Тетя Пеларгония и тайна рода

Да, на заре пубертата я постаралась щедро наделить малознакомого мне человека всеми мыслимыми достоинствами. Здесь же, на случайном дне рождения, я вновь повстречалась с одним из вариантов моей англоманской мечты. Хью Грант с примесью Энтони Хопкинса. Но с очень небольшой примесью. Он был, конечно, гостем, а это значило, что вероятность нашей повторной встречи равна нулю. Не верилось, что он добропорядочный семьянин, но все же он вполне мог им быть, а потому лучше сразу выкинуть его из головы. Впрочем, именинник с зычным фельдфебельским тембром сделал все, чтобы отвадить от меня своих друзей, и Хью Гранта в том числе. Кому не знакомы такие маневры в компаниях: один из мальчиков берет на себя обязанность старшего брата и пресекает шуры-муры. Порой цель у него весьма благородная – например, уберечь какую-нибудь барышню от чар местечкового донжуана. Но мотивация моего нынешнего «покровителя» была мне не совсем ясна. Разве что он созвал к себе на праздник маньяков…

Вскоре все прояснилось: бедняга просто боялся гнева Пеларгонии, блюдущей мораль великовозрастной племянницы. Право же, как будто я несовершеннолетняя! Моя тетка, даже отойдя от дел, остается истинно старшей по подъезду, ей нужно присвоить это звание навсегда, как герою войны. На какое-то время меня этот факт даже развеселил. Но, так или иначе, мелочная опека привела к тому, что вечеринка быстро потеряла для меня всякий смысл. Ладно бы табу на приближение ко мне ближе, чем на метр, касалось всех, кроме «англичанина», но такая избирательность в тактике Больших братьев невозможна. Они очень хорошо предвосхищают искру симпатии и пресекают саму возможность флирта. Мне осталось внимать краснолицему самоуверенному господину, смачно хрустящему солеными огурчиками и активно навязывающему мне ломтик молочного поросенка. Другой фигурант, весьма надменный, назвался композитором и презрительно фыркнул, когда я попросила сделать радио громче. Там играла моя любимая группа, но непризнанные композиторы не любят удачливых конкурентов. Я имела неосторожность намекнуть на это обстоятельство, из-за чего чуть было не разразился скандал. Хозяин дома встал горой за своего кореша, уверяя, что он самый что ни на есть удачливый композитор, знатный профессионал, и приложил руку к таким известным творениям, как… далее пошло перечисление. Не дожидаясь момента, когда выяснится, что спесивый рокер дает уроки самому Элтону Джону, я поспешила распрощаться. С меня хватит. Эти песни мне знакомы. Недаром известный афоризм гласит: хочешь испортить вечеринку – пригласи на нее гения. «Англичанин» проводил меня грустной улыбкой. Он, слава богу, не принимал участия в дебатах.

Пеларгония встретила меня пасьянсом. Не повернув даже головы в мою сторону, она процедила:

– Сколько можно дымить! Тебя не было целый час.

Что-то в ее голосе заставило меня насторожиться. Впечатление было такое, что она, как кукловод, все про меня знает. В том числе и где я сейчас была. И это ее извечное «кукла моя»… Неужели я настолько предсказуемое и ведомое существо?! Сейчас я опровергну все ее нежизнеспособные теории о браке и семье.

