Тевтонский крест

– Погоди-ка, Васильке, – князь Александр Ярославич, внимательно наблюдавший за упражнениями на импровизированном танкодроме и стрельбище, стоял перед ним. В окружении всей своей свиты. – Нам надо поговорить. Желательно наедине.

– Но, князь…

– Не беспокойся, надолго я тебя не задержу. Прокатимся до Вороньего Камня и обратно. Я просто хочу кое в чем разобраться. Это важно. Очень важно.

Во взгляде Ярославича читалось упертое упрямство. Человеку с таким взглядом лучше не перечить. С таким человеком лучше не спорить. Если не хочешь понапрасну терять время.

– Хорошо, княже, – вздохнул Бурцев. – Прокатимся…

Крикнул через плечо Дмитрию и Бурангулу:

– Готовьтесь к походу. Я скоро вернусь.

Княжеские дружинники и бояре намылились было следовать за Александром. Тот раздраженно отмахнулся:

– Ждите здесь. Все!

Гаврила Алексич неодобрительно покачал головой:

– Не добре то – князю без охраны ездить. Савва тебя нипочем бы не отпустил.

Александр помрачнел:

– Мертв Савва. А мне тут ничего уж не грозит, Гаврила. Немец разбит наголову. А кто уцелел – давно сбежал на Соболицкий берег. Едем, Василько…

Через береговой лес Чудского озера они ехали молча, друг подле друга. У князя – меч в ножнах. У Бурцева – «шмайсер» в седельной сумке.

Пару раз сзади шелохнулись кусты, потом далеко впереди упал снег с потревоженной еловой лапы. То ли зверь какой, то ли птица. А может, ослушался Гаврила князя – приставил-таки незримую охрану.

Выбрались на истоптанный озерный лед.

– Кто ж ты такой, а, Василько? – неожиданно начал разговор Александр.

– Я ведь уже говорил, что…

– Перестань, – Ярославич нервно дернул плечом. – Я правду хочу знать.

Бурцев призадумался. А князь-то вовсе непрост. Наблюдателен, проницателен и умен у новгородцев князь. Осторожно спросил:

– Какую именно правду ты хочешь знать, княже?

– Правда – она завсегда одна, Василько. Кто ты?

Он вздохнул:

– Все еще считаешь меня колдуном?

– Нет. Это Игнат в тебе до сих пор ведунские знаки выискивает да на ухо тайком нашептывает. А мне сдается, тут иное. Совсем иное. Невидимые стрелы, телеги самоходные, танки-змеи эти железные с людьми во чреве, птицы, извергающие гром, огонь и смерть. Ведь не заморские же это штучки. Не водится таких чудес за морями-то. Купцы новогородские далеко заходят, но ни о чем подобном слыхом не слыхивали. А тебе, я смотрю, хорошо известны все эти диковинки. И как управляться с ними, ты тоже разумеешь. Так объясни, откуда они взялись на головы наши горемычные? И откуда ты сам взялся?

Бурцев молчал. Размышлял…

– Почему ты не хочешь открыться, Василько? Али боишься? Так глупо это. После всего, теперь-то…

В самом деле, почему?! Он хмыкнул. Чего, в самом деле, таиться? Новгородский князь – из тех, кому не страшно и правды открыть. А от Бурцева не убудет. Что, выложить ему все как есть на прощание? Вкратце и быстро. А там уж пусть сам решает Ярославич – верить ли, нет ли…

– Ладно, слушай, княже. И не говори потом, что не слышал…

Глава 47

Свой рассказ Бурцев закончил под Вороньим Камнем. У той самой скалы, с которой давеча расстреливал из трофейного пулемета «мессершмитт» цайткоманды.

