Террор гладиатора

Попасть к нему в «школу» было непросто, конкурс существовал не меньше, чем в МИМО, но те, кто попал, должны были прилагать все возможные усилия не только для того, чтобы обучиться, но – хотя бы просто выжить. Отстающих в «школе» не было. Были слабые, которые становились, в конце концов, учебными пособиями для более сильных. Вот тогда бывший майор КГБ Владимир Крестов и стал просто Крестным. Так прозвали его «выпускники» его «учебного заведения», которые продолжали работать на него и после того, как достигали необходимой квалификации. Потому, что Крестный был для них самым крупным и самым щедрым на оплату работодателем. А Крестный не скупился, потому, что драл с заказчиков три шкуры. Те морщились, кряхтели, чесали в затылке, но платили, – работа «бойцов» Крестного того стоила. Он всегда давал гарантию качества.

...В основу своего плана дальнейшего развала России Крестный, действительно, положил схему, разработанную им когда-то в Сальвадоре. Она сработала тогда очень эффективно, и, хотя он и понимал, что в России совершенно другие условия, другие масштабы и даже цель совершенно иная, план успешно осуществленной в Центральной Америке акции, придуманный именно им и ненавязчиво подсказанный Романовскому с Никитиным, казался ему идеальным. Его-то он и решил модернизировать, приспособить к российским условиям и провести в жизнь. Он чувствовал приближение конца своей активной деятельности и хотел в очередной раз исчезнуть со сцены. Но исчезнуть с максимальным эффектом – и материальным, и театральным.

У него не было, конечно, ни собственной газеты, ни своего канала телевидения. А план обязательно предусматривал наличие средства массовой информации, контролируемого Крестным. Он не стал регистрировать новую газету, как это сделали бы Никитин с Романовским. Это было бы слишком громоздкое и неповоротливое решение проблемы. И слишком долгое. А действовать нужно было быстро.

Крестный пошел самым простым, веками накатанным путем. Он просто купил редактора одной из существующих уже газет. Он внимательно проанализировал десятка четыре выходящих в Москве газет и отобрал из них наиболее близкие по тону материалов к тому, что ему было необходимо. А потом собрал и изучил информацию об их редакторах. И когда назначал встречу редактору газеты «Эхо России» Ивану Русакову, знал, что тот не откажется от его предложения. Псевдоним «Иван Русаков» отражал только общую национал-патриотическую направленность материалов, которые он писал, но отнюдь не его национальность. Его печатная продукция отличалась экспрессивным тоном и вся была ориентирована лишь на увеличение тиража. Погоня за сенсацией составляла его главную и ежедневную заботу. К тому же, он был весьма корыстолюбив, как большинство российских журналистов и никогда не упускал возможности поживиться, чем бог пошлет. Его бог, мусульманский. Потому, что русский националист «Иван Русаков» по национальности был татарином...

Крестный договорился с ним на удивление легко. Стоило ему объяснить какого рода события должен он будет комментировать «Эхо России», как «Иван Русаков», настоящее имя которого было Ринат Аблязов, сам назвал цену, Причем довольно умеренную – тысяча долларов за каждую газетную статью. Крестного цена вполне устраивала, он предполагал истратить на информационное обеспечение операции «Вздох» гораздо больше.

Суть дела Аблязов уловил на лету и потребовал только одного – своевременного предоставления фактического материала. Его волновало, будет ли «Эхо России» первой получать новые факты о событиях в Среднем Поволжье. Крестный его в этом заверил, умолчав о том, что и сам в первую очередь заинтересован в том же. Крестному важно было вовремя задать тон газетных публикаций о том, что вот-вот должно было произойти. Он был уверен, и не без оснований, что остальные подхватят.

Журналисты – как стая бродячих собак: стоит одной в кого-нибудь вцепиться, тут же налетают остальные и начинают рвать на части. Нет особой беды, если кто-то из них займет в своих комментариях противоположную позицию – собаки тоже тащат в разные стороны. Но жертву свою разрывают... А больше Крестному ничего и не надо было.

Сложнее всего устроить шум в самом Поволжье. Но там Иван, он справится, в этом Крестный был уверен. Достаточно организовать сами факты, чем Иван и будет заниматься. Остальное, то есть их интерпретация – дело пропагандистской техники. Нужно только успеть вовремя сказать свое слово. Первым.

Редактор «Эха России» узнал о взрыве в Мордовии за час до того, как он был совершен. Одновременно Крестный ему сообщил, что через двенадцать часов после взрыва будут подожжены леса на границе Мордовии и Чувашии, и лесной пожар будет распространяться на север и на восток. Аблязов проявил чудеса трудоспособности, и к моменту устроенного Иваном взрыва это, не совершившееся еще событие, было уже описано, словно глазами очевидца, и прокомментировано в национал-патриотическом духе.

