Тиберий и Гай Гракхи. Их жизнь и общественная деятельность

Единственными вождями народной партии, таким образом, оказались М. Фульвий Флакк, угрожавший в 132 году Назике обвинением, и Гай Папирий Карбон, мечтавший занять место Тиберия. Избранный трибуном на 131 год, он тотчас же внес в народное собрание законопроект, которым тайное голосование, применявшееся уже раньше к выборам и в народном суде, распространялось на законодательные вопросы. Закон был принят, так как принцип тайного голосования защищался Сципионом Эмилианом еще раньше, когда шла борьба о применении его к выборам. Но зато стоило только Сципиону высказаться против другого предложения Карбона о разрешении вторичного избрания бывших трибунов на новый срок, и демократы потерпели поражение. Тут-то и произошло известное столкновение Сципиона с народом. Когда Сципион на официальный запрос Карбона, считает ли он убиение Тиберия законным, дал уклончивый по форме, но тем не менее достаточно ясный по существу ответ с тем смыслом, что Тиберий был убит справедливо, если только он стремился захватить в свои руки незаконную власть, – то народ криками высказал свое неудовольствие по этому поводу. Тогда гордый завоеватель Карфагена и Нуманции велел толпе замолчать: “Пусть, – воскликнул он, – умолкнет, кому Италия лишь мачеха!”, а когда толпа еще больше зашумела, он презрительно спросил ее: “Неужели вы думаете, что я стану бояться тех, кого сам привел в цепях, только потому, что их расковали?” И народ замолчал, а проект Карбона провалился. Но ни народ, ни тем более, конечно, демократическая партия не могли простить Сципиону его отзыва о Тиберий.

Волна реакции тем временем поднималась все выше. Существенная часть аграрного законодательства Тиберия и прав триумвиров покоилась на законе, предоставившем триумвирам право самостоятельно и по собственному усмотрению решать, состоит ли тот или иной участок в государственной или частной собственности. Это право триумвиров было настолько существенно, что стоило его у них отнять – и их деятельность теряла всякое практическое значение. А между тем, к этому и клонились усилия аристократии. Было предложено перенести это право с трибунов на консулов, и благодаря вмешательству Сципиона здесь удалось побудить народ встать на сторону своих врагов. Этим все аграрное законодательство Тиберия было подорвано в корне: влияние оптиматов на избрание консулов было так велико, что почти всегда выбирались люди одного с ними направления.

Вместе с тем назрел и другой вопрос. В первые годы своей деятельности комиссия занималась преимущественно той частью государственных земель, которые находились в 35 римских трибах, то есть в руках римских граждан. Теперь перешли и к тем землям, которые были захвачены союзниками, и возбудили этим страшное негодование среди них. Как? Они, истинная опора Римского государства и могущества, они, выставляющие большую часть войска и платящие весьма значительные подати, не только остаются лишенными прав римского гражданства, их собираются лишить и материального благосостояния, и в пользу кого – в пользу римской и итальянской голи! Неужели они, таким образом, будут продолжать нести повинности, не получая ни политического, ни материального вознаграждения?

Разрешение этого вопроса действительно представляло немаловажные затруднения. Он осложнялся тем, что и среди союзников приходилось считаться и с богатыми элементами, и с обездоленной массой. Если первые не без основания протестовали и жаловались на ограбление и произвол, то масса и здесь (хотя и не в такой степени, как в самом Риме) находилась в очень печальном и критическом положении и не менее римских крестьян нуждалась в мерах, способных задержать ее экономическое падение, замену крестьянского труда плантаторским, рабским. Словом, среди союзников существовали такие же отношения, как и в самом Риме.

Пришлось искать выход из всех этих затруднений. Это было нелегко, тем более, что они застигли сторонников римского аграрного движения врасплох: сам Тиберий имел в виду исключительно римских крестьян и не оставил никаких указаний, как быть с союзниками.

Пренебречь совершенно интересами последних представлялось слишком уж несправедливым, да к тому же и небезопасным. Оставалось выбирать между двумя альтернативами: можно было либо отказаться от конфискации земель, находящихся в руках союзников, и ограничиться землями римских граждан, – но это значило сузить благотворное влияние реформы; или же нужно было вознаградить союзников за материальные потери правом римского гражданства и вместе с тем распространить действие реформы на неимущие классы Италии вообще. Первый путь был избран вождем умеренной партии, Сципионом Эмилианом, второй – продолжателями дела Тиберия и, главным образом, Гаем.

В сущности, упразднение права триумвиров определять, что есть государственная собственность, и ограничение конфискаций исключительно землями римских граждан уже сводили реформу на нет, и неудивительно, что решение Сципиона заступиться за союзников вызвало шумное одобрение аристократии и не менее резко выраженное негодование друзей реформы.

Сопровождаемый толпой аристократов и союзников, Сципион возвратился домой, чтобы приготовить речь, которую он хотел произнести на другой день на форуме перед народом. Но надежды, возлагавшиеся на него сенатом, оказались тщетными: на другой день Рим узнал, что П. Корнелия Сципиона Африкана Младшего Нумантинского уже нет в живых. Он умер 56 лет от роду. Смерть его была непоправимой потерей для государства; ею устранялся весьма существенный, хотя непосредственно и малоплодотворный элемент спокойствия и умеренности. Теперь в Риме остались лишь две партии, заслуживающие это название: партия крайних аристократов и партия народа; находясь у власти и гордясь своей недавней победой, аристократия сенаторов и откупщиков особенно нуждалась в сдерживающем элементе, а в этом-то и заключалась главная заслуга Сципиона в последние годы его жизни: одно его имя заставляло реакционеров не показывать своих карт и не вызывать его неудовольствия слишком “энергичными” мерами.

