Тихая провинция (Маятник мести)

Вскоре после этого Ремизова перевели в небольшой цех по производству

оконных блоков. Как Выря этого добился, лейтенант мог только догадываться. Выря числился в этом цехе инструментальщиком, ходил по мастерской в новенькой, чистенькой спецовке со штангелем в кармане и остро заточенным карандашом. Ремизов заметил, что в каптерку к Выре часто заглядывают солдаты и офицеры из охраны. После этого у Выри таинственным образом появлялся чай, сигареты, а то и водка или анаша. Уже потом Алексей понял, что на Вырю работала целая артель по производству самодельных портсигаров, браслетов для часов, наборных мундштуков и других поделок "народного творчества". Все это перекочевывало в жадные руки конвоя, кое-что получали изготовители, но сливки, несомненно, снимал Выря.

Именно там, в цехе, на пахана ни с того ни с сего кинулся мужик, недавно появившийся в этой зоне. Услышав сзади какой-то рев, обернувшийся Ремизов увидел перекошенное лицо бегущего человека, безумные его глаза, пену на губах, а еще - острый кусок разбитого оконного стекла в его руках. В секунду сориентировавшись, Алексей оттолкнул Вырю и сам встал на пути помешанного, но в последнее

мгновение с удивительной для его тела легкостью отпрыгнул в сторону и уже вдогонку наотмашь ударил сумасшедшего по затылку, отчего тот с разбегу врезался в кирпичную стену и оказался на полу с окровавленной головой.

Частенько Выря стал брать Ремизова с собой на разного рода разборки,

частенько возникающие в зоне, и никто не смел решать споры с помощью силы. Леню все откровенно боялись, помнили, как он сумел в одиночку раздолбать чуть ли не весь отряд.

Пахан был им очень доволен. Насколько Ремизов понял, основным даром

его высокого покровителя являлось незаурядное знание людей. Он сортировал их по каким-то своим, одному ему известным признакам. Одних он приближал, других не жаловал, третьих уничтожал своим презрением, но ни разу за это время не ошибся.

Как-то Алексей спросил его:

– А чем тебе не понравился этот новенький, Карась?

Выря усмехнулся.

– Мне его взгляд не понравился. Человека сразу видно, он как на ладони, просто надо ему в зенки заглянуть, если забегали, значит, или стукач, или петух.

Через некоторое время Карася завалило бревнами, но к этому времени никто уже не сомневался, что парень активно стучал на вся и на всех.

Но не все в своем новом статусе нравилось Алексею. Мореман вскоре подтвердил его опасения, сказав как-то при встрече:

– Смотри, Леха, готовят тебя как торпеду. Ойкнуть не успеешь, как еще на срок раскрутишься.

Алексей после этого надолго задумался. "Торпедами" в зоне называли

молодых парней, готовых убить каждого, на кого покажет пахан. Для этого их кормили и поили как на убой, заранее внушая мысль о неизбежном благородстве будущего убийства. Это Ремизова, конечно, не устраивало. Но что делать? Чем дольше он находился в зоне, тем острее воспринимал несправедливость происходящего. Порой ему снилась Лена, неизменно с залитой кровью грудью, только лицо ее начинало забываться, глаза светились голубизной, как из тумана. Теперь и он начал маяться бессонницей, часами лежал на кровати, глядя открытыми, но невидящими глазами на нависшую над ним панцирную сетку с торчащими сквозь нее ромбами грязного матраса. Как-то раз, уже в полутьме слабо освещенной ночной казармы Выря, ворочаясь в своей кровати, спросил его:

– Чего не спишь, Леня? О чем все думаешь?

– На волю надо, - коротко ответил лейтенант.

Выря внимательно посмотрел на него.

– Что, поквитаться?
– спросил он.

– Скорее разобраться, зачем и почему.

– Поговорим как-нибудь потом, - и Выря перевернулся на другой бок.

Разговор этот состоялся уже по весне. Выря о своем обещании не вспоминал, а Ремизов вскоре приобрел еще один стимул к побегу. Как-то к нему в бараке подошел высокий, мощного сложения мужик, накануне попавший в зону с последним конвоем. Верзила радостно осклабился и, протянув руку, заявил:

– Привет, земляк!

Ремизов настороженно вглядывался в новоявленного земляка и жать ему

руку не спешил, кто его знает, вдруг тот давно уже в "петухах" прописан, неприятностей не оберешься.