– Знаешь, дорогая Пеля, я поняла, что все твои соображения об отношениях полов грешат неправильными обобщениями. И потому не работают. Во всяком случае, со мной. Женские компании, не женские… вот я сейчас побывала в мужской компании. И ничего! Встречу, которая повлияет на всю жизнь, невозможно запрограммировать или магически притянуть, предварительно изнурив себя позитивными установками. Ах, все вокруг клевещут на действительность, а я возьму и покажу всем высший пилотаж. Потому что я верю, что все получится, хоть я и беззубая восьмидесятилетняя старуха! Знаю я тех, кто увлекается подобными тренингами. Посещают их годами, молодятся и бодрятся, а воз и ныне там. Я их спрашиваю: может, следует сменить тактику? А они мне в ответ: нет-нет, все вот-вот произойдет, просто надо «завершить гештальт». Это у них слово такое заветное. Не спрашивай меня, что это такое, лучше я тебе дам книжку, сама прочитаешь. Да, и я попадала в их сети, но только до групповой терапии у меня дело не дошло. Скептицизм помешал. Я полистала агитки и убедилась, что мне никогда не закончить этот их гештальт. Потому что за одним гештальтом начинается новый гештальт, и нет им конца-края. Потому что сама жизнь – это гештальт, и я вовсе не тороплюсь его заканчивать! Впрочем, зачем я забиваю тебе голову терминами, которых сама не объясняю.

– Представь себе, я имею представление, о чем ты говоришь. Кто-то мне этой шелухой уже пытался забивать голову. Но, кукла моя, при чем же тут мои неправильные обобщения, как ты изволила выразиться?

– Притом, что я сейчас увидела целое сборище мужчин и поняла, что количество не всегда переходит в качество. Решила поверить тебе, когда ты говорила, что мужчин полно. Их и правда полно. Но принцип, как в анекдоте про старого и молодого быка, не работает. «Не суетись, сейчас спустимся и оприходуем все стадо» – помнишь?

– Милая моя, я никогда не предлагала тебе манипулировать стадами, – хохотнула Пеларгония, по-прежнему не отвлекаясь от пасьянса. – Я же не пастух, право слово. А насчет той компании, в которой ты побывала, я тебе объясню. Я ж слышала краем уха, куда ты намылилась. Неправильной дорогой идете, товарищи! Это ж Генка с четвертого этажа. Закоренелый холостяк. И друзья ему под стать. Типичный неликвид по части брака. Хотя на первый взгляд приличные парни.

– Между прочим, этот Генка тебя побаивается. Даже отвадил от меня всех своих холостяков, чтобы не пострадала честь племянницы Пеларгонии!

– Я тебя умоляю! – усмехнулась тетя. – Он не за твою честь беспокоился, а оберегал своих дружков. Чтобы, не дай бог, не поймали их в брачные сети. Так делают все холостяки, когда им уже за сорок. А иначе кто останется играть в их песочнице? Другими словами, кто будет выпивать с ними за гладильной доской перед телевизором?

– За гладильной доской? Там нет никакой доски!

– Значит, убрал перед днем рождения. Обычно он по вечерам за нею трапезничает и смотрит криминальные сериалы. Скажу тебе, что Гена душевный парень. Не ленивый, отзывчивый. Помогал мне передвигать мой любимый ореховый буфет, еще кое-что по силовой части. Но это вечный мальчик. Если ему и нужна семья, то только для того, чтобы занять в ней место ребенка. Явление не редкое, но уникальность Гены в том, что он осознал свою инфантильность и смирился. И не морочит голову женщинам. Живет, как живется.

– И не грустно ему одному, что ли?

– Когда грустно, он зовет своих друзей-охламонов на трехдневную попойку или едет на рыбалку. Великий дар имеет гуляющий сам по себе. Мало кому удается.

– А естественные потребности, пардон?

– Находит приключения, когда надо. Ника, я свечку над ним не держу. Представь, что у человека сбой в программе взросления. И ему, как в одном советском стихотворении, никогда не будет шестьдесят, а лишь четыре раза по пятнадцать. Ему не грустно! Разве подростку грустно без жены?! Нет, пожалуйста, можно с ним сойтись. Будешь хоть на свежем воздухе бывать – он не то что нынешние компьютерные игроманы, по выходным может и на лыжах поехать кататься. Плов умеет делать не хуже, чем я. Прекрасный вариант для паузы между мужьями. Но не более.

– Тетя, ты говоришь о человеке как о курсе оздоровительных процедур.

– И заметь, не самое плохое сравнение! Большинство мужей в обозримом мною пространстве – сплошной удар по женскому организму.

