Теряя веру. Как я утратил веру, делая репортажи о религиозной жизни

Собственное будущее оставалось для меня загадкой. Менеджер сказал, что у меня будет работа в «Таймс» — но какая? Я всей душой мечтал писать о религии, — но это казалось невозможным. Штат религиозных журналистов в «Таймс» был укомплектован полностью; был свой религиозный репортер

и в округе Оранж. Однако я не тревожился — вместо этого я положился на Бога и рассматривал смену работы как приключение. Посмотрим, думал я, что Он приготовил для меня на этот раз?

Ответ пришел почти немедленно. Вскоре после разговора с коллегами мне позвонила редактор «Лос-Анджелес Таймс-Оранж» и попросила зайти к ней. У нее, сказала она, есть одна безумная идея — и она подумала, что это может быть мне интересно.

— Что скажете, если я предложу вам писать о религии на полную ставку?

Сердце мое гулко забилось. Она что, шутит? Никогда раньше мне не предлагали ничего подобного!

— Я бы с удовольствием, — ответил я. — Но как же ваш нынешний религиозный репортер?

— Переведем ее на другое направление, — ответила она.

Хоть и страшно не хотелось об этом говорить, я признался, что на зарплату репортера мне не прокормить семью.

— Не беспокойтесь, об этом я позабочусь, — ответила она. — Так что же, соглашаетесь или нет?

И широко улыбнулась. Ей очень хотелось заполучить меня на эту работу, но вряд ли она догадывалась, что еще больше этого хочу я сам!

— Почту за честь.

Так две недели спустя я стал сотрудником религиозного отдела «Таймс».

***

В колледже у меня было две страсти (не считая секса и пива) — спорт и новости. Сам я считал себя настоящим прессоманом — обожал читать газеты и журналы.

Интернета в то время не было, и я частенько отправлялся в библиотеку Калифорнийского Университета Ирвайн и сидел там часами, листая подшивки прессы со всей страны. Журналистика — будь то новости, репортажи, аналитические статьи — меня завораживала. Любимой моей книгой в те далекие времена был роман Хантера Томпсона «Страх и ненависть в Лас-Вегасе»: о журналисте, который, накачавшись наркотиками, едет на выходные освещать байк-шоу. Первую фразу этого романа — «Накрыло где-то около Барстоу, у края пустыни»^[1] — я и сейчас помню наизусть.

К концу первого года в колледже я все еще не знал, чем собираюсь заниматься в жизни. Специализировался я на политологии, однако, в отличие от большинства однокурсников, не собирался становиться юристом. Мне казалось, адвокатам живется не слишком весело. Не зная, на чем остановиться, я спросил совета у друга своих родителей, мудрого человека. Он ответил: подумай, что тебе нравится, и сделай это своей профессией. Тогда сможешь всю жизнь заниматься тем, что доставляет удовольствие, да еще и получать за это деньги; а любовь к своему делу поможет тебе преуспеть. Я подумал: что, если стать журналистом, как Хантер Томпсон или его коллеги из мейнстрима, Вудворд и Бернстайн?

— Мне нравится журналистика, — ответил я другу родителей. — Может быть, мне стать репортером?

— Отлично. У вас в колледже газета есть? Дуй туда!

На лужайке перед входом в офис «Нью Юниверсити» (еженедельной газеты Университета Ирвайн) я просидел не меньше часа, собираясь с духом. Наконец, с сердцем, бьющимся где-то в горле, поднялся на второй этаж, где располагалась редакция, заглянул в приоткрытую дверь...

Это была любовь с первого взгляда. Трезвон телефонов, стук пишущих машинок, запах объедков пиццы из замасленных коробок на полу, повсюду — кипы старых газет и разных бумаг... Я понял: это мой дом! Вот где я хочу провести всю оставшуюся жизнь!

— Прошу прощения, — робко обратился я к человеку за ближайшим к двери столом. — Я... я хотел бы работать в газете. Если можно, писать о спорте.

— Я — редактор спортивного отдела, — ответил он. — Какие у тебя планы на сегодня?

Я пожал плечами. Порывшись в столе, он достал оттуда и протянул мне тощий репортерский блокнот.

— Через десять минут начинается мужской теннисный матч. Иди освещай. К вечеру жду репортажа.

Я вылетел за дверь, потрясенный тем, с какой легкостью получил свое первое задание. А несколько дней спустя, развернув «Нью-Ю», обнаружил там свою статью. Со своим заголовком! Со своей подписью! Я пишу!! Я журналист!!!

