Территория войны

— Алло! Альберт! Вы меня слышите? — капризно переспросила Виктория.

— Да.

— Ну, так почему молчите? Вы, что не поняли, что я сказала? Муж уехал на три дня. Мы можем встретиться.

— Я понял.

— Вы, что не хотите? Хм, что-то я не пойму?

— Нет, просто это как-то неожиданно.

— Неожиданно? Хм, я знаю — вы просто испугались! Глупышка! Не бойтесь! Я не звоню с домашнего телефона. И этот телефон не прослушивается — никто не знает о моем звонке. Я взяла сотик у подруги. Старой — про нее не знает даже муж. Мы с ней случайно встретились два дня назад, на улице. Я попросила у нее сотик. Вот и все!

— Хм, интересно. Вы начинаете — словно детектив.

— Хм, детектив! Я, что не знаю, что вас тогда из — за меня побили. Все я знаю. И про баню вашу — знаю. Вы молодец. Но только вот я не пойму — вы тогда мне наговорили о своих чувствах — будучи пьяным?

— Нет, что вы! — Земскому стало стыдно.

Это было правдой. Но он все равно не хотел в глазах этой женщины выглядеть трусом.

— Альберт! Я узнала о вашем горе. У вас кажется — убили брата? Он тоже вроде журналистом был?

— Да. Убили. Несколько дней назад.

— Бедный. Мне вас так жаль! Вот, я и решилась — позвонить вам. Я бы вас могла утешить, — в словах Путятиной прозвучало кокетство.

Земский поморщился. Он не знал — как отделаться от этой женщины. Встречаться с ней, да еще и сейчас, после того, что произошло с Сергеем и Верой — ему не хотелось.

— Так — как? Насчет встречи? Вы хотите — со мной встретится?

— Ну не знаю. Что, прямо сейчас? Я, честно говоря — не готов.

— Ха, сейчас! Да нет, конечно! Ну, а если вечером? Вечером?!

— Хм вечером? Ну не знаю.

— Так. Решайтесь. Я вам сама уже набиваюсь — а это не в моих правилах. У меня куча поклонников. А я с вами нянь чуюсь! Уговариваю! Сейчас я вам продиктую сотик. Номер. Если вы надумаете — позвоните. Вечер мой — будет посвящен вам. Я готова. Больше шанса не будет!

— Хм. А где мы встретимся? У вас? Нелепо! У меня опасно! Ваш муж наверняка — проследит за каждым вашим шагом! Я честно не хочу вновь лежать с синяками и отбитой печенью! — перешел в наступление Альберт.

— Хм, нет, конечно! Что, я, по вашему — дура? Я знаю — Стас пасет меня! Но вот сегодня вечером — у меня, будет возможность, оторваться от его помощников и холуев. Поэтому я вам и позвонила так рано. И никто об этом не знает. Я разговариваю, кстати, с вами — сидя на унитазе. В одном неглиже причем! У меня очень сексуальная ночная рубашечка с большим вырезом! — промурлыкала Путятина.

— Хм, вы смелая женщина!

— Мужчины — тоже любят, только смелых и решительных! Записывайте! Восемь. Девятьсот тридцать три. Триста тридцать, одиннадцать два нуля! Номер легкий!

Альберт, вздохнул, но записывать не стал. Он, знал, что не позвонит ей. К чему напрягать память и искать бумагу с ручкой.

— Записали? Альберт! Я буду ждать! И самое главное — надо встретиться на нейтральной территории. Найдите квартиру. Если хотите меня видеть. Все! А то я подозрительно долго нахожусь в туалете!

Разговор прервался и в трубке — противно запиликали гудки. Альберт, вздохнул и вытянулся на кровати. Нашарив на тумбочке сигарету — закурил и уставился в темный потолок.

— Господи — только тебя мне сейчас не хватало! Вика! Вот дура! — тихо прошептал он сам себе. — И все — таки надо ехать на дачу! Сон — может быть вещим!

Дачный поселок на станции Сорокино поздней осенью — выглядел как мертвый. Маленькие коробушки домиков, серые крыши, словно спали — в ожидании весны. По узким улочкам пройти было практически невозможно. Огромные лужи и грязь по колено — делали передвижение настоящей мукой.

Земский, спрыгнул с подножки, зашипевшей, сжатым воздухом электрички. Взглянув — на уезжающий, в серую даль поезд, закурил. Постояв и несколько раз — глубоко затянувшись — посмотрел в сторону горы, где находилась семейная дача.

Альберт ухмыльнулся. Ему вспомнился этот полустанок. Давным — давно, они ездили сюда — зимой, с друзьями студентами и устраивали веселые пирушки. Гуляли, по выходным, вдали — от родителей, на маленькой заснеженной даче.

Воспоминания молодости — резанули запахом пропитанных керамзитом шпал и дыма от угля. Альберт, вспомнил, как на таких пирушках, рождались настоящие чувства у его однокашников. Молоденькие девчонки и пацаны — влюблялись и пробовали на ощупь — первые чувства, в холодных пастелях, на кроватях, с панцирными сетками.

У некоторых потом рождались семьи. Дача Земских, была легендой, в институте и, съездить сюда на зимний пикничок хотели многие. И они с Сергеем старались не кому не отказывать. Мать ругалась, когда в огороде по весне — находила пустые бутылки из-под водки и вина.

У Альберта слегка защемило сердце от этих воспоминаний. Грустно улыбнувшись — он выбросил окурок и двинулся неспешной походкой по перрону.

У входа на улицу, где находилась дача — стоял маленький дом сторожа. Покосившаяся избенка выглядела — словно жилище бабы яги. Сторож дед Яким, пьяница и матершинник жил здесь всю жизнь. Осенью и зимой он охранял дачи от набегов бродяг и охотников за алюминиевым ломом. Летом сторожил огороды от воришек фруктов и овощей. Старик, был одинок. Жена его умерла лет двадцать назад. Дети разъехались — бросив Якима на произвол судьбы. Но дед Яким не отчаивался. Ему нравилось так жить в одиночестве и спокойствие.

Приезжавшие сюда дачники, чем могли, помогали сторожу — давая сигареты и водку. Кто-то привозил продукты. Кто-то давал немного денег. Зарплату Яким получал раз в пол года от председателя дачного кооператива. Закупал на нее огромное количество дешевого технического спирта — это и была его моральная подпитка одинокой жизни.

Огромный рыжий пес — звякнув тяжелой цепью, выскочил из будки и зашелся хриплым и низким лаем. Где-то в углу двора, залаяли еще две собаки. Яким, держал в подмогу себе — целую свору, четвероногих помощников.

Альберт подошел к покосившейся изгороди и крикнул:

— Дед Яким! Ты дома?

Через минуту показалась сутулая фигура старика в рыжем облезлом тулупе. Тяжело переваливаясь в огромных резиновых сапогах, он медленно и чинно шел к Земскому. Его лукавые маленькие глазки ехидно бегали среди морщинистой кожи лица.

— Не как Алька! Сучок малолетний приехал! Что — опять девок привез, в баньке на даче попариться? Так не было тебя уж лет десять? Чего пожаловал?

Альберт улыбнулся. Только Яким звал его Алька. И это прозвище еще раз напомнило Земскому — о детстве и юности. Старик, подошел в плотную, и не открывая калитки, облокотился на изгородь: