Террор после 1917. Супертеррор. Сопротивление.

Эта инициатива большевиков легла на готовую почву «прогрессивной» интеллигенции, поддержавшей революцию. В четвертой книге этой серии мы наблюдали, как вдруг с начала 20-го века стала «шалить» большая часть либерально-демократической российской интеллигенции — Иванов в своей башне, «священный» тройственный союз Зинаиды Гиппиус с Мережковским и Философовым и т.д. Тогда это становилось модным, элитным, — «вы этого не понимаете, не доросли». В тогдашней «старой» патриархальной России сексуальными извращениями бравировать было сложно, а теперь — при власти «прогрессивных» захватчиков весь этот порок расцвел открыто пышным цветом. Поэтесса Марина Цветаева изменяла Сергею Эфрону с агрессивной лесбиянкой Софи Парнок, затем Цветаева занялась любовью с Сонечкой Голлидей, с которой решили поэкспериментировать с режиссером Юрием Завадским, который крепко был связан гомосексуальной «любовью» с поэтом Павлом Антокольским.

«Вся Москва знала, что через постель Лили Брик при постоянном муже Осе и при постоянном сожителе «Володичке» Маяковском проходит целая череда ещё и временных мужчин, — отметил в своей книге Н. Кузьмин. — Лиля Брик (девичья фамилия Каган) с 13 лет пошла по мужским рукам и освоила в своем древнейшем ремесле какие-то настолько тайные секреты, что её власть над мужчинами становилась беспредельной и деспотичной. «Знакомиться лучше всего в постели!» — заявляла она всякому, кто попал в орбиту её извращенного внимания. Через постель этой советской Мессалины прошли Н. Пунин, будущий муж А. Ахматовой, Ю. Тынянов, А. Мессерер, кинорежиссеры Л. Кулешов и В. Пудовкин, военачальник В. Примаков, крупный чекист Агранов и два совершенно загадочных человека: Ю. Абдрахманов, шишка из кавказкой республики, и А. Краснощеков (он же Аарон Тобинсон) — портной из Чикаго, затем ставший в Москве одним из руководителей Госбанка.

Обстановка в доме Бриков напоминала собачью свадьбу. Мужчины увивались вокруг томно усмехающейся Лили, отчаянно отпихивая один другого. Впрочем, все смолкали, когда появлялся Янкель Агранов, мрачный чекист высокого ранга. Ему было постоянно некогда, и Лиля уединялась с ним в спальне, не обращая внимания на притихших гостей. Маяковский, как и все члены «Лилиного кружка», сделался полнейшим «подкаблучником». Лиля не останавливала своего постельного конвейера и потешалась над тем, что Маяковский всякий раз мрачнел и сжимал кулаки.

«Вы представляете, — со смехом говорила она, — Володя такой скучный, он даже устраивает сцены ревности». Приближенные Лили называли её «Царица Сиона Евреева».

Рис. Лиля Брик.

В общем, наступили счастливые звездные времена Парнок, Голлидей и Каган-Бриков, которые даже утерли нос «сущему черту» старухе Гиппиус. Но всех перескакала богатая авантюристка-аристократка с международным размахом большевичка А. Коллонтай (1872-1952), в которой бурно смешались крови пяти национальностей.

Эта роковая женщина, дочь почтенного и уважаемого ветерана Балканской войны генерала и дипломата Михаила Довмонтовича, автора либеральной конституции для Болгарии, жила с прислугой в трехэтажном особняке и с молодости несла с собой смерть, — вначале из-за неё покончил жизнь самоубийством сын прославленного генерала Иван Драгомиров, затем из-за этой «Лолиты» покончил с жизнью её учитель. В 21 год она вышла замуж за поляка инженера Владимира Коллонтая. Но вскоре ей очень наскучила семейная жизнь, и она решила её украсить — соблазнила лучшего друга мужа офицера А. Саткевича, и через некоторое время заставила консервативного изнемогающего от ревности мужа принять вариант любви «втроем». Но и это скоро ей надоело, а семейная жизнь ей совсем опротивела после того, когда она встретила пламенную раскрепощенную революционерку Елену Стасову, которая рассказала о революционной романтике, о любви с адреналином и изрекла «непререкаемую» «глубокую» истину: «Семья — это тюрьма!» Соответственно муж — это тюремщик, деспот и тиран. Это было для А. Коллонтай прозрением — вот чего ей надо, — освобождения!

Она тут же полюбила большевизм, как она призналась — за «его бескомпромиссность», и, бросив мужа и сына, взяв с собой кучу денег, в 1898 году поехала за границу «учиться социализму». По дороге она подцепила примерного семьянина экономиста либеральных взглядов Петра Маслова, который, как очумелый, бросил всё в России и метался за Коллонтай по всей Европе, таская с собою жену с детьми. Он Коллонтай надоел, когда она в Париже на кладбище познакомилась со скучающим ленинским курьером — смекалистым А. Шапошниковым, который был младше её на 13 лет. Но Шапошникову трудно было тягаться с революционным авторитетом Плеханова, с которым Коллонтай познакомилась в Женеве и сделала старика своим любовником. Благодаря Плеханову она попала в США и стала местной звездой, объехав за несколько лет с публичными выступлениями всю страну ковбоев и масонов — 123 города.

