

Блок – Ремизову: «Милый Алексей Михайлович! Папирос не посылаю, говорят, Вы уже достали».

4. О театральных сочинениях Блока никто не скажет откровеннее самого автора.

О «Балаганчике»: «Если бы я был уверен, что мне суждено на свете поставлять только „Балаганчики“, я постарался бы просто уйти из литературы (может быть, и из жизни). Но я уверен, что я способен выйти из этого, правда, глубоко сидящего во мне направления».

О «Короле на площади» (из письма к Е. П. Иванову): «После твоего отъезда я стал писать пьесу, написал все в прозе, довольно много, пока писал – был весел и бодр. Когда прочел вслух, все увидели (и я в том числе), что никуда не годится».

О «Розе и Кресте»: «„Роза и Крест“ в эти годы производила на меня разное впечатление, но все еще кажется мне верно написанной, так что я там все узнаю и за все отвечаю».

Блок относился к своим сочинениям пристрастно, как пристрастно относился к любому творчеству, своему и чужому. Но: «Я могу отрекаться от них (своих сочинений. – А. Е) как угодно, но не могу не признать их своими».

Действительно, книги наши, как наши дети – уродливы они или красивы, радуют нас или разочаровывают, – они наши, рождены нами и несут в себя отпечаток нашей души. Такими их и должны принимать читатели.

5. Из очерка Надежды Павлович о матери Алексан дра Блока А. А. Кублицкой-Пиоттух: «Вся жизнь Алек сандры Андреевны имела одно содержание – сын… Она преклонялась перед ним и гордилась, как только может гордиться мать своим гениальным, прекрасным сыном, и, улыбаясь, говорила: „Он только одного беспокойствамне не доставлял – на аэроплане не летал. А так – я вечно боялась: или утонет, или пойдет по рельсам, заглядится на что-нибудь, хоть на девушку какую-нибудь, а поезд на летит на него и раздавит…“»

Блок ценил отношение матери к себе, и, судя по количеству писем и по тому, какие сокровенные тайны он ей в этих письмах доверял, можно сказать с уверенностью, что мать значила для поэта не меньше, чем для нее – сын.

Вот несколько отрывков из писем Блока к матери за разные годы.

«Я думаю с удовольствием только о нашей квартире в Петербурге. Видеть Мережковских слишком не хочу… То же с Любой… Пьяный Бальмонт отвратил от себя, личность Брюсова тоже для меня не очень желательна. Хочется святого, тихого и белого. Хочу к книгам, от людей в Пб-ге ничего не жду…»

«Жить становится все трудней – очень холодно. Бессмысленное прожигание больших денег и полная пустота кругом: точно все люди разлюбили и покинули, а впрочем, вероятно, и не любили никогда. Очутился на каком-то острове в пустом и холодном море. На остров люди с душой никогда не приходят, а приходят все по делам – чужие и несносные. На всем острове – только мы втроем, как-то странно относящиеся друг к другу. Я думаю, что если бы ты была в этом городе, то присоединяла бы к этим трем тоскам свою четвертую тоску…»

Страшно думать, что пережила Александра Андреевна утром 7 августа 1921 года, когда боготворимый ею сын умер у нее на руках.

Вот короткая, но очень емкая фраза, сказанная Корнеем Чуковским о матери возле тела сына: «Александра Андреевна сидела у постели и гладила его руки…»

Большевизм

Пришвин в «Дневниках» передает разговор в вагоне. Некто у него спрашивает: «Ты за белых или за красных?» – «Я сам по себе», – говорит писатель и получает в ответ: «Вот таких надо в первую очередь расстреливать. Они главное зло».

Большевизм может быть любой – белый, красный, христианский, мусульманский, атеистический.

Война до победного конца – его суть. Есть свет, и есть тьма. Победитель один. Мы, большевики, – свет.

В большевизме – как в христианстве: мир – поле битвы Бога и дьявола. Но победит Бог. И останется горстка праведников. И нет нейтральных, нейтральный – враг.

