Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото
Шрифт:
Невольно вспомнился светлый образ Пржевальского, дважды пережившего на этих самых высотах чувства восторга и радости при возвращении на родину. Как тогда, так и теперь обстановка круто изменилась. Наш быт – быт номада – оставался позади; родное европейское чувствовалось уже недалеко. Сильное волнение овладевало всеми нами.
Ввиду высокой воды в Толе, мы решили переночевать здесь, чтобы с зарей следующего дня – двадцать шестого июля – успешнее пройти последние шаги.
Летняя ночь скоро покрыла землю. Прозрачное небо ярко заблестело звездами. Лагерь утих, только изредка слышались голоса мирно переговаривавшихся спутников о том, «что день грядущий нам готовит?.»
Что касается лично меня, то я долго-долго не мог сомкнуть глаз. Воображение рисовало Амдо, Лавран, Куку-нор, Хара-Хото. Как живые, проносились передо мною образы характерных представителей Монголии, Китая, Тибета. Минуты расставания с Далай-ламой бодрили дух, крепили тело и вливали струю сознания о возможности нового последнего путешествия – путешествия, в
Едва зардела заря знаменательного дня, как караван экспедиции мерно выступил в дорогу, постепенно спускаясь в глубину долины. Тола бушевала – ее высокие, мутные волны с шумом катились, подмывая берега. Караван остановился, крепко подтянул вьюки и стремена и благополучно переправился вброд через широкую реку. Еще один час караванного хода – и вдали замелькало здание родного консульства. Нетерпение росло с каждым шагом. Но вот, наконец, и в воротах знакомого дома, видим родные лица, слышим родную речь. Радушная встреча соотечественников, обоюдные расспросы, письма от друзей и родных, приветственные телеграммы, чистая комната, разнообразные яства, свежее белье – все это сразу настолько обновило путешественников, что прошлое казалось грезами обманчивого сна.
ПРИЛОЖЕНИЯ
А. И. Андреев, Т. И. Юсупова. Последняя экспедиция П. К. Козлова [358]
Наука и политика – две вещи разные, тем более для меня…
В одной из речей, произнесенных в Русском географическом обществе (РГО), П. П. Семенов-Тян-Шанский назвал Н. М. Пржевальского «героем русской географической науки». Эти слова в полной мере можно отнести и к П. К. Козлову (1863–1935), ученику и наиболее ревностному последователю Н. М. Пржевальского, жизнь которого также была целиком отдана изучению Центральной Азии. Исследовательская деятельность Козлова началась в 1883 г. и продолжалась более 40 лет. В свое последнее путешествие ученый отправился в 1923 г., когда ему было почти шестьдесят. С этой экспедицией, организованной под эгидой РГО и поддержанной советским правительством, он связывал надежду на осуществление давней мечты, завещанной великим учителем, – пройти в запретную для европейцев столицу Тибета Лхасу. Подобный «географический подвиг» достойно увенчал бы дело всей его жизни. Однако в Тибет Козлов не попал, но не по причине неблагоприятной международной политической конъюнктуры, как долгие годы утверждали его биографы, а в результате поистине макиавеллиевской интриги советских властей, прежде всего руководителей ОГПУ и Наркоминдел Ф. Э. Дзержинского и Г. В. Чичерина.
358
Печатается по изданию: История одного не совсем обычного путешествия: Монголо-Тибетская экспедиция П. К. Козлова (1923–1926 гг.) // Вопросы истории естествознания и техники. № 2, 2001. С. 51–74.
Новые архивные документы, ставшие доступными в последние годы, позволяют существенно дополнить нарисованную ранее картину, особенно в той ее части, которая касается организации экспедиции. Многотрудное поэтапное утверждение Козловым своего проекта в высоких инстанциях (Наркоминдел, Госплан, Комитет науки, СНК), неожиданное вмешательство руководства РАН в планы исследователя с целью взять экспедицию РГО под свой контроль, ликвидация экспедиции Центром, а затем ее возрождение – все это дает повод вновь обратиться к необычной истории последнего путешествия Козлова, взглянуть на него под углом не столько конфронтации науки и политики, сколько их взаимодействия, а также с точки зрения противоречий внутри научного сообщества – следствия еще не сформировавшейся советской системы управления наукой.