Рис. А. Коллонтай.

А весной 1917-го Александра Коллонтай по призыву Ленина прибыла ему на помощь покорять забытую Россию. Хитрый, коварный и циничный Ленин, зная «козыри» Коллонтай, дал ей тяжелый участок работы — послал 45-летнюю ещё сексапильную революционерку в Кронштадт к непредсказуемым буйным матросам с задачей — Балтийский флот должен быть красным. Такого агитатора матросы ещё не видали и были застигнуты врасплох. А когда Коллонтай стала горячо рассказывать, что если большевики придут к власти, то наступит полная свобода — в смысле: «трахнуть» любую женщину будет также просто, доступно и нормально — как выпить стакан воды, то матросы просто обалдели, сразу «покраснели» и стали таскать Коллонтай по военным кораблям, проверять — не врёт ли страстная агитаторша. — Не врала! Слово и дело у этой помощницы Ленина не расходились. Вот это баба из большевикского центра! — восхищались матросы, так и назвали Коллонтай — Центробаба. Это был неординарный ход даже для «прогрессивного бомонда», — любовь «втроем» и даже «стайная собачья» любовь Коган-Брик меркла перед этим эпатажным размахом — любовью с толпой матросов. Скандальная слава о «подвигах» Коллонтай ради революции гремела на весь Петроград и в завистливой Москве, о таком «коммунизме» размечтались многие. Один из друзей аристократического детства А. Коллонтай, давно ей симпатизировавший, когда узнал — до какого «прогресса» опустилась Коллонтай, то от расстройства покончил жизнь самоубийством — застрелился, третий.

В результате борьбы в большом матросском коллективе Коллонтай досталась в конечном итоге самому сильному и отчаянному, постоянно размахивающему револьвером и готовому пальнуть в любой момент в кого угодно вождю «безбашенных» матросов Павлу Дыбенко. И стали «жить» вместе Центробаба и младше её на 18 лет председатель Центробалта.

А когда большевики захватили Россию, то Коллонтай свои взгляды на любовь, семью и секс при поддержке Ленина возвела в ранг государственной идеологии. Она издала книгу по идеологии пролетарского полового удовлетворения «Любовь пчел трудовых», в которой убеждала, что рабочие должны, как пчелы в улье, совокупляться беспорядочно с кем попало, чтобы не понять — где чьи дети, которых должно воспитывать общество без родителей. «Семья с точки зрения народного хозяйства должна быть признана не только бесполезной, но вредной», — убеждала Коллонтай. Свою беспутную ненормальную жизнь она желала растиражировать, сделать нормой. Вместо любви она пропагандировала 2-3-х дневную влюбленность с одним партнером, а затем с другим, третьим....

«Зачем вместе — любовь и обеденный самовар?»

Инициативу, идею Коллонтай подхватили многие деятели большевикской культуры. «Броские афиши хлестали по глазам аршинными названиями: «Экстазы страсти», «Отдай мне эту ночь», «Смертельный поцелуй». Публика набивалась битком и стонала от восторга. — отметил в своей книге Н. Кузьмин. — Писатель Сологуб сочинил «поэму экстаза» и назвал её «Литургия мне». Автор молился нечистой силе и заклинал её: «Отец мой, Дьявол!» Анна Ахматова убежденно признавалась: «Все мы грешницы тут, все блудницы». Поэт Михаил Кузмин, известный педераст, скончался, держа в одной руке «Евангелие», в другой «Декамерон».

Коллонтай в своём дневнике писала, что рабочие жестоко разочарованы многообещающими захватчиками-большевиками, и с ещё большим рвением продолжала работать над ними — отвлекала их свободой без комплексов, половой распущенностью. В публичных выступлениях, в своей брошюре «Новая мораль рабочих» и нашумевшей статье «Дорогу крылатому Эросу» звучал клич пожилой Коллонтай: «Не сдерживать своих сексуальных устремлений! Раскрепостить инстинкты! Дать простор любовным наслаждениям!»

Даже «бывалые» большевики ежились от её радикализма, хотя и понимали всю полезность её деятельности, — молодежь «заглатывала» эту тему на «ура». Политику растления и порока Коллонтай преподносила под «соусом» — прикрытием рассуждений о духовной свободе, о новой морали. В своей брошюре «Революция и молодежь» она опубликовала «Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата», суть которых кратко можно выразить так — не должно быть никакой ревности, сменяемость половых партнеров — это нормальная вещь, секс должен быть по-пролетарски жестким, животным и без всякой там романтики: «В любовных отношениях не должны вноситься элементы флирта, ухаживания, кокетства и прочие методы специально-полового завоевания», то есть, — всё предельно просто и быстро: увидел — захотел — «поимел» — и удовлетворенный пошел дальше.

Благодаря Коллонтай и всем захватчикам России мораль и нравственность в рабочей, солдатской и молодежной среде были отброшены до пещерного уровня. То, на что обратил внимание Ф. Ницше: все постепенные многовековые цивилизационные накопления человечества, прогресс человечества в морали и нравственности — правильные наслоения сознания в бессознательном: комплексы стыда, срама, морали и нравственности, понятия «правильно» и «неправильно», добра и зла, нравственности и порока — всё это захватчики России попытались уничтожить в кратчайшие сроки.