Тетрадь с Энцелада

А этот стоял один и либо в самом деле увлеченно следил по настенному монитору за переливами красок на поверхности Намму, либо делал вид, что его ничто другое не интересует.

Я подошла к новичку и сказала на космолингве:

– Привет! Ты здесь первый день? Давай знакомиться! Я – Юла из пятого класса!

Он медленно оторвался от монитора, с недоумением посмотрел на меня и ответил, выдержав паузу:

– Очень приятно. Терпеть не могу космолингву.

– А какой язык тебе нравится?

– Meine Muttersprache ist Deutsch, – снисходительно сообщил он. То есть, дескать, я немец.

– Ach, so! – тотчас переключилась я на немецкий. – Wundersch"on! Распрекрасно! А зовут тебя как? Wie heisst du?

Дальше разговор шел на этом восхитительном языке, но я уж буду писать по-русски.

Он встал в гордую позу и произнес нечто невероятное:

– Я барон Карл Максимилиан Ризеншнайдер цу Нойбург фон Волькенштайн! – И добавил с едва заметной усмешкой: – Если трудно запомнить, то имя можно сократить до Карл-Макс. А ты, значит, просто Юла…

– Если хочешь, тоже представлюсь полностью: Юлия Лаура Антоновна Цветанова-Флорес! – похвасталась я.

Кажется, это его впечатлило, и он даже слегка улыбнулся:

– О, так, конечно же, лучше!

– Почему? Очень длинно! Зачем усложнять себе жизнь? Пока мы не взрослые, проще пользоваться краткими именами. Впрочем, взрослые тоже обычно предпочитают, чтоб к ним обращались не так многословно.

– Там, откуда я прибыл, это не принято.

– А откуда ты… Карл-Маркс… ой, прости, Карл-Макс!.. эээ…

– Ризеншнайдер цу Нойбург фон Волькенштайн.

– Да. Постараюсь запомнить. И всё-таки?..

– Есть такая планета в системе Дракона: Штерндрахенауге. На обычных картах – Остедра.

– Ни разу не слышала.

– Это естественно. Экспедиция, которую возглавлял мой отец, барон Максимилиан Александр Ризеншнайдер цу Нойбург фон Волькенштайн, стала первой, которую местные жители не отказались принять. Раньше думали, что на Штерндрахенауге обитают агрессивные рогатые гуманоиды, которые крайне враждебны к любым посланцам извне. Но мы провели там несколько месяцев и, как видишь, милейшая Юлия Лаура Антоновна Цветанова-Флорес, улетели живыми.

– И в чем был секрет?

– В этикете, любезная фройляйн. Там предельно сословное общество. Чем знатнее особа, тем длиннее и труднопроизносимее должно быть имя. А запоминать нужно сразу, иначе это воспримут как оскорбление. И убьют не моргнув. Дело чести!

– Понятно.

– Кстати, рога оказались не настоящими. Такие у них головные уборы.

– И вам тоже пришлось их носить?

– Нет, шлемы с антеннами они восприняли как аналог рогов, подобающих местным аристократам. Хотя атмосферой Штерндрахенауге людям можно дышать, появиться без шлемов в том общесте значило бы уронить себя и уподобиться габрам.

– Кому?..

– Низшей расе. Я подозреваю, что на самом деле габры физически не отличаются от господ, называемых эдригельфандлами. Но исследовать их биологию мы не могли. И со мною на эти темы не говорили. Это было крайне опасно. Одна мысль о том, что габры хоть чем-то сродни благородным эдригельфандлам, могла стоить нам жизни.

– Эдри… как там дальше?.. Карл Максимилиан Ризеншнайдер цу.. это самое… Нойбург… Извини, как вы всё это запоминали?

– Существует утилита «номенклатор». Записывает всю звучащую информацию и диктует ее прямо в ухо, когда нужно произнести только что услышанное. Но лучше стараться обходиться без номенклатора. Если вдруг он откажет или заглючит, будет плохо. Я справлялся обычно сам. У меня хорошая память. Довольно высокий уровень интеллекта. И абсолютный слух.

