«The Coliseum» (Колизей). Часть 1

– Ну, какой Иван Логинович, он же нумизмат, – настоятель развел руками. – В суете, весь день в суете, – он повернулся на шум у дверей: несколько человек, мешая друг другу, обступили девушку с ребенком на руках. – Да и крестины готовить пора… распорядись, Васильевна… Храни тебя господь, – он перекрестил Елену, сожалея о растаявшей надежде, и направился вглубь храма.

– А вы спросите, спросите – они друг дружку-то все знают, – негромко сказала женщина, не спрашивая больше не о чем. – Он здесь, в квартале… недалёко, пойдемте, – и кивнула в сторону стойки, – адресок вам дам. А человек он приличный… редкой чистоты человек. Только поторопитесь… дел, говорил, много.

– Да понимаете… мне нужна именно та… и времени у меня сегодня, только сегодня, – дрожащим голосом повторяла незнакомка, протягивая руку за листочком.

Скамейка у входа была пуста. Елена присела. «Каждый понедельник ровно в полночь… ровно в полночь… – никакие концы, никакие собранные нити не могли унять дрожь. – Ну что я могу сделать?! Что?! – отчаяние подступило с новой силой. Женщина опустила голову. – Так, дорогая, возьми себя в руки. Во-первых, я знаю, где «эта» будет вечером. Во-вторых… отниму! – от неожиданности и дерзости решения она даже выпрямилась. – Да, отниму! – но другая мысль тут же заставила ее сникнуть: – А если не придет?.. – Елена поджала губы. – А если будет не одна? А если не получится?.. Спокойно, у тебя есть еще время».

Но мысли не унимались. Женщина растерянно, будто рассчитывая на чью-то помощь, огляделась.

Неопавшие листья старой осины шелестели совсем по-другому, нежели молодые побеги. «А может, просто – осень?» – подумала Елена. Она встала, подошла к дереву и притронулась. Листья, уловив порыв ветра и теплоту ладони, зашептали громче: «Что сказать хочешь, милая, что? Прислуш-ш-айся к нам… послуш-ш-ай…». Женщина печально улыбнулась, погладила ветку и… вдруг ее осенило. Лицо изменилось.

Через десять минут она звонила в дверь старого дома с часами на Сретенском бульваре у театра «Et cetera», что славился удобными креслами, буфетом и неслыханными, даже по нынешним временам, затратами на его постройку. Впрочем, что поделать, если кто-то путает то же, что порой и мы с вами – важность комфорта сидалищ с делом своей жизни.

– Иван Логинович?

– К вашим услугам, – мужчина отвел руку, приглашая войти.

– Мне посоветовали обратиться к вам… батюшка, из храма, – солгала Елена.

– А… да, да, конечно. Прошу, – хозяин помог снять плащ. – Чем могу?..

– Мне нужен адрес-календарь восемьсот пятьдесят шестого года. Е[ужен к вечеру… сегодня. Только сегодня. Он украден…

– Да, да… – повторил хозяин, – наслышан. Неприятная история… – с любопытством оглядывая женщину, добавил он. – Но я, простите, книгами не занимаюсь… – мужчина развел руками, загадочно улыбаясь.

– Если вы… если вы не поможете мне, случится трагедия. Уже случилась… почти… Я не уйду… никуда… помогите. Ради бога, помогите.

Отчаяние уже не преобладало в голосе женщины. Оно только оттеняло решимость и напор. А этими качествами гостья владела вполне.

Слегка обескураженный, хозяин опустился в кресло и задумался. Конечно, Иван Логинович мог не продолжать разговор, тон которого был неприятен, но какое-то чувство, что на столь агрессивное поведение незнакомку толкнуло не праздное любопытство, а нечто важное – останавливало. А коли так, то и причины, способной вывести его из равновесия, да и за рамки привычного поведения, он не находил. К тому же рекомендация… Значит, слово «агрессивное» менялось на «настойчивое». Что располагало уже к совершенно другим размышлениям. И было кстати. Потому что женщина выглядела прилично… мало того – казалась уже обаятельной. А собирателей ценностей старины он насмотрелся вдоволь за свою жизнь. Привычка же искать оправдание любому сомнительному поступку других, а не ставить это сразу в вину, сложилась давно, вместе с убеждением правильности такого подхода. Конечно, Иван Логинович не догадывался, что гостья за время его размышлений учла всё. И свою ошибку, и неосторожное слово, а потому сидела напротив с последней надеждой на лице. Согласитесь, редкий мужчина откажет женщине в «последней надежде», тем более «на обаятельном лице».

