Террор

37. Ирвинг

69°37'42'' северной широты, 98°40'58'' западной долготы

24 апреля 1848 г.

Там стояли десять эскимосов: шестеро мужчин неопределенного возраста, один древний беззубый старик, мальчик и две женщины — одна старая, с ввалившимся ртом и изборожденным морщинами лицом, а другая очень молодая. «Возможно, это мать и дочь», — подумал Ирвинг.

Все мужчины были малого роста: макушка самого высокого едва доходила до подбородка рослого лейтенанта. У двоих капюшоны были откинуты назад, являя взору растрепанные черные волосы, но все остальные пристально смотрели на Ирвинга из глубины своих капюшонов, отороченных у одних пышным белым мехом — возможно, песцовым, — а у других бурым и более жестким, похожим на росомаший.

Все представители мужского пола, кроме мальчика, были вооружены либо гарпуном, либо коротким копьем с костяным или каменным наконечником, но, когда Ирвинг приблизился и показал свои пустые руки, прежде поднятые и наставленные на него копья разом опустились. Эскимосские мужчины (охотники, решил Ирвинг) стояли спокойно, расставив ноги, с оружием в опущенных руках, а старик позади них одной рукой придерживал сани, а другой обнимал за плечи мальчика. Сани — гораздо более короткие и легкие, чем самые маленькие складные сани на «Терроре», — были запряжены шестью дикими лохматыми псами, которые лаяли и рычали, злобно скаля острые клыки, пока старик не утихомирил их несколькими ударами резного шеста.

Пытаясь сообразить, как бы вступить в общение с этими странными людьми, Ирвинг изумленно рассматривал их одеяния. У мужчин парки были короче и темнее, чем у леди Безмолвной или ее покойного спутника, но такие же пушистые. Ирвинг решил, что они сшиты, возможно, из оленьих или лисьих шкур, но белые штаны по колено — определенно из шкуры белого медведя. Одни эскимосы были в высоких меховых сапогах — похоже, тоже из оленьей шкуры, а другие в гладких и эластичных. Тюленья кожа? Или все та же оленья шкура, только вывернутая?

Их рукавицы — сшитые явно из тюленьей кожи — казались теплее и мягче его собственных.

Лейтенант рассматривал шестерых мужчин, пытаясь понять, кто у них главный, но определить это по виду представлялось затруднительным. Помимо старика и мальчика среди эскимосов выделялся только один: самый старший мужчина, с непокрытой головой, обхваченной затейливой головной повязкой из белой оленьей шкуры, с тонким поясным ремнем, увешанным странными вещицами, и с каким-то мешочком, висящим на шее. Однако мешочек не был простым амулетом вроде каменной фигурки белого медведя, какую носила на груди леди Безмолвная.

«Безмолвная, как жаль, что тебя здесь нет», — подумал Джон Ирвинг.

— Приветствую вас, — сказал он. Потом похлопал себя по груди рукой в рукавице. — Лейтенант Джон Ирвинг с британского корабля «Террор».

Мужчины коротко переговорили друг с другом приглушенными голосами. Ирвинг расслышал слова вроде «каблуна», «каавак» и «миагорток», но, разумеется, не имел ни малейшего понятия, что они означают.

Старший мужчина с непокрытой головой, поясным ремнем и мешочком на шее указал пальцем на Ирвинга и сказал:

— Пиификсаак!

Несколько мужчин помоложе отрицательно потрясли головой. Если эскимос употребил применительно к нему бранное слово, Ирвинг надеялся, что они выражают свое несогласие с товарищем.

– Джон Ирвинг, — повторил он, снова дотрагиваясь до своей груди.

– Сиксам иеа? — сказал мужчина, стоявший напротив него. — Суингне!

Ирвинг мог только кивнуть на это. Он снова прикоснулся к своей груди. «Ирвинг». Потом указал рукой на грудь мужчины, с вопросительным видом.

Мужчина пристально смотрел на него из-под опушенного капюшона.

В отчаянии лейтенант указал на первого пса в упряжи, который по-прежнему лаял и рычал, удерживаемый стариком, немилосердно лупившим его палкой.

— Собака, — сказал Ирвинг. — Собака.

Эскимос, стоявший ближе всех к Ирвингу, рассмеялся.

— Киммик, — отчетливо произнес он, тоже указывая на пса. — Тунок. — Мужчина потряс головой и хихикнул.

Ирвинг, хотя и дрожавший от холода, почувствовал тепло, разлившееся в груди. Он чего-то достиг. Для обозначения лохматого пса эскимосы использовали либо слово «киммик», либо слово «тунок», либо оба. Он указал на сани.

— Сани, — твердо заявил он.

Десять эскимосов уставились на него. Юная женщина прикрыла лицо руками в рукавицах. У старухи отвисла челюсть, и Ирвинг увидел во рту у нее один зуб.

— Сани, — повторил он.

Шесть мужчин, стоявших впереди, переглянулись. Наконец эскимос, выступавший в роли собеседника Ирвинга, сказал:

— Камотик?

Ирвинг радостно кивнул, хотя понятия не имел, установилось ли уже между ними понимание. Вполне возможно, мужчина сейчас поинтересовался, не хочет ли он, чтобы его проткнули гарпуном. И все же младший лейтенант невольно расплылся в улыбке. Почти все эскимосы — кроме мальчика, старика, продолжавшего колотить пса, и мужчины без капюшона, с ремнем и мешочком на груди, — заулыбались в ответ.

— Вы случайно не говорите по-английски? — спросил Ирвинг, сознавая, что несколько запоздал с вопросом.

Эскимосы смотрели на него, улыбались и молчали.

Ирвинг повторил вопрос на своем школьном французском и на чудовищном немецком.

Эскимосы продолжали улыбаться и пристально смотреть на него.

Ирвинг присел на корточки, и шестеро мужчин тоже присели на корточки. Они не стали садиться на обледенелые камни, хотя поблизости находилось несколько удобных валунов. После стольких месяцев, проведенных в этом холодном краю, Ирвинг хорошо их понимал. Он по-прежнему хотел узнать чье-нибудь имя.

– Ирвинг, — сказал он, снова дотрагиваясь до своей груди. Он указал рукой на ближайшего мужчину.

– Инук, — сказал мужчина, дотрагиваясь до своей груди. Он проворно стянул рукавицу зубами и поднял правую руку. На ней не хватало мизинца и безымянного пальца. — Тикеркат. — Он снова широко улыбнулся.

– Рад познакомиться с вами, мистер Инук, — сказал Ирвинг. — Или мистер Тикеркат. Очень рад познакомиться с вами.

Он решил, что для более или менее осмысленного общения придется прибегнуть к языку жестов, и указал рукой в сторону, откуда пришел, — на северо-запад.

— У меня много друзей, — сказал он уверенным голосом, словно рассчитывая хоть в какой-то мере обезопасить себя от дикарей подобным сообщением. — Два больших корабля. Два… корабля.

Почти все эскимосы посмотрели в сторону, куда указал Ирвинг. Мистер Инук слегка нахмурился.

— Нанук, — тихо произнес он, а потом потряс головой, будто поправляя себя, и сказал: — Торнарссук.

При последнем слове все остальные отвели глаза или отпустили голову, словно в страхе или благоговейном трепете. Но лейтенант был уверен, что чувства эти вызваны отнюдь не мыслью о двух кораблях или группе белых людей.