Однако мне-то понравился не «оздоровительный» Гена, а его «англоподобный» приятель. Пеларгония только отмахнулась. Мол, оставь пустые надежды. Ей-то что: к ней на днях должен был приехать настоящий англичанин. Сын тети Пели, мой неугомонный кузен, проживавший в Англии, заслал ей на побывку своего коллегу. Пеля Антоновна любила гостей, но данная перспектива вызывала у нее тревогу. Не то чтобы она была против англичан, тем более что ожидаемый господин происходил из России и не забыл родной язык. Но на Пеларгонию возлагалась не только гостеприимная, но и просветительская миссия.

– Мой сынище забыл, что его мать – старая больная черепаха. Он предлагает мне скакать по музеям и театрам, сопровождая его резвого приятеля. Я ничего не имею против, но буду ли я в состоянии? У меня давление и суставы! И захочет ли мальчишка погружаться в нашу культуру в компании со старой перечницей? Вопросов масса.

«Мальчишка» был моего возраста. И я была уверена, что Пеларгония вопьется в него сводническими коготками. Вот теперь такая перспектива меня даже согрела. Но никаких намеков на нее не последовало. Вместо этого тетка деловито спросила, есть ли у меня на примете мастер, реставрирующий старинные фотографии. У меня был на примете такой мастер, и, увы, он являлся моим бывшим мужем. Он фанатично любил свое фотографическое ремесло, а признаться, недооценивала его значимость. Муж говорил: «Подумай только, я хочу сделать серию, которая запечатлеет моменты счастья. Просто разных людей в состоянии пика блаженства!» Я говорила, что идея красивая, но трудноисполнимая. К сожалению, он начал с меня, пытаясь запечатлеть мою скромную персону в экстремуме эйфории. В результате счастье омрачалось невольным позированием и спорами. Потому что он думал, что у меня счастье, а я всего лишь наелась персикового желе. Оно имеет свойство поднимать тонус. Еще одно мое обманчивое свойство: близкие часто принимают мою экспрессивную драматургию тела за пограничные состояния. И муж попался в ту же ловушку. Но я-то боролась за то, чтобы правда жизни стала правдой искусства. Дура! Помалкивала бы лучше. Потому что нашлись более сговорчивые персонажи.

Дело прошлое. Я строго спросила у Пеларгонии, зачем ей фотомастер. Она с жаром принялась рассказывать о своем ветшающем архиве, оставшемся от предков, о том, что хочет превратить некоторые старинные снимки в портреты, и даже пообещала, если все выйдет удачно, поведать мне ту самую тайну рода! Я со скрипом согласилась дать телефон бывшего супруга.

– Только звони сама! Скажи, что ты моя тетя, этого будет достаточно. Меня в процесс не вплетай. И прошу тебя, никаких интриг!

– Какие могут быть интриги, – возмущенно подняла бровь Пеларгония. – Делать мне нечего…

Ей, может, и нечего, хотя теперь, ознакомившись с плотным графиком моей тетушки, я не рискнула бы уличить ее в безделье. Она договаривалась о поставках свежей кабанятины от знакомого охотника, готовясь к встрече с заморским гостем. Она покрывала морилкой, а потом отдавала многодетным соседям свой любимый комод. Она надвязывала рукава к меховому дубленому жилету для своей бедной родственницы-студентки. И конечно, кряхтя и грохоча, ворочала банками со своими шикарными консервами в подкроватных закромах. Надо же было понять, что она отправит ненаглядному сыночку в сырой Йоркшир, а что прибережет к его приезду. Пока Пеларгония в поисках маринованных кабачков взмывала вверх филейными частями, мое самолюбие слегка корчилось от ноющей тревоги. Ведь под моим диваном одна пыль. Смогу ли я хотя бы годам к пятидесяти домовито закатать двадцать банок лечо, помидоров и охотничьих салатов? Нельзя же годами потчевать семейство сезонной отмазкой в виде малосольных огурчиков, которые только и умею делать. И зависит ли счастье человеческое от умения работать лобзиком или квасить капусту?