Идея «поволжского сепаратизма», прямых призывов к которому нигде у Аблязова не звучало, была, тем не менее, умело вписана в текст комментария с большим к ней сочувствием. Прочитав статьи, подготовленные Аблязовым для «Эха», вы уже не могли бы отделаться от мысли, что взрыв устроен какими-то поволжскими экстремистами, мечтающими о собственном государстве. Как это ни смешно, никому в современной России не казалась дикой или, хотя бы, странной идея доведенного до абсурда национального суверенитета. Если уж некоторые областные территории претендовали на полную государственную самостоятельность, на отделение от России, то в республиках удивление вызывало бы скорее отсутствие националистической сепаратистской идеи.

Поэтому провокационно-пропагандистские эскапады Ивана Русакова ложились на благодатную почву российской политической всеядности. Любая, самая безумная политическая идея находила в России не только поддержку, но даже – благодатную почву.

И среди прочих – и та, согласно которой силовые государственные структуры всегда стремятся к захвату власти, всегда неразборчивы в средствах, всегда жестоки и беспринципны. Поэтому очень естественна оказалась мысль о том, что на стремления экстремистов к отделению от России силовики должны ответить тем же самым террором, чтобы сохранить прежнее государство. Террор, как проявление инстинкта самосохранения. Не открытый полицейский террор, а подпольная, подводная, теневая деятельность, направленная на создание угрозы самому существованию территории, претендующей на самостоятельность.

Недаром же долгое время умы российских обывателей занимала уверенность в том, что секретные российские службы располагают техническими возможностями, позволяющими им искусственно вызывать землетрясения, ураганы, смерчи, цунами, засухи и прочие стихийные бедствия. Средний российский житель верил в это непоколебимо, не обращая внимание на слабые возражения со стороны разума и здравого смысла. Эта идея родилась сама собой, в недрах российских представлений о жизни и государстве.

Если же россиянин узнает о чем-то из газеты, то верит в это так, словно видел собственными глазами. Ухмыляется скептически, приговаривая: «Все врут календари...», вздыхает огорченно: «Дурят нашего брата, ох дурят...», а сам, втайне ото всех, продолжает верить в самые дикие небылицы. А уж в то, что огромный лесной пожар в самом центре России разожгли тайные российские спецслужбы, не поверил бы только самый последний идиот. На это и рассчитывал Крестный, когда задумывал свою комбинацию. На ложь, которую в России всегда принимают за правду. Потому, что знают – если глубоко копать, на найдешь границу, которая отличает друг от друга правду и ложь.

Когда Никитин устроил «разборку» со своими заместителями, пытаясь выяснить, что же это за «лицо, пожелавшее остаться неизвестным», Москва пребывала в состоянии легкого ажиотажа. Особенное усердие проявляли политические партии и группы. Мгновенно переварив услышанное и прочитанное, каждая из них сразу же принялась эксплуатировать новость в своих политических интересах. Характерно, что силовиков не защищал никто. Все требовали создания комиссий по расследованию их деятельности, снятия руководства и замену его на представителя своей партии. Сразу же появились и требования об отставке Президента, но в этом-то как раз ничего необычного не было, такой лозунг появлялся всегда, что бы в России ни случалось.

Оппозиционные партии организовали пикеты на Лубянской площади и у Белого дома, требуя очень много, но не конкретно. Люди с суровыми лицами держали транспаранты с лозунгами: «У нас достаточно силы, чтобы навести порядок!», «Бандитов в мундирах – под суд!», «Кто не с нами – тот против России!», «Россия должна принадлежать русским!», «Ельцин должен уйти!», «Не дадим распродать Россию!» и тому подобной пропагандистской ерундой.

Крестный потолкался в местах скопления народа, послушал разговоры. Без особой истерики, деловито обсуждались варианты возможного развития событий. Большинство мнений склонялось к тому, что «Казань воду мутит», что «наши-то правильно им лес подожгли», что «теперь жди, что татары еще чего-нибудь взорвут». Народ был склонен к драке, кулаки уже почесывались. Крестного такое настроение устраивало. «Татары, говорите? – посмеивался он про себя. – Татары обязательно чего-нибудь взорвут. И очень скоро. И мне известно даже – где...»

Проправительственные газеты призывали проявлять сдержанность и не раздувать межнациональной истерии. Но ничего вразумительного о причинах событий в Поволжье сказать не могли. Их жалкий лепет о случайном стечении обстоятельств вызывал недоверие и лишь подогревал обстановку. Генерал Никитин провел брифинг, на котором изложил свою версию событий, очень близкую к действительности, но поскольку не мог убедительно мотивировать действия террориста-поджигателя, сочувствия не вызвал, а только подвергся перекрестному допросу со стороны журналистов. Крестный посмеивался над своим бывшим соратником. Он всегда считал Никитина очень хорошим исполнителем-оперативником, но совершенно никудышним аналитиком.