Террористы

15 февраля в воскресенье, Александр II проехал по Малой Садовой в Манеж Подкоп был готов, но мина еще не заложена. Исполнительный Комитет решил, что взорвать царя будут 1 марта, и это седьмое покушение должно быть окончательным. Казалось, ужасный запах пороха и нитроглицерина окутал центр столицы империи. Руководитель партии Андрей Желябов выделил в особую группу Фигнер, Суханова и Тихомирова, которые должны были после цареубийства и разгрома покушавшихся народовольцев уцелеть и продолжить дело «Народной воли». С 15 февраля 1881 года счет жизни императора и многих народовольцев пошел на дни. Ярость Исполнительного Комитета донеслась до Зимнего и император перестал покидать дворец. Желябов и Перовская подобрали четырех метальщиков ручных бомб Кибальчича-Игнатия Гриневицкого, Тимофея Михайлова, Ивана Емельянова и Николая Рысакова, очень просившего об этом. 20 февраля студент Гриневицкий передал Перовской свое завещание для архива партии :

«Александр II должен умереть, и его дни сочтены. Он умрет, а вместе с ним умрем и мы, враги, его убийцы. Это необходимо для дела свободы. Что будет дальше? Меня, обреченного и стоящего одной ногой в могиле, пугает мысль, что впереди еще много дорогих жертв, и последняя, не особенно далекая последняя смертельная схватка, зальет кровью поля и нивы нашей Родины, потому что история показывает, что роскошное дерево свободы требует человеческих жертв.

Мне не придется участвовать в последней борьбе. Судьба обрекла меня на раннюю гибель, и я не увижу победы, не буду жить ни часа в светлое время торжества, но своей смертью сделаю то, что должен, и большего от меня никто на свете требовать не может».

Петербург, казалось, дышал битвой. Чувствовалось страшное напряжение и усталость. Террору народовольцы отдавали все силы, потому что иначе его бы не было. В очередном пятом февральском номере газеты «Народная воля» Лев Тихомиров писал, что социально-революционная партия может стать силой только в борьбе и получить в глазах народа обаяние силы путем непрерывных схваток. Вера Фигнер заявила, что после царского взрыва каждый крестьянин спросит, кто и за что убил царя? Ему надо ответить, что его убили народовольцы ради народных чаяний, и это даст революционерам империи такой авторитет, который они завоевали за десятки лет агитации и пропаганды.

К 1881 году, за пять лет деятельности партии революционеров, в империи произошли сто пятьдесят рабочих стачек и двадцать тысяч поджогов помещичьих имений. М. Лорис-Меликов доложил царю, которому оставалось жить меньше месяца, что «предпринятые правительством меры оказывают благотворное влияние на общество» и попросил его из-за опасности покушения не покидать Зимний дворец. Лорис предложил царю разрешить нескольким земским представителям присутствовать на заседаниях ничего не решавшего Государственного совета в качестве наблюдателей. Обсуждение этого предложения было назначено на 4 марта 1881 года.

25 февраля Желябов, Кибальчич и метальщики провели успешное испытание ручных бомб. Желябов вызвал из Одессы своего друга детства адвоката Михаила Тригони. Полиция и жандармы следили за всеми знакомыми руководителя «Народной воли» и засадами был забит весь Петербург. 27 февраля вечером Николай Слатвинский-Желябов пришел в комнату 12 гостиницы Мессюро на углу Невского проспекта и Караванной улицы, в которой остановился Тригони, почти единственный легальный народоволец. Их тут же арестовали и в полиции Окладский незаметно опознал в Слатвинском Желябова. Утром 28 февраля Лорис-Меликов радостно докладывал Александру II, что «главный террорист России наконец пойман». Этим же утром по доносу дворника дома Менгдена на Малой Садовой улице, которому уже несколько раз хозяин сырной лавки Кобозев приказал сбросить дрова во дворе, и не вносить их внутрь склада, за что дворник всегда получал раньше деньги, в Лавку сыров нагрянула комиссия. Если бы это был обычный полицейский обыск, для революционеров на Садовой все было бы конечно. Санитарно-эпидемиологический осмотр проводил генерал Мравинский с приставами.

Генерал потрогал сыр, лежащий наверху бочек с землей, приказал убрать грязь в лавке, которая скопилась за масленицу, когда в лавке было много покупателей, и пришел чуть ли не на центр на склад, заваленный землей из подкопа, прикрытой рогожами с наваленным на них углем и дровами. Мравинский ткнул палкой в уголь, приказал навести порядок на складе, затем прошел в жилую комнату. Генерал для чего-то постучал по деревянной панели стены, за которой был подкоп, но почему-то ничего не услышал. Зачем обшивка, спросил Мравинский. От сырости, ответил Богданович. Приставы составили акт об устранении антисанитарии, Кобозев его подписал, проводил комиссию до входа, закрыл дверь и вытер холодный пот. Смертельная игра «в быть или не быть» закончилась.

Вечером в квартире на Вознесенском проспекте собрался Исполнительный Комитет – Перовская, Исаев, Фигнер, Корба, Суханов, Грачевский, Тихомиров, Ланганс, Лебедева и Фроленко. Перовская объявила резолюцию и Исполнительный Комитет в три часа дня, в субботу 28 февраля, единогласно постановил: «Действовать завтра, 1 марта, действовать во что бы то ни стало, потому что другого случая, возможно, не будет!»

Уже было известно, что сотни полицейских опрашивают тысячи петербургских дворников, чтобы определить квартиру Желябова-Слатвинского, узнают, кто из жильцов не ночевал дома.