И теперь, восемнадцать лет спустя, я снова впервые входил в редакцию — на сей раз в редакцию «Лос-Анджелес таймс», где мне предстояло писать о религии на полную ставку.

Конечно, такой тесноты и беспорядка, как в прежних моих редакциях, здесь не было — все-таки «Лос-Анджелес таймс» входит в десятку ведущих американских изданий. Стильные указатели на стенах направляли посетителей в отделы «Город», «Календарь» и «Спорт». У дверей кабинета редактора стояла вертушка со свежими номерами «Нью-Йорк таймс», «Уоллстрит Джорнал», «Ю-Эс-Эй Тудэй» и «Оранж-Каунти Реджистер». В дальнем конце коридора располагалась библиотека: компьютеры, связанные с базами данных по самым разным вопросам, книжные полки, набитые справочными изданиями, кладбище газетных вырезок многолетней давности, шкаф, полный свежих журналов. И все же, по сути, моя новая редакция не слишком отличалась от редакций поменьше и попроще. Так же трезвонили телефоны, стучали клавиши, так же ломились столы от газет и бумаг. Важное отличие состояло лишь в том, что в редакции «Лос-Анджелес таймс» можно было встретить лучших журналистов мира.

Сбылась моя мечта! И за это я благодарил свою веру и многолетние молитвы. Бог услышал мои молитвы и ответил на них так, как я и вообразить не мог! Теперь я смогу узнавать о религии все, что хочу знать — в рабочее время и за деньги! И это не все: я смогу влиять на то, как освещается религия в одном из крупнейших и влиятельных СМИ нашей страны!

Трудно было поверить такому счастью.

5 Летящая стрела

Святость рядом Такие разные верующие Xристианство - лайт

Утешайся Господом, и Он исполнит желания сердца твоего.

(Пс 3 7:4)

Вскоре после того, как я приступил к новой работе, в ноябре 2000 года, ко мне в кабинет заглянула коллега с интересной историей.

— Привет, Билл! — поздоровалась со мной Джин Паско, личность в редакции известная и весьма уважаемая. Мощный голос ее без труда перекрыл редакционный шум. — Слышал когда-нибудь об отце Майкле Харрисе?

Я помотал головой.

Джин, лет сорока с лишним, любительница бега на длинные дистанции, писала о политике и считалась одним из лучших репортеров в «Таймс». Список ее информаторов толщиной не уступал телефонной книге какого-нибудь небольшого городка.

— Был директором католических школ «Матер Деи» и «Санта-Маргарита», — громогласно пояснила Джин. — «Санта-Маргариту» построил сам на пожертвования, собрал около двадцати шести миллионов.

А теперь его обвиняют в сексуальных домогательствах к учащимся. Мне тут кое-кто слил документы. — И она шмякнула мне на стол кипу каких-то юридических бумаг. — Посмотри, интересно. Может, напишем об этом вместе, когда дело дойдет до суда?

Я бегло перелистал пачку. Какие-то заявления, отношения, ходатайства... И конца им нет. Обязательно посмотрю на этой неделе! — сказал я себе. И, конечно, так и не посмотрел. Эта грязная, но, по всей видимости, единичная история не вызвала у меня никакого журналистского интереса. Я и не подозревал, что прямо у меня под носом разворачивается сюжет, который приведет к потрясениям и историческим реформам в католических диоцезах Лос-Анджелеса и округа Оранж; что иск против отца Майкла Харриса — первый из сотни подобных исков к католическим священникам; что по этим искам будет выплачено в общей сложности более миллиарда долларов; что «католический секс-скандал» серьезно подорвет репутацию Католической церкви в США. Четырнадцать месяцев спустя, когда «католический секс-скандал» прогремел от Бостона до Гавайев, стало ослепительно ясно, что история отца Харриса была его первым звоночком.

Но меня в то время занимали истории куда более увлекательные. В первый год своей новой работы я летел вперед, словно выпущенная из лука стрела. За год я опубликовал 145 материалов. Каждая статья открывала перед мной новые темы — еще более увлекательные, вдохновляющие, возвышающие дух. «Это Бог!» — думал я. Во реем, что со мной происходит, я видел руку Господа. [

Больше всего завораживали меня святые, например, такие, как Мэдж Родда — люди, внезапно прощающие своих насильников или несостоявшихся убийц. Оказалось, что таких много: они встречаются в каждой мало-мальски крупной конфессии и везде вызывают удивление и непонимание. В этом нет ничего нового. Святцы Католической церкви полны людьми, которых их современники считали безумцами, а последующие поколения прославили как святых.