Террористы (Terroristerna)

– Я хочу сказать, что делаю ставку на тебя, и так будет до тех пор, пока это взаимно. Ясно?

– Ясно, – ответил Мартин Бек. – Пошли теперь поужинаем?

Они отправились в дорогой ресторан, где красные сабо Реи были встречены презрительными взглядами. Вообще-то они редко ходили в рестораны, потому что готовить Рея любила и могла хоть кого поучить.

Потом они вернулись к нему, и она осталась у него на ночь, хотя днем они об этом и не думали.

С той поры прошло почти два года. Рея Нильсен множество раз навещала дом на Чёпмангатан, и, естественно, теперь квартира в какой-то мере носила отпечаток ее личности. Заметнее всего он был на кухне, которая стала просто неузнаваемой.

А над кроватью она зачем-то повесила плакат с портретом Мао Цзедуна. Мартин Бек никогда не говорил о политике, промолчал он и в этом случае.

Но Рея поддела его:

– Если кто-нибудь надумает делать репортаж «Дома у комиссара полиции», можешь снять его. Если испугаешься…

Мартин Бек не ответил, но при мысли о том, какой переполох это изображение вызвало бы в определенных кругах, решил нарочно не снимать плакат.

Когда они вечером 5 июня 1974 года вошли в квартиру Мартина Бека, Рея первым делом сбросила босоножки.

– Чертовы ремни трут, – посетовала она. – Ничего, скоро разносятся.

Разувшись, она облегченно вздохнула.

Всю дорогу домой Рея говорила почти без передышки. Ход судебного разбирательства, случайность приговора, небрежно проведенное полицейское дознание потрясли ее.

– Можно мне теперь слово вставить? – начал Мартин Бек.

– Конечно. Ты ведь знаешь, я слишком много болтаю. Но сам же уверял, что не считаешь это недостатком.

– Конечно. А теперь я и вовсе привык – даже начал считать словоохотливость достоинством, во всяком случае, если человеку есть что сказать.

– Словоохотливость – учтиво звучит, – рассмеялась она.

– Я заметил, что в одном из перерывов у тебя с Роксеном была весьма оживленная беседа, – продолжал Мартин Бек. – Меня даже заело любопытство: о чем это они говорят?

– Любопытство тоже положительное качество, – заметила Рея. – Ну, просто я обратила внимание на такие стороны дела, которых, как мне показалось, он не учел. Потом-то я убедилась, что он все учел. А еще…

– Да, что еще?

– Еще мы толковали с ним о том же, о чем говорили с тобой сейчас по пути сюда. Дескать, у нас самая дорогостоящая в мире полиция, и, несмотря на это, она проводит дознание так скверно, что заключение не годится для суда. В настоящем правовом государстве суд отверг бы такие материалы и заставил бы полицию их доработать.

– И что же сказал на это Рокотун?

– Сказал, что правовым государством у нас и не пахнет, а дорогостоящая полиция предназначена для охраны режима и определенных привилегированных классов и групп.

– Он мог бы добавить, что уровень преступности в нашей стране чрезвычайно высок.

– А вторая часть вопроса? Почему такой мощный полицейский аппарат не в силах провести обыкновенное дознание? Я и то справилась бы лучше. Ведь речь идет о судьбах, даже о жизни людей! Прошу ответить.

– Ресурсы полиции за последние десять лет возросли неимоверно, это точно. Но изрядную часть этих ресурсов держат в запасе для особых задач. Каких именно, даже не знаю.

– Твой ответ совпадает с тем, что сказал Роксен. Мартин Бек промолчал.

– Но ты сегодня сделал доброе дело, – продолжала Рея. – Много ли сотрудников полиции согласились бы отвечать на такие вопросы?

Мартин Бек по-прежнему молчал.

– Ни один, – сказала Рея. – А твои ответы изменили весь ход дела. Я это сразу почувствовала. Будь у меня время, я бы чаще ходила в суд. Это полезно: обостряет восприимчивость. Там сразу улавливаешь, как люди реагируют и меняют свою точку зрения.

С чем, с чем, а с восприимчивостью у Реи Нильсен было все в порядке, но Мартин Бек не стал этого подчеркивать. Она поглядела на свои ноги:

– Красивые босоножки, но до чего же трут, черт возьми. Какое счастье их сбросить.

– Сбрасывай остальное, если есть желание, – сказал Мартин Бек.

Он достаточно долго знал эту женщину, чтобы предвидеть, что будет дальше.

Либо она сразу последует его совету, либо переведет разговор на что-нибудь другое.

Рея поглядела на него. Он подумал, что иногда глаза ее словно светятся. Она открыла рот, как бы собираясь что-то сказать, но тут же закрыла его.

Вместо этого она живо сняла рубашку и джинсы, и не успел Мартин Бек расстегнуть пиджак, как одежда Реи уже лежала на полу, а сама она – на кровати.

– Черт, как ты медленно раздеваешься, – сказала она и прыснула.

К ней вдруг вернулось хорошее настроение. Это выразилось и в том, как она его обнимала. Они одновременно испытали острое наслаждение и решили, что на сегодня хватит.

Порывшись в шкафу, Рея Нильсен достала длинную лиловую кофту, которую особенно любила и которой дорожила не меньше, чем своей самостоятельностью.

Одеваясь, она заговорила о еде.

– Горячий бутерброд, или три, или пять, что ты на это скажешь? Я накупила всякой вкуснятины, ветчину и паштет, какого ты в жизни не пробовал.

– Верю, верю, – отозвался Мартин Бек.

Он стоял у окна, слушая волчий вой полицейских машин, который доходил даже до его квартиры на тихой улице.

– Через пять минут будет готово, – сказала Рея.

– Верю.

Так было каждый раз, у нее тотчас развивался страшный аппетит, она была способна голая бежать на кухню и приниматься за стряпню. И непременно подавай ей горячее.

Мартин Бек не знал таких проблем, скорее, наоборот. Правда, расставшись с женой, он перестал жаловаться на пищеварение – то ли она скверно готовила, то ли тут играли роль психосоматические причины. Но и теперь, особенно когда Мартин Бек был загружен работой или рядом не было Реи, он вполне мог удовлетворить свою потребность в калориях парой вчерашних бутербродов с сыром и стаканом-другим гомогенизированного молока.

Но против горячих бутербродов Реи было трудно устоять.

Подобно тому, как Бульдозер Ульссон почти всегда выигрывал свои дела, ей почти всегда удавались бутерброды.

Мартин Бек съел три штуки и выпил две бутылочки пива. Рея проглотила семь бутербродов, опустошила полбутылки красного вина, и все-таки через четверть часа снова полезла в холодильник.

– Останешься? – спросил Мартин Бек.

– Ага, – отозвалась она. – Такой уж день выдался.

– Какой такой день?

– Подходящий для нас, какой же еще.

– Понятно.

– Завтра устроим праздник. Отметим День шведского флага. И королевские именины. Придумаем что-нибудь оригинальное, когда проснемся.