Суханов в морской офицерской форме прикрыл Перовскую и помог ей вынести из их с Желябовым квартиры вещи, оружие, нитроглицерин. Кибальчич, Суханов, Грачевский, Фигнер и Перовская готовили четыре метательных заряда в квартире на Вознесенском, Исаев и Фроленко приготовили мину к взрыву в сырной лавке. Когда за несколько дней до этого народовольцы, работавшие в подкопе уже лежа, наткнулись на деревянную канализационную трубу, ее нельзя было обойти, как перед этим они обошли снизу водопроводную трубу, чуть не потеряв направление подкопа к центру Малой Саловой улицы. Метровый деревянный короб обойти было нельзя, потому что внизу подпирали почвенные воды, а вверху и так дрожала мостовая. Деревянную обшивку чудом пробили в верхней части и весь подкоп и сырная лавка мгновенно наполнилась зловонием. Несколько ночей народовольцы герметически закрывали трубу и уничтожали в лавке запах сероводорода и копали, копали, копали. Наконец, через несколько дней копатели услышали над головой цокот копыт ночного извозчика и шорох его саней, и поняли, что все-таки совершили невозможное. Мужество отчаяния толкало и толкало Исполнительный Комитет к цели, и в ночь на 1 марта 1881 года мина на Малой Садовой улице была установлена и подключена к электрическим проводам, которые оставалось только замкнуть в сырном подвале, в котором то ли пахло, то ли не пахло канализацией.

В квартире на Вознесенском проспекте, насквозь пропахшей смесью бертолетовой соли, серы, сахара, студня гремучей ртути, пироксилина, нитроглицерина и серной кислоты, уже ночью Фигнер силой уложила спать свою подругу Перовскую, которой утром предстояло выполнять роль Желябова и руководить метальщиками. Заменить ее было невозможно, и Софья, наконец, заснула среди кучи бомб. Они были в пять раз мощнее известных в мире аналогов. Позднее, на суде, военные эксперты будут просить Кибальчича списать им рецепт, чтобы принять уникальные гранаты на вооружение русской армии, а генерал-губернатор Э. Тотлебен станет просить за террориста номер 3, чтобы его не убивали, а оставили жить и дали ему институт военно-стратегических исследований. Перед сном Перовская попросила сделать пятую бомбу для себя, но Кибальчич уже не успевал. Заготовленные впрок динамитные заряды были взяты на квартирах Михайлова, Баранникова, Колодкевича.

Тем же вечером Александр II сказал в узком кругу на своем императорском третьем этаже Зимнего дворца: «Поздравьте меня. Лорис возвестил мне, что последний заговорщик схвачен, и что травить меня уже не будут». В царских покоях немного поговорили о странном случае. Несколько дней назад огромный коршун поселился на крыше Зимнего дворца и бил голубей и ворон, которые падали на выступ окна в спальне императора. Александр II распорядился прекратить это, но пули коршуна, или орла, или ястреба не брали. 28 февраля громадную птицу поймали в такой же огромный капкан, но исполин взлетел вместе с ним и упал на Дворцовой площади, на то место, где в царя стрелял злоумышленник Соловьев. Кто-то из придворных напомнил, что знаменитая французская гадалка напророчила царю восемь покушений, а пока их было только шесть. Император хотел наутро выехать, все же, в Манеж на развод полков, на его отговаривали. Наконец, Зимний дворец погрузился в сон. Прямо напротив него, через стометровую Неву, в Петропавловской крепости, тоже все затихло, хотя многие узники в ней не спали. Не спали еще не погибшие двадцатипятилетний Александр Дмитриевич Михайлов, двадцатидвухлетний Александр Иванович Баранников, тридцатилетний Николай Николаевич Колодкевич, двадцатитрехлетний Степан Григорьевич Ширяев, двадцатишестилетний Аарон Исаакович Зунделевич, двадцатисемилетняя Софья Андреевна Иванова, двадцатидвухлетний Савелий Соломонович Златопольский, тридцатилетний Михаил Николаевич Тригони. То ли спали, то ли не спали в ночном Петербурге двадцатишестилетняя Софья Львовна Перовская, двадцативосьмилетний Лев Александрович Тихомиров, тридцатилетний Михаил Федорович Фроленко, двадцатичетырехлетний Григорий Прокофьевич Исаев, тридцатилетняя Татьяна Ивановна Лебедева, двадцативосьмилетняя Вера Николаевна Фигнер, двадцатипятилетняя Екатерина Дмитриевна Сергеева, тридцатилетняя Мария Николаевна Оловенникова-Ошанина, двадцатичетырехлетняя Анна Васильевна Якимова, тридцатилетний Юрий Николаевич Богданович, тридцатилетний Михаил Федорович Грачевский, тридцатилетняя Анна Павловна Корба, двадцатисемилетний Мартин Рудольфович Лангане, двадцатичетырехлетняя Наталья Николаевна Оловенникова, двадцатисемилетний Николай Евгеньевич Суханов. В Москве спали и не спали двадцатисемилетний Петр Абрамович Теллалов и двадцатитрехлетний Степан Николаевич Халтурин, в Женеве спали и не спали двадцатичетырехлетняя Ольга Спиридоновна Любатович и двадцатишестилетний Николай Александрович Морозов.

Карета Александра Второго

Как спал свою последнюю ночь шестидесятитрехлетний Александр Николаевич Романов, неизвестно, но почти точно известно, что из Петропавловской крепости через Неву, Дворцовую набережную, сквозь Зимний дворец, Адмиралтейство, мимо Морских улиц, через Мойку и Екатерининский канал по Вознесенскому проспекту к дому 25 летел мучительный немой крик Андрея Желябова, услышанный, конечно, Софьей Перовской: