Тертон
Шрифт:
— Слушаю и повинуюсь!
А сам подумал: «Ага, забудешь тут…»
Майя смерила его взглядом. Не сердитым, но и не веселым. Оценивающим. Медленно и без намека на юмор сказала:
— Ты наказан. Ложись прямо тут и спи.
Стас разинул рот.
— Среди бела дня? И без ужина?
— Ты наелся. И делать до конца дня здесь больше нечего.
Стас глянул на куратора исподлобья. Прикалывается она или нет? Не перешел ли он незримую черту, когда пошутил насчет ночной магической оргии? Выглядел он, должно быть, в тот момент донельзя самодовольным.
Он многого не понимает. На самом деле ночные события были важным уроком,
— Прошу прощения, — сказал он. — Во мне и правда взыграло мужское эго. Теперь мне понятно, почему ты всего не рассказываешь. Я неправильно пойму и воображу о себе невесть что… Ты… вы меня обучаете, и я не должен об этом забывать.
Взгляд Майи смягчился.
— Ты неплохой ученик. Стараешься. А я не жду от тебя слишком многого. Просто помни, что не стоит увлекаться гордыней — это лишняя Завеса перед глазами. Самая плотная и необоримая. Завеса нашего эго… А теперь ложись спать — я не шучу!
Она оставила войлочную подстилку и тонкое одеяло. И ушла — куда, неизвестно.
Стас послушно разложил на каменистой земле войлок и улегся, не раздеваясь. Голышом спать приятнее, но обстановка не располагала к излишнему расслаблению. Глядишь, придется вскакивать, бежать или атаковать… Молоток положил рядом — с этим привычным оружием он не расставался.
В состояние сна Изгоя войти удалось сразу. Для этого он трансформировал энергию страха и беспокойства. Стоило вспомнить, где он находится — среди колоссальных руин, построенных не людьми, а невесть кем, с черными иконами Серых, — как энергия поперла фонтаном. Стас поместил ее в центральный канал, поменял цвет и вывел из макушки.
И погрузился в сон.
Время ускорилось. Он лежал на спине с закрытыми глазами, но видел и слышал все вокруг — пусть и не так, как в обычной жизни. Лучи солнца, просачивающиеся сквозь треугольные проемы, плавно переместились в сторону, обрели золотистый окрас, потускнели и пропали совсем. Вечерело.
Начало темнеть.
Майя не возвращалась.
В каменное помещение (на ум приходило слово «гробница») проникли ночной холод и сырость. По идее Стас не должен был воспринимать холод, но он, видимо, еще не овладел управлением Ветрами в должной степени и потерял нужную концентрацию.
Незаметно его накрыло обычной сонливостью, а потом и вовсе в уме начал проигрываться сон.
Сон был тяжелым, неприятным, вязким — то был совсем не сон Изгоя.
Стас стоял в темном лесу, рядом журчал ручей, сзади тянуло холодом. Откуда-то ему было известно, что он — возле Серебряной Поймы, на берегу ручья, что впадает в озеро. По левую руку — каменное «капище», где он нашел амулет… Нет, еще не нашел. Найдет. По правую — чащоба.
Сейчас он еще ребенок, не старше двенадцати. На нем одна пижама, он бос, беззащитен и немного напуган. Он уснул в своей спальне в родительском доме, а среди ночи внезапно пробудился в осеннем лесу.
— Стасяныч! — протяжно прогрохотал кто-то в темноте.
Стас попытался убежать, но ноги не слушались. Он стоял, как пригвожденный.
— Стасян! Я иду к тебе, мелкий засранец!
В лесу трещали ветки под тяжелыми шагами. Кто-то неимоверно большой приближался, ворочался, свирепо дышал и звал Стаса, маленького и испуганного. Наконец этот некто вышел из-за деревьев, и
Стас узнал Никиту, одетого одновременно по-дурацки и зловеще: в багровые, цвета засохшей крови, доспехи, сложенные из чешуек размером с ладонь взрослого мужчины. В центре каждой чешуйки моргал и щурился глазик… совершенно человеческий. Более того, это был глаз самого Никиты — с фирменным прищуром. Этих глаз было множество — десятки, разбросанные по всему костюму.Тогда как на лице Никиты вместо глаз зияли дыры. И в этих дырах виднелась внутренняя часть черепа, черно-бело-красная мешанина несвежей плоти…
— Вот ты где! — прогрохотал ужасный Никита и широко улыбнулся.
Во рту не было зубов, зато была видна та же внутренняя часть черепа.
Отсутствие зубов, глаз и мозга Никиту ничуть не смущало. Он прямо-таки лучился самодовольством, а глазки на доспехах насмешливо вращались и щурились.
Стас стоял перед ним и не мог шелохнуться от ужаса.
— Думаешь, смылся от меня, да? — с доверительным видом поинтересовался чудовищный Никита. — Ан нифига подобного. От меня не смоешься, родимый. Мы тебя где хошь разыщем…
— Мы? — пискнул Стас.
Вдруг он осознал, что Никита не один. Позади в темноте скрывается еще какое-то чудовище, похуже Никиты… И у этого чудовища есть зубы.
Пустой Никита захохотал, как залаял. Вскинул ручищи и навалился на Стаса всей массой. Стас задергался, пытаясь освободиться, но не сумел. Его щекотали реснички многочисленных глаз на ледяных доспехах, он начал задыхаться под неимоверной тяжестью…
…и проснулся в полной темноте.
Быстро сел на своей примитивном ложе, нащупал и схватил молоток. Прислушался к тишине.
Где-то далеко капала вода, кто-то вздыхал. Или это ветер?
Было холодно и сыро. Из-за неопытности Стас выпал из сна Изгоя и теперь чувствовал весь этот дискомфорт ночевки почти на голой земле. Зрение понемногу адаптировалось к темноте, Стас разглядел смутный треугольник «окна», наклонные каменные плиты и куски древнего механизма. Экстрасенсорика помалкивала — никакой опасности, никакого жуткого Никиты поблизости. Вдали улавливается слабое присутствие Майи. Это успокаивает.
Стас тихонько улегся опять, полежал с открытыми глазами, которые не видели почти ничего, кроме смутных светлых пятен. Гранитные глыбы ощутимо давили, грозили схлопнуться — или как минимум не дать сбежать, если появится опасность…
Но нет, чутье абсолютно уверенно в том, что в горах нигде нет ни Никиты, ни безглазо-многоглазого чудища. Это сон и ничего больше. А сон приснился, потому что Стас выпал из нужного состояния.
Он вспомнил, что в качестве «горючего» для сна Изгоя используются примитивные эмоции страха и сексуального влечения. А прямо сейчас в нем присутствует страх. Чем не горючее? Надо просто выбросить из головы ненужные мысли и постараться сделать то, что он уже делал: трансформировать Ветер.
Он закрыл глаза и сосредоточился. Подхватил багрово-черную дымную энергию тревоги и страха и превратил ее в светлый поток, истекающий из затылка. Представил страх еще и тактильно: как холодный и неприятно щекочущий дым.
Получилось? Да, получилось. Он погрузился в знакомое блаженное состояние, перед закрытыми глазами из темноте проступили искаженные стены и «окна», в которых быстро проносились звезды — время заторопилось, плавно понеслось в вечность. Помещение наполнило мягкое кристально-чистое сияние. Тело окутали тепло и спокойствие.