Тигр в колодце

— Я пришлю тебе целую стопку детективных романов. Полагаю, вы немного поистратились, приглядывая за этой юной леди. Вот вам пять фунтов. Вы все просто молодцы.

Деньги тут же были приняты с благодарными кивками. Все поняли, что Джим вполне реалистично оценил их старания.

— Эти детективы… — замялся Билл. — Не присылайте их сюда, здесь у нас просто ночлежка. Пришлите мистеру Голдбергу, в Сохо.

— Ты его помощник? Парень кивнул.

— Я слышал, он в тюрьме. В предварилке.

— Ничего, — ответил Билл. — Выберется. Им его не удержать. Он и в России сбегал, и в Венгрии. Даже из этого замка с большой башней — из Кафштайна. Просто вылез из окна. Если они думают, что он будет сидеть в тюрьме, они ни черта не понимают.

Джим был в Кафштайне и видел тот замок.

— Значит, он хороший парень, этот мистер Голдберг? — спросил он.

Все вокруг закивали, особенно Кон и Тони.

— Он поделился с нами последними сигарами! — выпалил Кон. — Он наш человек, это точно.

— Точно, — повторил Джим, взяв на руки Харриет и слишком поздно обнаружив, что она насквозь мокрая. — Пойдем домой, принцесса.

Харриет с набитым инжиром ртом помахала ребятам коричневым пакетом, и они с Джимом направились по мокрой улице, блестевшей в солнечных лучах.

Благороднейший и Священный Орден

Благословенной и Святейшей Софии

Тем, кого это касается.

Я пишу это письмо, чтобы указать на неправильно внесенную мной запись в метрическую книгу прихода Святого Фомы в Портсмуте, где я служил священником с 1870 по 1880 год. Запись датирована 3 января 1879 года и касается бракосочетания Артура Джеймса Пэрриша и Вероники Беатрис Локхарт.

Этого бракосочетания никогда не было. Я сделал запись, находясь под личным и медицинским давлением непреодолимого порядка. Сейчас я глубоко раскаиваюсь в содеянном и приношу свои извинения тем, кто пострадал в результате моих незаконных действий.

Прошу в дальнейшем не вовлекать меня в это дело. Я считаю, что искупил вину, рассказав всю правду, и собираюсь посвятить остаток своих дней делам высшей важности, а именно спасению своей души и созерцанию Божественных чудес.

Дж. Давидсон Бич

Маргарет отложила письмо и взглянула через стол на Джеймса Вентворта.

— Как вам удалось?

— Я сказал ему, что если он этого не сделает, то придется давать показания в суде, но признаться нужно в любом случае. Он начал ныть и увиливать, но выхода у него не было. В общем, ничего сложного.

— А что было в суде?

— Разумеется, мы выиграли, — сказал он, как показалось Маргарет, немного самодовольно. — С записной книжкой мистера Голдберга и бумагой мисс Локхарт дело решилось за пять минут. Здесь все восстановят, хотя исчезло немного: Пэрриш был довольно аккуратным бизнесменом, очень квалифицированным. В любом случае, если что, он будет вынужден выплатить все сполна. Скоро я оформлю документы…

— Это когда же? — спросила Маргарет. — А то я вас, адвокатов, знаю…

— Меня не знаете. Очень скоро. Пэрриш посмел подать иск за порчу мебели, но у него ничего не выгорит. Сейчас обвинение готовится начать против него процесс, просто это немного дольше, чем я думал: выясняется все больше подробностей.

— А мистер Голдберг? — спросила Маргарет.

— С ним было труднее. Нет никакого сомнения, что обвинение, выдвинутое против него, — чисто политическое, поэтому об экстрадиции говорить не приходится, но все же его могут депортировать, если захотят. А они хотели — по крайней мере, помощник комиссара, который был в кармане у мистера Ли. Пришлось показать ему письменные показания, данные владелицей одного из домов, с которых Пэрриш собирал деньги.

Маргарет кашлянула, она не умела говорить о борделях, при этом не краснея. Адвокат продолжил:

— Скандал был бы ужасный. Он увидел эти показания, и вот — Голдберг свободен. Его отпустят сегодня днем, когда уладят все формальности. Мисс Локхарт поедет со мной встречать его, мистер Тейлор тоже.

