Тетька. Уроки внеклассного воспитания

Глава 9. Развод.

Когда Светлане исполнился год, ее отправили в ясли. Леночка вышла на работу в продуктовый магазин для заключенных. Валера поступил в Харьковский университет на факультет журналистики, на заочное отделение.

Работа в магазине была и сложной и интересной. Среди Леночкиных открыток много лет хранилась одна, не похожая на все остальные. Это был стандартный прямоугольник картона, с вышитым гладью поздравлением к восьмому марта. Симпатичный мишка держит в лапках охапку мимоз, подпирающую ажурную восьмёрку.

Спустя годы, натыкаясь на это поздравление, ее взгляд теплел, и на лице появлялась загадочная улыбка.

– Сидел у нас один фальшивомонетчик – говорила она – прекрасный был художник. Ты помнишь, какую красивую картину он нарисовал у нас на стене?

Света, конечно, не помнила этой картины. Только яркое пятно, неизменно притягивающее взгляд. Больше ничего из этой квартиры вспомнить она не могла. И из этой жизни тоже, почти ничего.

Мама, напротив, часто вспоминала этот их период жизни. С улыбкой рассказывала повзрослевшей дочери о том, какой она была в то время.

За маленький рост и пухлые щеки, взрослые во дворе девочку прозвали – пенечком. Прозвище это ей не нравилось, и она, приходя домой, обиженно жаловалась маме:

– Мама, я же не пенесек, я Тетя Пасенко! – говорить Света начала поздно и половину букв не выговаривала.

– Ну, конечно же, Тетя – ласково гладя по голове, успокаивала мама девочку.

И как-то, само собой, это имя заменило все остальные прозвища. В семье, иначе девочку уже и не называли.

Жизнь в Котчихе закончилась внезапно. И, несмотря на то, что мамины рассказы давно смешались с личными воспоминаниями, Тетька была абсолютно уверенна в том, что этот день она отчетливо помнила сама.

Какая красивая была мама в тот вечер! Любимое зеленое платье в рубчик мягко подчеркивало ее стройную фигуру. Уложенные в прическу, густые черные волосы открывали высокие скулы. Стройные ножки, обутые в туфельки на небольшом каблучке делали ее похожей на киноактрису, туфли в сельской местности была большая редкость. Неудивительно, что папе захотелось ее обнять. Он притянул ее к себе, поцеловал и, в следующее мгновенье, отодвинув, наотмашь ударил по лицу…

В маленькой прямоугольной комнате, тускло освещаемой сумеречным светом из единственного окна, находилось трое. Девочки сидели, прижавшись друг к другу, на широкой железной кровати. Татьяна Яновна, осторожно ступая, время от времени подходила к двери, ведущей в соседнюю комнату, застывала на пару мгновений и быстро возвращалась обратно.

Девочки не плакали. Они пристально вглядывались в бабушкино лицо, пытаясь угадать тот момент, когда можно будет не бояться. Но на ее окаменевшем лице не возможно было прочитать ни одной эмоции. Она лишь изредка еле заметно вздрагивала, в ответ на доносившийся вопль боли ее дочери, но тут же собиралась, завидев, как личики девочек начинали складываться в гримаски панического рева. Тогда взгляд ее смягчался, руки ласково трепали обе головки. Темную, с жидкими косичками и светлую, с копной коротких волос.

– Ну-ну, девочки. Папе с мамой нужно поговорить. Сейчас все закончится, не плачьте. Все будет хорошо, вы такие молодцы – и девочки молчали, то ли от страха, то ли на них действовал спокойный ровный голос, которым она к ним обращалась.

Ей ли было не знать, что такое пьяный муж, вымещающий все свои накопившиеся неудачи и разочарования кулаками на боках жены. Сколько раз, ее любимый, родной Славочка гонялся по поселку с заряженным ружьем за ней, собиравшей в охапку сонных, полуодетых детей.

Крики в соседней комнате прекратились, громко хлопнула входная дверь. Тишина была страшнее звуков драки.

– Мам – послышался плачущий, измученный голос из-за двери – мам, выйди, пожалуйста, помоги мне.

Тетька не помнит, как они уезжали из Котчихи. Была ли с ними мама, или бабушка забирала их одна. Девочка больше никогда не видела своего отца, и воспоминания о нем начисто стерлись из ее памяти, кроме этого.

В ее подсознании навсегда поселилось сострадание к матери и страх перед пьяным мужчиной, способным в один миг разрушить существующий мир, казавшийся таким надежным и безопасным.

Глава 10. Опарино

Неокрепшее Тетькино сознание не в силах было проследить всю цепочку событий, приведшую семью, урезанную на четверть, в Опарино. Зато оно помогло ей, наконец, определиться со своим местом в семье. По всему выходило, что она самая младшая.

Мама устроилась работать дежурной на железнодорожный переезд. Работа была сменной, по двенадцать часов, то в день, то в ночь. Тетька видела ее теперь редко, либо она сама была в садике, либо мама была на работе. Даже когда мама и была дома, она часто ложилась спать перед ночной сменой или наоборот, после нее. Девочки в это время отправлялись гулять, чтобы не мешать, маме отсыпаться.

Ирка, выйдя на улицу, тут же вливалась в стайку ребят, совершенно забыв про младшую сестру. Через какое-то время спохватывалась и, не обнаружив, сестры среди играющих детей, облазав с ребятнёй все ближайшие дворы, размазав сопли и слезы на раскрасневшемся лице, бежала домой:

–Мамочка миленькая, проснись, пожалуйста! Светка опять пропала! Я уже везде все обыскала, нет ее нииигдеееееее…

Приходилось вставать, наспех напяливать на себя телогрейку, и бежать по дворам, заглядывая по пути к соседям, ни видел ли кто пропавшего ребенка. Обычно поиски заканчивались в одном из соседних дворов. Где-нибудь под крылечком или под навесом обнаруживался мирно спящий ребенок, прикорнувший на саночках или, на оставленных, на просушку половиках.

Правда, в один из зимних дней, так же пробежав по всем возможным укромным местечкам, мама с Иркой найти Тетьку не смогли. В голове начали собираться тревожные мысли, одна страшнее другой. В поселке расчищали снежные завалы трактора, сугробы были выше человеческого роста, мало ли не заметили где маленькую девочку на санках. В распахнутой настежь телогрейке, валенках на босу ногу, бросаясь на каждый снежный бугорок, женщина металась вдоль дороги:

– Только бы была жива! Вот погоди, найду я тебя! – побледневшими губами шептала она.

– Лен, привет! Ты не Светку ищешь-то? – окликнула ее проходившая мимо соседка, замотанная теплой шерстяной шалью поверх ситцевого платка. Из-под зажатого подмышкой оцинкованного тазика, торчал березовый веник.

– Светку! А ты что, видела ее? – задрожавшим от надежды голосом ответила мама.

–Так она в бане моется! Я вон только что оттуда.

– Как в бане? – осев в сугроб на подкосившихся ногах, охнула Леночка.

– Да вот так! Я-то намылась уже, сижу в предбаннике, одеваюсь. Смотрю, Светка твоя заходит. Идет к шкафчику, раздевается. Ну, я подождала, думаю, сейчас Лена-то придет. А тебя все нету. Значит, придется ребенка самой намыть, че ж она одна и без таза, и без мочалки. Ну, так я разделась опять, пошла, намыла ее. Да ты беги, Лен, она там одевается уже, наверное.