Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова

Сухо потрескивала громоздившаяся на столе рация, каким-то очень домашним, запашистым теплом отдавал беленый бок печки, около топки которой лежала аккуратная горка березовых дров, на стене висела испещренная красными и синими полосками карта Хабаровского края. На окнах висели чистенькие белые занавески. Ничего лишнего, а уют был почти домашний, почти такой же, как в его холостяцкой берлоге в Пятигорье.

Прошляков наконец-то закончил передавать данные, щелкнул тумблером, выключая рацию и с силой растирая поясницу, поднялся со стула.

— Извините, три пожара один за другим, а тут такое несчастье…

По характеристике, данной летнабу стожаровским майором, он был лет на десять младше Грязнова, но то ли излишняя мужиковатость старила его, то ли он не мог оправиться после того, что случилось недавним вечером в кедровнике, однако на вид ему можно было дать полный полтинник, что тоже говорило о многом.

— Да чего ж это мы! — вдруг спохватился он. — Не познакомились даже. Дмитрий Владимирович, — представился Прошляков, тиснув ладонь Грязнова. — Летчик-наблюдатель.

И опять в его глазах мелькнула усталость.

«Видать, лето замотало», — подумал Грязнов, припоминая сводки пожаров, которые полыхали в тайге по нижнему течению Амура, миновав его родное Пятигорье.

— Чайку попьете? — предложил Прошляков. — Крепенького.

— Если только за компанию.

Прошляков прошел в сени, взял с плиты вместительный пузатый чайник, потрогал его ладонью и, убедившись, что из этой водички уже ничего не получится, сунул в него мощный кипятильник с черной пластмассовой ручкой. В приоткрытую дверь Грязнов мог наблюдать, как тот достал из настенного шкафчика большую пачку чая, засыпал его в пол-литровую эмалированную кружку и, когда забулькал кипяток, круто заварил чай, накрыл кружку специально вырезанной для этой цели дощечкой и поставил на теплую еще плиту — «доходить».

Наблюдая за этими манипуляциями, Вячеслав Иванович вдруг почувствовал себя как дома, в Пятигорье, когда он, возвратившись из тайги, точно так же колдовал над заваркой. На ум пришла мысль, что мужики, исполняющие настоящую мужскую работу, в отдельных своих привычках очень похожи друг на друга, и это, пожалуй, объединяет их. И то ли от этого своего «открытия», то ли еще от чего, но он вдруг почувствовал не просто уважение к летнабу, но и доверие, столь необходимое ему сейчас.

— Дмитрий Владимирович, как вы думаете, кто мог стрелять в Шаманина? — спросил он, когда Прошляков, сделав очередную ходку в сенцы, принес оттуда два стакана в настоящих резных подстаканниках, сахар, поставил на стол обернутую в старенькое вафельное полотенце кружку с настоявшейся заваркой.

Видимо, раздумывая над поставленным в лоб вопросом и не очень-то поспешая с ответом, летнаб развернул полотенце, вопросительно посмотрел на Грязнова:

— Вам покрепче? Сердечко, случаем, не пошаливает?

— Слава богу, не жалуюсь пока что.

— В таком случае, как себе.

На правах хозяина Прошляков налил в стакан гостя душистой заварки, приправленной какими-то травами, пододвинул поближе пачку с рафинадом, долил в стаканы кипятка из пузатого чайника и только после этого произнес, сморщившись, словно от зубной боли:

— Сам над этим голову ломаю.

— И что?

Прошляков вздохнул и, будто каясь в своей немощности перед гостем, развел руками:

— Убей бог — ума не приложу.

— Но, может, хоть предположение какое есть? Ведь не могли же просто так, забавы ради, подстеречь человека, а потом добить его выстрелом в затылок.

О версии, на которой настаивал Турецкий, Грязнов пока решил не говорить.

— Не могли, — согласился летнаб и замолчал, Обхватив подстаканник руками, словно ему холодно было в этом доме.

Грязнов ждал, отпивая глоток за глотком какой-то удивительно вкусный чай на травах и в то же время думая о том, что надо будет записать всенепременно рецепт этой заварки. Выпил стакан с кусочком рафинада, к которому он также пристрастился в тайге, и никакого тебе бутерброда не надо.

— Пожалуй, в этом вы правы, — негромко произнес Прошляков, — так вот запросто не могли. Однако и сказать вам что-либо толковое не могу. Я уж и сам перебрал в уме всех, кого можно, но… — И он развел руками. — Ни-ко-го! Понимаете, никого не могу хоть чем-то выделить. И в то же время…

Внимательно наблюдавший за летнабом Грязнов тут же спросил, уловив заминку:

— Что — в то же время?

Покосившись глазами на гостя, Прошляков хрумкнул кусочком сахара, отхлебнул глоток чая.

— Понимаете, не очень-то удобным человеком был Сергей.

— Это как? — не понял Грязнов.

— Да как бы вам объяснить?.. По мнению некоторых, он был «слишком правильным и принципиальным», чтобы устраивать всех и каждого в поселке.

— Ну а конкретно? В чем это выражалось?

— Да хотя бы в том, что сейчас до энтой матери совместных компаний развелось, тайгу без разбора рубят, а где не получается очередную лесосеку с кедром или той же лиственницей под корень вырубить, там просто пал по тайге пускают, чтобы этот же кедр уже как горельник шел. В общем, хренотень какая-то творится и полный беспредел порою, на который он не мог спокойно смотреть.

— Ясно, — кивнул Грязнов, уже слышавший нечто подобное от Мотченко. — Но это, так сказать, гражданское лицо Шаманина, его жизненная позиция. Но не будете же вы утверждать, что его могли убить из-за подобного?

— Нет, конечно, — пожал плечами Прошляков. — Однако любая гражданская позиция вызывает у окружающих соответствующую реакцию.

— Что ж, может, вы и правы. Однако давайте все-таки попробуем найти более простую, а значит, и более приемлемую мотивировку убийства. Скажите, по роду своей работы Шаманин должен был находить виновников пожара?

Прошляков утвердительно кивнул головой.

— Само собой. К тому же это входит в обязанности инструктора и, сдавая объяснительную по поводу того или иного очага, он должен указывать причину возгорания.

Это уже была серьезная зацепка, которой не мог не воспользоваться Грязнов:

— И на многих Шаманин составил акты?

— Более чем прилично.

— В таком случае можно допустить, что кто-нибудь из так называемых крестничков Шаманина, «пострадавших» из-за его принципиальности, затаил на него злобу и таким вот образом отомстил ему?

Летнаб вскинул на гостя удивленный взгляд и отрицательно качнул головой.

— Нет!

Обескураженный Грязнов недовольно хмыкнул, в то же время понимая, что он не имеет права злиться или давить на сидевшего перед ним летнаба. Это тебе не генеральский кабинет на Петровке, 38, да и он сам — не следователь, а простой охотовед из Пятигорья, которого дружбан Турецкий попросил разобраться в запутанном клубке человеческих взаимоотношений.