С гибелью вождя и партия умеренных должна была распасться: часть пристала к реакции, часть к демократии, а масса, лишившись руководителя, окончательно обезличилась и потеряла всякое значение.

Но хотя речь Сципиона и осталась непроизнесенной и земли союзников формально не были исключены из ведения триумвиров, фактически, тем не менее, и вышеуказанное ограничение их прав, и энергичные протесты пострадавших от конфискаций привели к прекращению деятельности комиссии.

Тем не менее, волнение среди союзников не улеглось. Их положение, их интересы, их цели и стремления, как они стали проявляться за последнее время, поразительно напоминают положение, интересы и стремления плебеев, какими они были 200 лет назад. Как прежде плебеи, составляя главную опору Римского государства, поддерживая его могущество, естественно, стремились к упразднению устаревших и несправедливых привилегий патрициев, так теперь с таким же правом союзники требовали упразднения привилегий уже не отдельного римского сословия, но всего римского народа.

Недовольство давно уже глухо росло среди них и искало лишь повода, чтобы ярко проявиться, а аристократы со своим поразительным эгоизмом и непониманием государственных нужд еще поторопились усилить его. Законом их сторонника, трибуна М. Юния Пенна, в 126 году магистраты были уполномочены удалить из Рима если не всех неграждан, то, по крайней мере, наиболее опасных представителей этого элемента, – и самое характерное и важное при этом то, что этот закон был принят именно самим народом, что римский народ или, по крайней мере, городская часть его, которая фактически решала судьбу своего отечества, все еще не отвыкла от свойственного античному миру высокомерия и эгоизма, не желающего допустить никого к тем выгодам, которыми пользуется сам народ-завоеватель. Тот же эгоизм, то же высокомерие, с которыми вообще греки или римляне смотрели на “варваров”, приходилось испытывать на себе родственному греческому или латинскому племени от своих родичей-победителей. Победители никак не могли понять, что если прежде их и разделяли различные, а подчас и противоположные интересы, теперь, напротив, эти интересы слились, и лишь при тесном союзе, при полном понимании этого единства может процветать целое. Им всегда казалось, что они одни имеют право на все выгоды своего положения, что бывшие враги и нынешние союзники должны радоваться, если им позволяют нести всю тяжесть, нераздельно соединенную для народа с могуществом.

Сочувственное отношение демократической партии к требованиям союзников поэтому и составляло больной пункт в ее положении среди народа. Понимая высшую государственную необходимость удовлетворить эти требования, партия народа становилась в оппозицию к самому народу; и, несмотря на все ее старания убедить последний, все-таки подвергалась опасности быть погубленной этим пунктом своей программы.

В 125 году, правда, могло показаться, что партия одержала крупную победу и может рассчитывать на еще более значительные успехи в будущем: главный вождь ее, член комиссии триумвиров, М. Фульвий Флакк, был избран консулом, и, казалось, теперь можно ожидать энергичных мер в осуществлении идей Тиберия. Но ожидания оказались тщетными: сенат воспользовался своим правом указывать консулам круг их занятий и отправил демократического консула в Заальпийскую Галлию для покорения племени саллувиев. Партия, таким образом, совершенно осиротела: из других ее вождей Папирий Карбон переметнулся к аристократии и так же энергично, как прежде нападал, теперь стал защищать ее, а Гай Гракх в качестве квестора находился в Сардинии при консуле Л. Аврелии Оресте.

Прежде, однако, чем уехать на место своего назначения, Фульвий доказал, что союзники могут смело рассчитывать хотя бы на нравственную поддержку его партии. К великому негодованию сената, консул предложил дать им право римского гражданства; но, видя с одной стороны ужас и гнев сената, с другой – неохоту народа, он до поры до времени отказался от своего проекта и уехал в Галлию.

Обманутые в надежде на быстрое улучшение своего положения жители одного из богатейших городов Италии, колонии Фрегеллы, решили силою добиться того, чего им не давали добровольно. Но раздоры среди самих колонистов – как всюду, и здесь происходила ожесточенная борьба между богатыми и бедными – дали римлянам возможность подавить восстание раньше, чем оно успело распространиться на другие города и племена. Среди граждан нашелся предатель – вероятно, из городской аристократии – некий Нумиторий Пулл, открывший претору Л. Опимию доступ в город. Восставшие были строго наказаны, их цветущий город разорен, и возле того места, где стояли Фрегеллы, основана колония римских граждан, Фабратерия.

Движение, таким образом, было подавлено, и лишь после долгого промежутка времени, лишь после трехлетней кровопролитной войны, сгубившей 300 тыс. человек, большей частью земледельцев, и надломившей последние силы италийского крестьянства, римский народ согласился сделать уступку, необходимость которой друзья его давно старались ему доказать.

Народ не поддавался этим убеждениям, и в этом заключается одна из главных причин гибели Гая Гракха.

Глава IV. Гай Семпроний Гракх