— Джим страшно любопытный, — сказала Маргарет. — Понимаете, он старый друг Салли. Они как брат и сестра. Он злится, что все это произошло в его отсутствие и он не мог… быть с ней. Я имею в виду, защитить ее. Они очень близкие друзья, и Джим знает, что Салли сильная личность. А теперь он столько слышал о Дэниеле Голдберге… Думаю, он заинтригован.

Следующим утром во дворе Фруктового дома Джим чинил конструкцию со стеклянной крышей вместе с худощавым человеком, которому на вид можно было дать лет шестьдесят. У того была седая борода и короткие седые волосы, и он был даже еще более загорелым, чем Джим.

Когда они опустили на землю очередную раму и отскабливали замазку, тот, что постарше, сказал:

— Расскажи мне про этого Голдберга.

— Ладно, — согласился Джим, — я расскажу, как все произошло. Мы с Салли и адвокатом стоим в маленькой тюремной комнатке, вежливо беседуем: какое счастье, что дождь наконец перестал лить; зачем им в тюрьме так много ключей… — а я смотрю, Салли дрожит как осиновый лист. Потом замолчали и стали смотреть в окно. Наконец зазвенели ключи, дверь открылась, и он вошел с охранником. На вид крепкий малый, здоровые плечи и руки тоже. Темные, почти черные волосы, большой нос, взгляд такой властный. Как только Салли услышала, что ключ поворачивается в замке, она вскочила, и Голдберг даже опомниться не успел, как она бросилась к нему на шею, и они начали целоваться, будто первый раз в жизни.

— Целоваться, говоришь? — смущенно пробормотал старик.

— Слов нет, чтобы описать все это, мистер Вебстер.

— Слова-то есть, — отметил Вебстер Гарланд. — Другое дело, что ты не можешь подобрать нужные. Не удивлен, что Салли всю прошлую ночь так промаялась.

— Так вот, я не знал, куда глаза девать. Адвокат тоже. В общем, мы решили оставить их наедине. Но через пару минут они вышли, и мы уже нормально познакомились.

— И?

— Да, это сразу видно — он отличный парень. Ничего не боится, как и Фред. Только подумайте: он спасает Харриет в Клэпхеме, его ранят в плечо, он идет пешком до Уайтчапела и там, остановив ревущую толпу, рассказывает им историю, пока не приезжает полиция. Да, я не сомневаюсь, он крепкий малый.

Вебстер Гарланд кивнул.

— Хорошо, — произнес он. — Тогда все хорошо.

Он взглянул на дом, где Элли и Сара-Джейн вешали занавески в комнате для завтраков.

— Хорошо, — еще раз сказал Вебстер. — Ладно, парень, дай сюда замазку. Надо успеть закончить до обеда.

* * *

По набережной Виктория, недалеко от Темпл-Гарденс, медленно прогуливалась Салли. Харриет шла рядом, держась за мамину руку, и с важным видом поглядывала вокруг.

Они остановились возле пирса, и Салли подняла дочку на перила, чтобы та разглядела лодки. Паровые катера, баржи, ялики, баркасы, груженные углем, зерном или тюками с шерстью, — все они медленно двигались по серо-зеленой воде реки; цокот копыт позади Салли, грохот омнибусов, шум толпы на мосту Блэкфрайрз слева от них и на мосту Ватерлоо справа — все это сейчас казалось таким будничным, привычным. Им ничто не угрожало; Салли могла спокойно гулять с ребенком, и ей не нужно было прятаться, в кармане у нее были деньги, ей было куда вернуться переночевать.

Город был безопасным местом. Но все еще не очень хорошим. Они с Харриет только что вернулись из миссии в Уайтчапеле, куда ходили поблагодарить людей, которые помогли им. Анжела Тернер как раз оказывала помощь женщине, которую так избил муж, что доктор не была уверена, выживет ли бедняжка. К тому же в конце улицы начались вспышки тифа, и женщины осаждали двери миссии, умоляя дать им лекарство. Все продолжалось, как и прежде.

Кроме того, Салли с Харриет навестили Ребекку и Катцев. Им рассказали о нескольких евреях, которых курьер ссадил в Хале, хотя они заплатили ему, чтобы он довез их до Америки. Курьер сказал, что это и есть Нью-Йорк, и исчез со всеми деньгами. И конца этому не было. Империя Цадика пала, но ничего не изменилось. Желающих занять его место нашлось немало.