Теряя сына. Испорченное детство

– Даже в зоопарке?

– Ну, в зоопарке, может, и есть…

Автобус останавливается, и мы идем к стойке регистрации.

– Ваши паспорта, пожалуйста, – говорит женщина в униформе «Эйр Гаруда».

После некоторой заминки достаю из сумки две темно-синие книжечки, кладу их на стойку.

– Это мой, это моего сына.

Ее пальцы забегали по клавиатуре. Она внимательно смотрит на фотографии, сверяет их с оригиналом, и мы получаем два места в конце салона, для некурящих, естественно. Ставлю багаж на конвейерную ленту, и он уезжает. Мне вдруг становится значительно легче – и душевно, и физически. Одной рукой держу Кея, другой, так же крепко, – билеты.

До рейса еще довольно много времени, но я как-то неуютно себя чувствую в вестибюле. Хочется оказаться позади всех пунктов проверки и досмотра, поскорей пройти точку невозврата.

– Пойдем посмотрим, что у них тут есть в магазинах беспошлинной торговли, – говорю я. – Может, найдем каких-нибудь вкусных конфет.

Кей ошеломлен количеством народа – туристы-японцы семьями, везут за собой огромные жесткие, новенькие чемоданы, или целыми группами, обступили гидов с флажками в руках. Но есть и женщины в хиджабах и сари, мужчины с лицами цвета темной нуги и светлокожие и светловолосые туристы с далекого севера. Слышна французская, арабская, китайская речь. Американец кричит жене: «Дорогая, подойди сюда, ты только посмотри на это!» Он громкий, высокий и бледный. Неужели и я здесь так выделяюсь?

Тяну Кея мимо всего этого разнообразия к контрольно-пропускному пункту. На голове мужчины, стоящего в очереди впереди нас, – тюрбан. Возможно, он сикх, возвращается домой в Индию. Он спокоен и собран и даже не морщится, когда охранник с круглым младенческим лицом просит его отойти от конвейера, и начинает щупать его вещи.

Следующие пассажиры – японская семья – проходят вообще без всяких проблем.

Я снимаю с Кея ранец и кладу его на ленту конвейера. Затем – свою сумочку. Смотрю на монитор, вижу там свою книгу, запасную футболку, пакетик сушеных манго – все черно-белое. Проходим сквозь металлодетектор. Я протягиваю руку к сумочке.

– Пройдите, пожалуйста, сюда. – Охранник показывает на стоящий чуть поодаль стол. Они просто дополнительно проверяют всех иностранцев, думаю я. Мимо проходит сильно накрашенная японка. Я вздыхаю. Да, хорошо все-таки будет уехать из этой страны.

– Может, пойдем потом и купим сока? – спрашиваю я Кея, стараясь не обращать внимания на то, как этот тип роется в моих тампонах.

Он кивает.

– Смотри, там самолет с покемонами! – Он показывает пальцем в окно. – Мы на нем полетим?

– Может быть, в следующий раз. Если тебе на самом деле хочется.

Он смотрит на меня и улыбается. Мое обещание – почти наверняка вранье, но за такую улыбку я постараюсь его выполнить. Постараюсь.

И тут охранник высыпает на стол все из ранца Кея. За время нашего путешествия на пароме мне как-то не довелось в него заглянуть, поэтому мне любопытно, что же он таскает с собой. Комикс, запасные трусы и носки, пачка разных картонных карточек. Матерчатый амулет – такие продают в храмах; считается, что они защищают во время путешествия и помогают при сдаче экзаменов. Охранник берет его и переворачивает на ладони. Что-то выпадает. Он подносит амулет к носу, затем резко открывает его. На ладонь высыпаются сухие листья. Сначала я думаю, что это чай, но потом понимаю, что это совсем не чай. В животе словно взрывается пузырь с ледяной водой.

Охранник смотрит на меня. Его взгляд не предвещает ничего хорошего.

– Ваши паспорта, пожалуйста. – И он что-то говорит в рацию.

Я вцепляюсь в руку Кея.

Ладонь начинает потеть. И лоб, и спина, и подмышки. Мимо один за другим проходят японские туристы – вперед, к Гавайям, к Сиднею, к Гуаму. А мы стоим на одном месте – кажется, что уже несколько часов, но часы показывают, что всего пять минут.

