Тигр в колодце

— Ничего, я сама пойду.

Она бросила плащ и шляпку и быстро направилась к двери в глубине прихожей, которая вела на кухню. Взявшись за дверную ручку, она остановилась, прислушавшись. Услышав неразборчивый мужской голос, шепнула Элли:

— Иди к задней двери. Там есть ключ? Служанка кивнула. Ее глаза сверкали в полутьме.

— Тогда запри ее.

Салли открыла дверь и вошла на кухню. Элли последовала за ней и встала около задней двери. Миссис Перкинс отвлеклась от своего теста и удивленно посмотрела на Салли, а та в свою очередь перегородила другой путь к отступлению.

Мужчина стоял рядом со столом с чемоданчиком в руке. Перед ним лежал ряд начищенных и наточенных ножей. Он замолчал на полуслове от неожиданности, а затем снял кепку.

— Добрый вечер, мэм.

Темноволосый и усатый, он был полноват, с приветливым выражением лица.

— Как вас зовут? — спросила Салли.

— Кейв, мэм. Джордж Кейв. Что-то случилось, мэм?

Салли колебалась.

— Пожалуйста, пройдите со мной. — Она сделала шаг в сторону. — Я хотела бы задать вам пару вопросов.

— Конечно, как скажете, мэм, — ответил точильщик.

Он поставил чемоданчик и прошел в прихожую. Миссис Перкинс и Элли не сдвинулись с места.

— Сюда, — указала Салли, приглашая его в комнату для завтраков.

Она села за стол, точильщик остался стоять у двери.

— Кто послал вас сюда? — спросила она.

— Никто, мэм. У меня свой бизнес. Я обслуживаю несколько домов в этом городе, магазины тоже. Теперь я вместо мистера Пратта. Он уже не справляется, ему ходить тяжело, понимаете…

— Вы не ходите к доктору Тэлботу?

— А где это, мэм?

— На Хертфорд-стрит.

— Нет, это территория мистера Пратта. Он все еще работает там и на площади Нельсона. Живет там рядом, поэтому ему ходить недалеко. А мне-то что — я не против. У меня и своих дел полно. Город-то растет. Вот новый отель открылся и…

— Вы знаете человека по имени мистер Пэрриш?

Точильщик задумался.

— Он живет в Твикенхеме, мэм? Потому что имени я не припоминаю.

— Нет.

Салли внимательно наблюдала за мужчиной и чувствовала, что сердце начинает биться быстрее. Точильщик выглядел искренне озадаченным.

— Вы расспрашиваете моих слуг обо мне? — поинтересовалась Салли.

— Конечно, нет, мэм. Вы обвиняете меня в…

— Я знаю, что вы обсуждаете то, что происходит в этом доме. Моя служанка сказала мне.

— Тогда лучше поговорите об этом с ней, мэм. Меня не настолько интересуют чужие дела, чтобы совать в них свой нос, если вы об этом. Я всегда был честным человеком, мэм. В этом городе очень много людей, кто мог бы за меня поручиться. Вообще-то я не обязан к вам ходить. У меня и без того работы хватает. Если вы меня в чем-то обвиняете, давайте разберемся при всем честном народе. А если нет, то вашей кухарке теперь придется обратиться к кому-нибудь другому, если она хочет, чтобы ее ножи не тупились.

Салли почувствовала, как краснеет, и встала.

— Простите, мистер Кейв, простите меня. Просто у нас тут были кое-какие неприятности, кто-то рассказывает всем, что происходит в доме. Я просто пытаюсь выяснить…

— Довольно, мэм. Я не собираюсь ходить в дом, где подозревают, что я вынюхиваю чужие тайны. А клиентов у меня и так хватает.

И, не обращая внимания на извинения Салли, он повернулся и вышел. Через минуту она услышала, как хлопнула входная дверь.

Она снова села. Ей так надоело все это, она так устала.

Жених Элли Сидней, конюх мистера Тэлбота, назначил девушке свидание в восемь вечера. Они оба любили ходить в мюзик-холлы, а в «Британии» как раз была новая программа. Понедельник был не очень популярным днем для походов в театр, зал в этот день заполнялся лишь наполовину, но для них было главным, что они могут спокойно посидеть вместе в тепле, держась за руки, и чего-нибудь выпить. Доктор Тэлбот слыл либералом, как и мисс Локхарт, не строгим и не жестким, и легко отпускал слуг по вечерам, не то что некоторые.

В антракте Элли рассказала жениху о точильщике. Сидней уже слышал о том, что к ним кто-то вломился, и был серьезно этим обеспокоен; он сказал, что в доме должен быть мужчина, и тут же предложил переночевать у них. Элли отказала — она на это не купится. Сидней однозначно высказался об этом точильщике:

— Чё-то с ним не то. За такими, как он, на вид правильными, глаза да глаз нужен. Я их за версту чую. У них на все готовый ответ имеется. Точно говорю.

— Будь он невиновен, у него бы не было ответов? — удивилась Элли.

— Нет. В этом-то все и дело. Мне было интересно, и я изучил немало полицейских дел и думаю, что обычный невиновный человек не может помнить все, что с ним происходило. Просто не может. Люди забывают, это ведь естественно. Где ты была ночью четырнадцатого августа? Видишь, ты не можешь вспомнить. А мошенник ответит тебе сразу же, не колеблясь, даже глазом не моргнет. Потому что он все продумал заранее. Это всегда видно, и эта чушь про мистера Пратта — так, бредни. А что это за трясущийся старикан, про которого ты говорила?

— А, мистер Моллой. Его называют «Трясучкой». Так, ради смеха. Он раньше работал на мистера Гарланда. Держит ночлежный дом в Айлингтоне. Мисс Локхарт сегодня туда ездила…

С Сиднеем было приятно разговаривать. Он много знал и всегда был готов выслушать, не как другие парни, которые сами любили болтать без умолку. Он был немного развязным, но ей это нравилось в мужчинах. К тому же у Сиднея было еще одно хорошее качество: ему очень нравилась мисс Локхарт, и он всегда старался быть в курсе всех ее дел.

Когда музыканты вернулись (как сказал Сидни, «вытирая бакенбарды от пива», хотя сами они в антракте тоже выпили), он взял ее за руку.

— Точно тебе говорю, — заявил он. — За всем этим стоит ваш точильщик. Лучше от него избавиться, если хочешь знать мое мнение. Всегда виноваты они — эти жизнерадостные франты. А мы, неуклюжие, застенчивые и всеми забытые, — самые честные.

Он обнял ее за талию.

— Ты забываешься, — сказала Элли, но при этом улыбнулась.

— Вот видишь — я же говорю, что я честный. Она позволила ему не убирать руку. Так они дослушали концерт до конца.