The Мечты. Бес и ребро

– Какое море? Сам же говоришь – рано.

– Обыкновенное, - пояснил прописную истину Малич. – Я всю жизнь плаваю. По утрам. Кто-то бегает, а я вот плаваю.

– По утрам? – уточнила она очевидное, озадаченно разглядывая его.

– По утрам.

Стефания тоже улыбнулась, потом пригладила волосы, заведя взъерошенные, перепутанные прядки за уши, и спросила. Так. На всякий случай:

– То есть времяпровождению со мной в постели до обеда ты предпочитаешь... плавать?

– Во-первых, я не плаваю до обеда, - усмехнулся он, не поведя ухом на ее воинственный выпад. – Во-вторых, подразумевалось, что ты будешь спать. А в-третьих, до обеда все равно не выйдет. Это ты себе устроила отпуск. А мне такое счастье пока не светит.

– Откуда знаешь? – опешила она. – Ну, про отпуск? 

– Мне любезно сообщили в твоем театре, - Андрей наклонился и быстро поцеловал ее. – Все, я пошел. Поспи еще.

Однако озадаченность из ее взгляда никуда не делась, сменившись чем-то новым, что, должно быть, могло называться нежностью, и едва он отстранился, она, неожиданно даже для самой себя, спросила:

– А можно с тобой?

Пауза была очень короткой, но достаточной, чтобы понять: сейчас, в это самое утро они приглядываются друг к другу и то, что видят, им нравится.

Андрей разлепил губы и велел:

– Тогда собирайся.

И Стеша с готовностью откинула в сторону простыню и выпрыгнула из постели.

– Я только к Ритке за купальником! – и ее взгляд замер на часах. Еще шести не было. И вопрос целесообразности столь раннего визита нарисовался сам собой. Но Стефания Адамова не была бы собой, если бы не выдала со всей свойственной ей упертостью: - Ладно, в футболке поплаваю. Там все равно еще никого нет, да? 

– Летом там всегда кто-то есть, да и зимой иногда, - усмехнулся Малич. – Иди у Женьки в шкафу посмотри.

– В смысле – у Женьки?

– В смысле, поищи в Женькином шкафу себе купальник.

– А можно?

– Вот именно сейчас – нужно.

– Ты не забывай, пожалуйста, что я на чужой территории и теряюсь, - деловито сообщила она и подхватила простыню, заматываясь в нее, как в римскую тогу. – Мне, как минимум, надо понимать, что здесь можно, а что нельзя. И где здесь этот шкаф. И насколько ты уверен, что жена олигарха не затягает потом по судам за несанкционированное использование ее вещей.

– Все сказала? – рассмеялся Андрей.

– Нет. Еще не сказала, что по утрам у меня почти всегда плохое настроение. И что группа крови у меня вторая положительная – в случае нападения акул это важно.

– Ага, - кивнул он. – Ну тогда шкаф в комнате напротив, и у тебя есть семь минут.

Она уложилась в одиннадцать. И ему пришлось ее ждать, потому что когда в жизни появляется кто-то еще, это неизбежно ведет к сумбуру в устоявшемся. А уж если в жизни появляется Стефания Адамова, то этот сумбур гарантированно будет сопровождаться спецэффектами. Такова природа женщины. Такова Стешина природа.

Но разве хотел бы он для себя другого утра в эти минуты, покуда ждал ее уже одетым в прихожей? Или потом, когда они шли по направлению к пляжу между знакомых ему с детства дворов, которых она совсем не знала? Или после, когда они делали первые шаги в холодную после ночи и из-за пришедшего течения воду? И, наконец, когда слепящее солнце подсвечивало брызги на ее смуглой коже, отчего та искрилась и казалась золотистой?

Разве мог он хотеть другого утра?

Унимая дыхание после долгого заплыва, близко-близко, кожей к коже далеко от берега, слушая, как шумит море, которое Стеша, оказывается, могла полюбить, и молча глядя друг другу в глаза – именно так Андрей больше не завидовал ветру, который мог касаться ее лица.

* * *

Примерно те же дни

Примерно тот же город. Но, может быть, и какой-нибудь другой…

– Завтра!

– Завтра?

– Завтра.

Каких посудин тут только не было!

* * *

Примерно те же дни

У побережья Италии…

Ласковые, золотившиеся под заходящим солнцем волны Средиземного моря мягко облизывали борта «Эльдорадо», возвышавшейся в порту на радость туристам, которых так и тянуло в этот глянцевый яхтный мирок – каких посудин тут только не было! Глаза разбегались. Одна другой краше, и пусть «Эльдорадо» была отнюдь не самой крупной из всех, хотя и порядочных габаритов, но зато уж точно выдраена так, что можно прямо сейчас поместить на обложку журнала о жизни в стиле лакшери.

Для того трудилась команда матросов и обслуживающего персонала, сейчас, впрочем, дружной толпой семенившая по трапу на причал, на сушу. Нет, не на законные выходные. Не в отпуск. Не в честь попойки по поводу проводов хозяина восвояси. А потому что человек, гостивший на яхте с разрешения владельца судна, настойчиво просил оставить его одного.

– Господин Панкратов, - доносился с палубы голос капитана, - по вашему приказу люди отпущены, но я по-прежнему не уверен, что ваше намерение выйти в одиночку... да еще и вечером... достаточно взвешенное.

– Да бросьте, Гульермо! – легко отмахивался Олег Станиславович от навязчивого молодого итальянца. – Я на таких крошках рассекал, когда вы еще в мореходной школе учились. Яхтный спорт – моя слабость!

– Я боюсь, что управление этой махиной не вполне относится к видам спорта. Если позволите, мне бы хотелось вас сопровождать. Так было бы спокойнее.

– Ну дайте мне почувствовать себя старым морским волком. К ночи мы с этой деткой будем здесь. И дальше рулите вы с вашими ребятами. Люблю, знаете ли, побыть один.

– Господин Панкратов, но вы хоть бы штурмана не отпускали... вода бывает коварна.

– Маркони! При всем моем уважении к вам... мне кажется, вы уже на меня давите! – расхохотался Олег Станиславович, чем заставил молодого капитана нахмуриться. Не в его привычках было уступать в вопросах безопасности, но гость в этот раз попался упертый.

Он поправил фуражку на голове, взглянул на часы и угрюмо, но настойчиво сказал:

– Я надеюсь, господин Панкратов, в случае любого непредвиденного обстоятельства вы свяжетесь с берегом. И мы вас встретим.

– До завтра, Гульермо, - усмехнулся Олег и отрезал: – Раньше утра надеюсь вас не видеть.

А когда яхта отчаливала, ее капитан еще некоторое время глядел ей вслед. На душе было неладно, а он привык доверять собственной душе. Столько раз это его выручало! Или, может быть, все оттого, что на суше Гульермо Маркони чувствовал себя куда хуже, чем в открытом море, а сегодня его спровадили сохнуть?

В конце концов, он развернулся и отправился прочь от порта, в гостиницу, где их разместили. В городке сегодня было шумно и празднично, и чем быстрее близилась ночь, тем ярче он горел восхитительными огнями неувядающего веселья, какое бывает только на побережье. И отсюда, с побережья, среди этих огней, где было увидеть крошечную, едва заметную вспышку, полыхнувшую несколько часов спустя посреди живой южной ночи в свободных водах, бесконечно далеких от берега.