– Вундеркинд! – вспомнила я старинное слово.

Карл Максимилиан Ризеншнайдер цу Нойбург фон Волькенштайн с довольным видом кивнул.

– Как-нибудь я дам здесь концерт на скрипке, – похвастался он.

– На чём?..

– Только не уверяй меня, Юлия Лаура Антоновна Цветанова-Флорес, что ты никогда не видела скрипки и не знаешь, что это такое, – надменно скривился он.

Я пожала плечами:

– Мы же не на Штерндрахенауге и, надеюсь, ты меня не прикончишь на месте? Ну правда, не знаю.

– О чем разговаривать с такими дремучими существами, – вздохнул он. – Вы здесь в этом смысле на уровне габров. А эдригельфандлы, между прочим, весьма ценили мое искусство. У них оно тоже развито. Только смычковые хордофоны показались им совершенно в диковинку.

– Какие?.. Что?..

– Достопочтенная Юлия Лаура Антоновна Цветанова-Флорес, позвольте вам учтивейше заявить, что вы…

– Дура набитая? Dumme Gans?

– Выразимся деликатнее, фройляйн. Вы многого лишили себя, не дав себе труд изучить основы истории музыки.

Барон Карл Максимилиан Ризеншнайдер цу Нойбург фон Волькенштайн снисходительно кивнул мне на прощание и отвернулся, словно я растворилась в воздухе.

Это выглядело так смешно и нелепо, что я даже не обиделась.

Но всё-таки сразу полезла в сеть и набрала слово «Geige». Еще раз напомню, что говорили мы по-немецки. Сначала мне выдали сведения об ученом XX века по фамилии Гейгер. Явно не то. Потом всплыли синонимы «Geige» и «Violine» с пометкой «старинное». Тут уже приводились картинки. Оказалось, скрипка – инструмент для извлечения музыкальных звуков, но не как синтезатор, а натуральный. Поскольку звук получается при помощи струн, такие инструменты именуются «хордофонами» (уж про это я могла бы догадаться, скумекав про греческие корни слова). В древности скрипки делали из особых пород деревьев, а начиная с XXII века чаще из пластика, но массовое производство давно закрыто. Учиться играть на них трудно, желающих мало, экспортировать некуда, производить нерентабельно.

Старинные скрипки, сделанные в восемнадцатом веке в Италии, хранятся на Земле в музеях и стоят как целый музей. Играют на них смычком, двигая его по струнам туда и сюда. К любой скрипке, даже не музейной, требуются сменяемые комплекты струн, желателен запасной смычок и так называемая канифоль – вещество типа смолы, которой натирают волос смычка. Перевозить такое устройство нужно в жестком чехле. Всё это занимает много места и создает дополнительный вес. Плюс страховка. Суммы за перевозку выходят космическими, и поэтому в космосе скрипки вообще не встречаются.

У меня возникли очень смутные воспоминания из раннего детства, когда меня привозили к бабушке с дедушкой на Юкатан. В доме на стене висела такая деревянная штука, называвшаяся «гитара». Мне ее трогать не разрешали, но дедушка иногда снимал ее и ударял по струнам. Бабушка Хулиана морщилась: «Хосе, сначала настрой! Невозможно же слушать!». Но настраивать, вероятно, ему было лень или он не умел. И гитара возвращалась на место. Однако на скрипке играют иначе. Дома я снова полезла в сеть и нашла какие-то совсем древние архивные видео, послушала и посмотрела. Подивилась, но так и не поняла, в чем смысл. Попыталась с помощью разделочной доски и кухонного ножа повторить движения скрипача. Ужас. Пытка. Антифизиологично. У меня немедленно заболело плечо и запястье. Чуть не вывихнула суставы. Как и зачем этим вообще заниматься?..