В октябре 1917 г. П. К. Козлову исполнилось 54 года. За плечами путешественника было пять больших экспедиций – первые три под началом Н. М. Пржевальского, М. В. Певцова и В. И. Роборовского и затем две самостоятельные – Монголо-Камская и Монголо-Сычуаньская (в 1899–1901 и 1907–1909 гг.). Крупнейшее из открытий Козлова, сделавшее его имя всемирно известным, – обнаружение и раскопки в 1908 г. в гобийской пустыне мертвого города Хара-Хото. Это открытие не только дало науке ключи к тайнам тангутской культуры и обогатило российские музеи уникальными художественными коллекциями, но и еще более упрочило приоритет российских исследований в центральноазиатском регионе. В августе 1914 г. Козлов готовился выступить в новое трехлетнее путешествие в Монголию и Тибет, однако этому помешала начавшаяся мировая война. Вместо Азии полковника Генштаба Козлова направили на Юго-Западный фронт, где некоторое время он исполнял должность
коменданта городов Тарнов и Яссы. После этого Козлов был командирован в Монголию во главе особой правительственной экспедиции («Монголэкс») с целью организации закупок скота для нужд действующей армии. По ее окончании Военное министерство присвоило ему звание генерал-майора.О том, как воспринял Козлов бурные события 17-го, особенно октябрьский переворот, мы не знаем. В обширном личном архиве путешественника в РГО и в музее-квартире в Санкт-Петербурге отсутствуют какие-либо документальные свидетельства этого периода, позволяющие судить о его политических пристрастиях. Впрочем, известно, что в прежние годы путешественнику благоволили император и великие князья Николай Михайлович и Константин Константинович (августейшие покровители РГО и Академии наук), живо интересовавшиеся не только азиатскими маршрутами Козлова, но и политической ситуацией вокруг Тибета (Николай II и Константин Константинович, между прочим, обменивались письмами и подарками с 13-м Далай-ламой).
Козлов неоднократно удостаивался высочайших аудиенций, получал награды из рук Николая II, лично показывал царской семье привезенные им из Хара-Хото бесценные сокровища. Если добавить к этому то, что царь оказывал немалую поддержку – моральную и материальную – его исследовательским проектам, то нетрудно представить себе, какие чувства должны были вызвать у Козлова крушение монархии и установление большевистской диктатуры в России. В нетронутых цензурой дневниках Монголо-Тибетской экспедиции мы находим довольно любопытную запись – впечатление Петра Кузьмича (далее П. К.) от чтения одного из томов гессеновского «Архива русской революции», проливающее некоторый свет на его политические взгляды:
«С вечера я долго читал «Архив революции». Все воскресает в памяти. […] Казалось, в революции все тонет, однако история идет своей дорогой, несмотря ни на какие пертурбации, и заносит на страницы своей книги все происходящее… Как-никак, а личности М. В. Алексеева, Л. Г. Корнилова, с одной стороны, и А. В. Колчака – с другой, навсегда останутся в истории самыми светлыми, выдающимися, лучшими примерами разума, стойкости, патриотизма.
Какой бы то ни был беспристрастный читатель всегда воздаст должное памяти этих великих сынов России».
В принятии Козловым большевистской революции решающую роль, по-видимому, сыграла его востребованность новой властью. Уже в ноябре 1917 г. путешественника назначают комиссаром от Академии наук в знаменитый акклиматизационный зоопарк-заповедник Аскания-Нова. Это назначение не было случайным: хорошо знакомый и с его основателем Ф. Э. Фальц-Фейном, и с самим зоопарком, Козлов еще до войны энергично выступал за скорейшую национализацию этого уникального уголка природы. И в новых политических условиях он продолжил борьбу за сохранение зоопарка от разграбления и уничтожения, итогом которой стал декрет правительства советской Украины о «сбережении» Аскании-Нова в апреле 1919 г.
Несмотря на покровительство высокопоставленных советских чиновников, прежде всего личного секретаря В. И. Ленина Н. П. Горбунова – близкого друга семьи Козлова, ему тем не менее пришлось заплатить свою дань революции. В декабре 1918 г. петроградская ЧК конфисковала содержимое его сейфа в отделении Московского купеческого банка – ценные подарки для Далай-ламы и его приближенных, заготовленные еще в 1914 г., коллекцию нефритовых и фарфоровых табакерок, золотые медали, преподнесенные путешественнику западноевропейскими географическими обществами, и многое другое. В течение нескольких лет П. К. безуспешно пытался вернуть свои ценности, но ему не помогло даже заступничество Н. П. Горбунова [359] . Кроме этих вещей, у Козлова – невзирая на охранную грамоту Наркомпроса – были реквизированы охотничьи ружья, в том числе четыре ружья, принадлежавшие Н. М. Пржевальскому, утрату которых П. К. переживал особенно болезненно.
359
На запрос Н. П. Горбунова в Гохран в сентябре 1922 г. был получен ответ: «… означенные ценности не могут быть выданы вследствие того, что сейфы вскрывались на местах и направлялись в Гохран в обезличенном виде, в общей массе с другими ценностями, а посему установить их наличие в Гохране невозможно».
В 1918 г. было реквизировано и хранившееся в здании РГО снаряжение его несостоявшейся экспедиции 1914 г. «до самых малейших, по-видимому, никому не нужных предметов включительно», – как писал Козлов в докладной записке в Совет РГО. А летом 1919 г. районная администрация предприняла попытку выселения Козлова из его петроградской квартиры. Все эти инциденты, однако, не помешали ученому продолжать свою работу. В 1920 г. из печати вышла его книга «Тибет и Далай-лама», после чего Козлов принимается за неоконченное описание предыдущего, Монголо-Сычуаньского путешествия 1907–1909 гг. В декабре 1920 г. Наркомпрос и РГО командировали его в Сибирь для налаживания связи с местными отделами и подотделами Географического общества. Осенью следующего года – новая поездка в Асканию-Нова, где Козлов с удовлетворением наблюдал, что «разрушение прекратилось, началось созидание».