– Что-то я тебя не припомню, - заявил Алексей верзиле.

– Ну да ты че! Суд помнишь? Я же твоим свидетелем был, Борян я, Валерка! Помнишь?

– А, вот что ты за гусь!
– Ремизов понял, в чем дело. Лишившись дурацких усов и роскошной шевелюры, Борян сильно изменился, и только высоко изогнутая левая бровь напоминала прежнего Валерку.

– А ты то за что загремел?
– с усмешкой спросил Алексей.
– Давно?

– Да буквально через день после твоего приговора, представляешь?

Он по-хозяйски устроился на табуретке возле кровати Ремизова и принялся рассказывать свою эпопею. Со всех сторон собрался любопытный народ, с особым интересом слушал Выря.

– Я ведь не дурак, - начал рассказ Борян.
– Понял, что меня уберут после суда и следов не останется. А держали меня на даче, в Лысовке, но, правда, водяры было - хоть ванны принимай! Узнал я, что на другой день приговор должны вынести, и давай водку хлестать с этими двумя, ну, теми что сторожили меня. А я их давно приучил: не пью один, и все тут, нахрен! К вечеру я их под стол свалил, карманы у обоих обшарил, а у меня еще деньги были, Нечай еще в больнице дал, прихватил пару пузырей водки и тикать оттуда. Вышел на дорогу, остановил попутку, и в город. Не в Энск, конечно, в область! Два дня бухал, как король, нахрен, все кабаки обошел, ну!... Потом деньги кончились, а без бабок, сам знаешь... Ни друзей, ни денег. С похмелюги сцепился с каким-то азербоном да невзначай ему голову бутылкой проломил. Три года! Хорошо еще этот придурок выжил, а то совсем бы загремел... Вот такая мотня!

Борян огорченно вздохнул и понурил голову.

– Так это он у тебя главным свидетелем проходил?
– спросил со своей кровати Выря.

– Да, - подтвердил Ремизов и спросил у Боряна.
– Ну, а теперь расскажешь, как на самом деле было?

– Нальешь стакан, расскажу, - засмеялся тот.
– А то глотка совсем иссохлась, говорить трудно.

Ремизов переглянулся с Вырей, тот чуть заметно кивнул головой, и Алексей двумя пальцами извлек из-за тумбочки небольшой запаянный полиэтиленовый пакет. В нем помещался как раз стакан спирта. Один из шестерок сбегал за водой. Борян чуток воды плеснул в кружку со спиртом, залил обжигающую жидкость себе в глотку, а уж потом отправил вслед остальную воду, тушить разгоревшийся пожар. Отдышавшись и вытерев слезы, он принял из рук Ремизова папиросу и, сделав первую затяжку, заявил:

– Уж забыл, когда в последний раз водку пил. Эх, сука, что за жизнь пошла!

По нему было видно, что алкоголь пошел хорошо, глаза заблестели, лицо

стало наливаться малиновым оттенком.

– Ты рассказывай давай, не в ресторане, - напомнил ему Выря.

Борян кивнул головой, еще раз глубоко затянулся и начал вспоминать.

Когда Борян, допив остатки спирта, ушел к себе, Ремизов еще долго сидел неподвижно, повторяя короткую, странную кличку: Нечай.

– Шелупонь этот твой Борян, - проворчал Выря, устраиваясь поудобней на кровати и даже позевывая.
– Завтра похмелиться прибежит, ты его сразу отшей. Слышь, Лень?

Ремизов пристально глянул на своего пахана и сказал убежденно.

– На волю мне надо.

Выря пальцем показал на свои уши и ответил как в прошлый раз:

– Потом поговорим.

ГЛАВА 22

Время двигалось медленно, но неумолимо. Пошел второй год срока лейтенанта Ремизова. Волей и не пахло. Незаметно подкралась осень, отзвенели последние деньки бабьего лета, пошли заунывные серые дожди. Холода в этих северных местах наступали раньше, чем в Энске. Хмурая погода и чавкающая под ногами грязь еще сильней угнетали психику осужденных. Чаще стали вспыхивать ссоры и драки, порой по малейшему и самому глупому поводу. Нависла угроза и над самим Вырей. С очередным конвоем в зону прибыл некто Урал. По тому, как забегали перед