Вот в каком-нибудь английском парламенте: сначала консерваторы бьют лейбористов – при этом исключительно на словах. Затем меняются: вторые бьют первых. Тоже исключительно на словах.

У большевиков – нет. Враг должен быть уничтожен. Нейтральные – это те, кто перейдет на сторону победителя. По принципу: «Какая-никакая, а власть».

Большевизм, проникая в литературу, также рождает войны. Вспомните, к чему привела большевизация русской литературы. И нейтральные, они же попутчики, были сброшены под колеса поезда.

Не знаю, что будет завтра, но сегодня литературные приговоры ни к чему не обязывают читателя. Набоков, в предисловии к «Лолите» уничтожая Пастернака и Шолохова, не накладывает своим приговором вето на чтение их романов. Сегодня так же.

Что касается меня, грешного, то мне хочется жить на дереве, поплевывать на правых и виноватых и спускаться иногда вниз, цитируя Диму Горчева:

Увы, но нет мне места в том строю,и потому я днем копаю в поле брюкву,пилю под корень вымерзшую клюкву,а по ночам читаю букву «Ю».

Бытие определяет сознание

Попробую проиллюстрировать формулу Карла Маркса «Бытие определяет сознание» примерами из русской литературы, ее истории.

В голодный 1918 год в связи с обострением продовольственного кризиса Велимир Хлебников, живший тогда в Астрахани, в родительском доме, пишет для «Известий Астраханского Совета рабочих, крестьянских и ловецких депутатов» заметку о Союзе изобретателей. Она короткая, поэтому привожу ее почти целиком:

Открытый в городе глубокого духовного застоя, городе Астрахани, Союз изобретателей медленно старается завоевать свое «право быть» и построить точку опоры в изобретении новых видов пищи, как мука из рыбы, тыквенный чай. Есть мнение, что возможна выработка «озерных щей», так как вода высыхающих ильменей насыщена мельчайшими живыми существами и, будучи прокипячена, очень питательна; вкус напоминает мясной отвар. В будущем, когда будет исследована съедобность отдельных видов этих невидимых обитателей воды, каждое озеро с искусственно разведенными в нем невидимыми обитателями будет походить на большую чашку озерных щей, доступную для всех… [1]

1

Кстати, мысль, аналогичная этой, была вложена Юрием Олешей в уста героя романа «Зависть» Андрея Бабичева, великого кондитера, повара и колбасника: «Женщины! Мы сдуем с вас копоть, очистим ваши ноздри от дыма, уши – от галдежа, мы заставим картошку волшебно, в одно мгновенье, сбрасывать с себя шкуру; мы вернем вам часы, украденные у вас кухней, – половину жизни получите вы обратно.

Ты, молодая жена, варишь для мужа суп. И лужице супа отдаешь ты половину своего дня! Мы превратим ваши лужицы в сверкающие моря, щи разольем океаном, кашу насыплем курганами, глетчером поползет кисель! Слушайте, хозяйки, ждите! Мы обещаем вам: кафельный пол будет залит солнцем, будут гореть медные чаны, лилейной чистоты будут тарелки, молоко будет тяжелое, как ртуть, и такое поплывет благоуханье от супа, что станет завидно цветам на столах».

То же в поэме «Ладомир»:

Озерных щей ночные паровозыВезут тяжелые сосуды…

В голодные годы люди начинают обращать свою мысль на вещи, в сытые времена обычно не принимаемые в расчет.

Вот у меня в руках брошюра, изданная в 1918 году в Петрограде Научно-Техническим комитетом при Комиссариате продовольствия Петроградской трудовой коммуны. Это первый выпуск общедоступного справочника «Съедобные дикорастущие растения Северной полосы России». В предисловии говорится: «Тяжелые условия продовольствия Петрограда и всей Северной области заставляют обратить внимание на целый ряд источников питания, которыми по той или другой причине население не пользовалось». Далее следует справочная часть с описанием сныти обыкновенной, купыря, крапивы, пастушьей сумки и десятка других растений с подробнейшим описанием свойств и способов их приготовления в пищу.