На шестой минуте Кей говорит:

– Смотри. Полицейский.

И не один, а несколько. Приближаются неотвратимо, как ураган. Люди шарахаются от них в разные стороны, словно действительно от урагана. В Америке был бы слышен шум тихо переговаривающейся толпы. Здесь же – внезапная и полная тишина.

– Ямасиро Джил-сан? – спрашивает самый молодой из них. – Мы хотим задать вам несколько вопросов. – У него безукоризненный английский. Наверно, учился за границей.

Он не удостаивает меня ответом. Я вдруг вижу, что один из полицейских в юбке. Женщина-полицейский протягивает руки к Кею, и я, зная, что у меня большие проблемы, подталкиваю его к ней.

– Мамочка! – Он хватает меня за рукав. Глаза у него большие от страха.

– Все будет хорошо, малыш, – шепчу я. – Они просто хотят немного поговорить. Я очень скоро вернусь. – Я вру и знаю, что вру. Пытаюсь улыбнуться Кею, но на глаза наворачиваются слезы. А потом мне становится все равно, кто что думает. Я падаю на колени и прижимаю его к себе. Он обнимает меня за шею. Он дрожит и влажно дышит мне в ухо. Он плачет.

– Ямасиро-сан. – Кто-то трогает меня за плечо.

Прикосновение мягкое, но я представляю, как те же руки будут растаскивать нас в стороны. Этого я не смогу вынести. Я отпускаю сына.

– Кей, я люблю тебя, – говорю я, глядя прямо ему в глаза. – Не забывай об этом.

– Я тоже тебя люблю, мамочка.

Я снова потеряла своего сына.

Они отвели меня сначала в туалет, где мне велели пописать в стаканчик, а затем в комнату, где стоял только стол с двумя складными стульями. И вот я сижу на одном из этих стульев, обхватив голову руками. Что они сделают с моим сыном? Увидели ли они, что на его ранце написан номер телефона и адрес в Токусиме? Позвонили ли они его отцу или вокруг него так и будут находиться одни незнакомые люди?

Свет слишком яркий. Из угла за мной пристально следит маленькая камера. Входит полицейский и садится напротив меня.

– Вы пытались пронести на борт марихуану, – говорит он.

– Нет-нет! – говорю я. – Я не курю марихуану. И никогда не курила.

Пытаюсь вспомнить тот случай с Полом Маккартни. На въезде в Японию при нем было пятьсот граммов марихуаны. Он сказал полицейским, что все полкило – только для его личного пользования. В общем-то, он немного просидел, но его выслали из Японии и больше туда не пускали. Фанаты музыканта были возмущены этим арестом. Официальные лица заявили, что, поскольку он не знал японских законов, касающихся легких наркотиков, они приняли решение его отпустить.

– Мне очень жаль, – говорю я. – Я не пыталась провезти наркотик. Я не знала, что в вещах моего сына есть марихуана. Я не собирала его ранец. Скорее всего, наркотик кто-то подбросил. Мне следовало быть более внимательной. Мне очень, очень жаль.

– Кто собирал его ранец?

Я могла бы назвать имя, но это было бы подло. Майя всего лишь испорченный ребенок. В сущности, она хорошая девушка. Я не хочу рушить ее жизнь – после такого ее трудно исправить.

– Его бабушка. Сецуко Ямасиро. – Да какого черта. Не посадят же они ее в тюрьму. – Мы прибыли сюда на пароме. Мне кажется, в какой-то момент сын оставил ранец без присмотра. Ему захотелось в туалет. Возможно, именно тогда кто-то подбросил ему наркотик. Я не знаю. Это не я. Пожалуйста, поверьте!

Мне кто-то говорил, что в Японии представители власти более лояльно относятся к тем, кто всячески показывает свое раскаяние. От легкого унижения еще никто не умирал.

– Мне очень, очень жаль, что так получилось. Я должна был проверить все вещи. Я в ужасе оттого, что у моего сына оказалось нелегальное вещество. Я люблю его больше всего на свете. Пожалуйста, простите меня. – Смотрю в пол, глотаю слезы.

Он вздыхает.

– Боюсь, я ничего не могу сделать. Нам придется вас задержать.