– У меня есть знакомый… – всё ёще обдумывая, неторопливо начал он, – собиратель календарей, открыток старой Москвы… ну и подобного. Некий Алексеев Валерий Владимирович, большой души и неукротимой энергии человек. Живет на Кутузовском. Ныне этим никто не занимается. Сами понимаете – раньше календари ценились, были своего рода приметой времени. А теперь… каждая фирма свой печатает. Но вы просите совсем раритет… адрес-календарь, да еще за конкретный год. Вещь интересная. Там ведь указывались не только адреса, но и фамилии, имена, звания… места службы. Держал я в руках подобную книжицу – гроссбух! Титулярных советников почти нет! – возбужденно проговорил он. – Всё надворные да тайные. Ну и камер-юнкеры! Н-да… – Нумизмат смутился, понимая, что увлекся не тем, и снова загадочно улыбнулся – ведь он уже звонил старому другу по этому вопросу, выполняя долг прихожанина.

Однако Елене было невдомек.

– Я вас очень прошу… – умоляюще прошептала она.

Мужчина встал, взял телефон и вышел в соседнюю комнату.

Через два часа Елена Борисовна стояла на Кутузовском. Дом номер пять дробь три окнами на гостиницу «Украина» был одним из тех, в которых селилась правящая элита страны, занимавшей когда-то пятую часть суши. Еще через пять минут, уже сидя в двухкомнатной квартире, она не верила удаче. Большая, потрепанная временем и людьми книга, по-прежнему красотой переплета не уступала новомодным изданиям. Зато превосходила солидностью.

– Два экземпляра всего в Москве. Извините… три, как понимаю… до сегодняшнего дня. Иван Логинович обсказал… Надо ж, людишки. Стоимость-то невелика… издавались тысячами, да, поди ж ты, кому-то понадобилась.

Видать, что-то нужно в ней. Так попроси, посмотри, выпиши, – лицо мужчины светилось гордостью. Он был искренне рад столь быстрому разрешению недоразумения. – Сам-то я верующий… вот только вижу плохо последние годы.

– Сколько будет стоить? – Елена подняла глаза.

– А владелец уже я. Так настоятелю и передайте. Мол, не в корысть, в дар. Сколько нам, грешным-то, осталось…

Елена ни на чём не хотела, да и не могла настаивать. Москва, сумерки, потоки разноцветных огней вместо улиц – вот и всё, что можно было увидеть в тот день из квартиры на Кутузовском. Но не ей. Одинокая фигура с книгой в руке торопилась прочь.

В десять вечера, в просторном зале Ленинградского вокзала, она уже разговаривала с двумя полицейскими – полным, краснощеким, уже седеющим капитаном и напарником – молодым, высоким сержантом спортивного сложения.

– Гражданка, вы мешаете нам работать! Я всё объяснил… езжайте куда хотели… с этим бредом, – старший начал оглядываться, считая служебный долг выполненным, а вопрос – исчерпанным. За свое долгое «капитанство», а прошло оно здесь, старый служака наслышался всякого, а повидал такое, что простому человеку доведется испытать только в случае особой «неутомимости» в прегрешениях земных, да и то – после смерти. Удивить его было невозможно. Ни вопли, ни стоны, ни увещевания, а тем более сказки, не могли проникнуть сквозь ладного покроя мундир. Он просто сливался с телом и характером хозяина. Этой «ладности» – предмету особой гордости владельца, а не только мундира – он обучал всех напарников, которые давно и долго уже служили в других местах, с другими погонами, но все, поднимая очередную рюмку, неизменно вспоминали дядю Мишу – «вечного капитана», как ласково величали строгого поборника «исполнения» и «следования».

– Молодой человек… – Елена, готовая разреветься, повернулась ко второму, – умоляю…

– Дядь Миш… а чего не помочь… – китель молодого еще не стал бронежилетом, и отчаяние женщины, которая не могла подобрать ключи к душевным качествам шефа, открытым только супруге, да и то при особых обстоятельствах, играло на неопытных сержантских струнах. – Книги-то одинаковые…

– Молчать! Шпана реутовская! Я не советников министра здесь воспитываю. На тебя погоны не просто нацепили! Не бабам пыль в глаза пускать. Ты от этих дворовых привычек избавляйся. Мало ли что дамочка выдумала! И повеселей истории слыхивал… те хоть занятные были… Как освоишь пинки под зад, тогда язык и включай. Потому служба! Заявления потерпевшего – нет. Его самого – тоже. На что толкаешь?! На должностной подлог – знаком такой юридический, мать твою, термин?! Я извиняюсь, гражданочка, отошли бы, – лицо покраснело еще больше. – Так я тебя отучу мечтать о клифте лагерном… ишь, заторопился в «оборотни»… сопляк! А ну… кру-у-угом! Проверь-ка… вон… во втором ряду, пара пожилая, видишь? Двое около… вертятся уже минуты три.

Казалось, ничего не могло ускользнуть от зоркого взгляда капитана. Молодой вызывающе старательно щелкнул каблуками.

Елена побрела вглубь зала и, подойдя к дивану, села. Всё надо было начинать сначала. Прошло минут десять. И вдруг она услышала у самого уха: «Женщина, пройдемте со мной».

Елена обернулась: позади стоял сержант и улыбался. Посмотрев по сторонам, он удалился вглубь зала. Она быстро поднялась, тоже огляделась и заторопилась вслед. У самой двери, с табличкой «Комната досмотра», они остановились.