Они ехали шагом меж каменными зубцами, торчащими из ледяных торосов. Стремя в стремя ехали. Один камень был расколот гранатой – именно на нем Бурцев провел первое испытание противотанковых снарядов «большого ну». Князь слушал не перебивая. Лишь когда собеседник умолк, проговорил тихо, задумчиво:

– Вот, значит, как оно все обернется в недостижимые для нас века. Чудной сказ ты мне сказывал, Василько. А коли быль это, так чудно вдвойне! И уж не знаю почему, но верю я тебе. И вопросов у меня – не счесть. Да не вправе я тебя больше держать. Обещал ведь отпустить после прогулки к Вороньему Камню, а князю положено слово свое блюсти. Только вот…

– Что, князь?

– Хотел бы я продолжить нашу с тобой беседу. Не нынче, а после, коли будешь еще в новгородских землях.

– Буду – продолжим, – улыбнулся Бурцев. – Обязательно продолжим. А сейчас мне, правда, в поход выступать пора.

– Если помощь какая нужна…

– Спасибо, князь, помощников верных пока хватает. А тебе еще немца добивать да с предателями своими новгородскими разбираться, так что…

Что-то небольшое, продолговатое промелькнуло в воздухе. Глухой стук под копытами – меж коней… Бурцев удивленно глянул вниз. Камешек со скалы сорвался, что ли?

Ага! Как же, камешек! Железная болванка полностью ушла в рыхлый снег. Сверху торчала отполированная деревянная рукоять. Граната! Ручная! Противопехотная! С Вороньего Камня брошенная! Судя по всему – фашистская «колотушка» «М-24».

– Князь!

Замедлитель немецких гранат времен Второй мировой горит 4–5 секунд. Бурцев действовал быстрее. Рывок… Прием из арсенала татарской борьбы на поясах – и оба всадника рухнули из седел на каменный зуб. За каменный зуб… Скатились на лед.

Ярославич успел лишь открыть рот. Сказать новгородский князь уже ничего не успел.

Взрыв. Грохот.

Осколки ударили в лошадей, в камень, срикошетили, ушли вверх, в стороны.

– Что?! Кто?! – Александр уже стоял с обнаженным мечом.

Бурцев прыгнул к окровавленным конским тушам, вырвал из своей седельной сумки «шмайсер». Глаза смотрят вверх – на Вороний Камень. Ствол «МП-40» – тоже.

А там – над скалистым обрывом, меж валунами мелькнула чья-то шапка. Бурцев ударил очередью. Шапка исчезла. Донесся стук копыт. Уходит, гад…

– Князь, будь здесь!

Не слушая и не слыша возражений, Бурцев уже бежал вокруг острова – к пологому склону Вороньего Камня. Только там и мог спуститься на озерный лед гранатометчик.

Со стороны заросшего берега к ним спешили встревоженные дружинники. Гаврила Алексич – впереди. Но далеко еще, слишком далеко княжьи люди. А незнакомый всадник в простеньком тулупе, мохнатой шапке и широких штанах – вот он! Слетел с Вороньего Камня, поворотил коня к ближайшему леску. Погнал…

Нет, врешь, не уйдешь! Теперь – точно не уйдешь. Еще одна очередь из трофейного «шмайсера». Конь умчался. Всадник, срезанный пулями, – упал. Заворочался на снегу, завыл утробно. Красное пятно растекалось под набухшим тулупом.

Бурцев подбежал к раненому. Подоспел и Александр.

– Кто это?

Брезгливо – как некогда боярин Игнат ворочал сапогом отрубленную голову мясника Федьки – Бурцев перевернул ногой скрюченное тело. Тело застонало. Бурцев отступил в изумлении.

– Игнат?! – Ярославич тоже был в шоке. – Ты?!

Еще один стон. Мертвенно-бледное лицо. Гримаса нечеловеческой боли. Мольба в глазах.

– Убей, князь, – прохрипел боярин. – Сжалься…

Да, тяжко сейчас Игнату: пуля вошла в бок, а вышла из живота. С кишками вышла. А когда кишки вот этак – наружу, смерть уже неминуема. Но смерть смерти рознь. Если вставить все как есть, долго еще боярину мучаться. Очень долго.