Тихая сатана

– Сначала разберись с собой, а потом меня касайся. Давай двигай, парень!

– Хотел ведь по душам поговорить. Чего бежишь как вор?

– Пошел ты знаешь куда? – взорвался Гурам и, словно поняв что-то, проговорил: – Выходит, вор, я? А ты разве лучше? Ты от меня деньги принял, значит, со мной сравнялся, – сказал словно давно решенное.

– Я никогда не сравняюсь с тобой! – сдавленно выкрикнул Виктор. – Вещи возить ты меня просил…

– Просил, не заставлял же… Ты таскал, я перепродавал. Куда теперь пятишься? Так что сравнялся! – Гурам недобро усмехнулся. – И даже обошел. Да, я фирму толкаю втридорога, но тем, кто на зарплату не живет. И осуждать меня за это нечего. Ты ничего тяжелее ложки в руках не держал, а чужие деньги берешь запросто. Даже у матери. И тратишь как свои. Тебя и сытость проверила на прочность. Ты лихо скачешь по жизни. Скажу честно, я так не начинал. Так кто же из нас хуже?

Виктор не ответил. Слова Гурама прозвучали обличительно и словно окатили его холодной водой. Он понял, что его грехи крупнее, чем предполагал.

– Я думал, ты ребенок тихий. О благородстве бренчал. А получилось глупо. Совесть на деньги сменял. А так любил о ней поговорить! Чего вздрагиваешь? Интересно мне очень, как дальше жить станешь. В милицию исповедоваться пойдешь? Только от этого лучше не станешь. И чище тоже. Ты теперь человек в жизни – ноль. За пару сотен разменялся. Знай, если про меня лишнее слово скажешь – тебя не пожалею. Мы посылками повязаны. – И пригрозил: – В полный рост по делу пойдешь.

– Что из этого вытекает?

– Соучастие в спекуляции вытекает. Со-у-час-ти-е, – с откровенной усмешкой медленно повторил Гурам. – Запомни это слово.

– Запомню, – ответил Виктор. – А ты, оказывается, порядочная дрянь…

– Чего ж об этом раньше молчал? Когда деньги брал? Щеки Виктора горели. Он подошел к Гураму и сунул в его карман деньги. Гурам усмехнулся.

– То, что вернул, еще ничего не значит. Знай – расчет будет потом.

– Грозишь?

– Зачем грозить? Ты вкус дармовых денег попробовал, он дальше потянет. Давай вали отсюда, – захлебываясь от злобы, почти выкрикнул Гурам. Повернувшись, зашагал прочь.

Он был доволен. Последнее слово за ним осталось. Не дал посмеяться над собой. Самому над собой смеяться можно, другому – нельзя. Разница большая. Свой смех забудется скоро. Чужой – точит годами. Гурам понял, что с Виктором расстался навсегда. Может, и увидит при случае, но для него он уже существовать больше не будет, точно так же, как людям, шедшим мимо, были безразличны его невеселые раздумья. И родилась обида на то, что ему не было так хорошо и спокойно, как этим людям, а им не было так плохо, как ему сейчас. Но ничего, не у него одного так по-дурацки сложилась жизнь. И это утешило. Зачем ворошить прошлое, если оно делает жизнь дерганой. Сдуть бы накопившуюся тоску и сомнения, как пух с одуванчика. И зажить! Не ссорясь с самим собой из-за нахлынувших сомнений…

Было около часа дня, когда Виктор вышел из метро «Щербаковская». Проспект Мира жил обычной, давно заведенной жизнью. Предупредительно тренькали звонками трамваи. Во всю ширь просторных мостовых с глухим шорохом, разбрызгивая тяжелую снежную жижу, мчались автомашины. За домами-новостройками были слышны ребячьи голоса.

Ртутный столбик на фасаде большого серого здания показывал минус пять. Виктор постоял в раздумье у перил пешеходного ограждения и зашагал по проспекту. Он еще не остыл от ссоры с Гурамом. В душе сжатой пружиной жила обида. И все же сейчас он чувствовал, как вязкая тревога постепенно покидала его.

Проспект малолюден. Лишь на троллейбусных остановках да у магазинов небольшие молчаливые толпы.

Виктор, купив мороженое, постоял у зеркальной витрины универмага. Потом, свернув в небольшой переулок, шагнул в будку телефона-автомата, притулившуюся за табачным киоском. Покрутив тугой диск, позвонил Тамаре. Трубку долго не снимали. Наконец деловито-строгий голос ответил, что Тамары в номере нет.

…Виктор поймал себя на мысли, что ехать в гостиницу расхотелось. Он вернулся в универмаг. Теплый упругий воздух приятно дунул в лицо. Он прошелся по этажам. Надолго задержался у высокой стойки-вешалки с женским пальто. Ему понравилось синее, на бежевой из искусственного меха подкладке. «Вот такое и хотела мама», – вспомнил он и посмотрел на ценник.

По дороге в гостиницу Виктор зашел в кафе «Незабудка». Взял на раздаче поджарку с макаронами и компот. За его столиком оказались мужчина и женщина. Мужчина нетерпеливо сдирал вилкой нашлепку с бутылки красного вина. Справившись с этим нехитрым делом, он украдкой наполнил стаканы и насмешливо проговорил:

– Бутылки, как и женщины, чем ярче, тем дороже обходятся. – И подмигнул Виктору: – Налить? Чего в сухомятку-то…

– Спасибо. Налейте чуть-чуть.

Гурам приехал в гостиницу около пяти. Он постучал в дверь и, подождав несколько секунд, вошел в номер. Тамара сидела в кресле, кутаясь в шерстяной платок. Она чуть повернула голову в его сторону.

– Как дела, детка? – вместо приветствия сказал он. – О, да ты, похоже, не в духе!

– Ты один? – в свою очередь, торопливо спросила Тамара.

– Один. А ты кого ждешь? – подошел к ней и, обняв за плечи, чмокнул в щеку.

– Где Виктор? Я не вижу его второй день. – В голосе звучало беспокойство.

На губах Гурама мелькнула усмешка.

– Что может случиться с молодым, здоровым парнем? Хотя…

– Хотя?

– В большом городе тысяча удовольствий. Может, и ему захотелось веселой жизни, – взглянул с любопытством. – Увлекся, закрутило, завертело…

Тамара спросила, глуша волнение:

– Что имеешь в виду?

– Может, загулял…

– Не говори глупостей.

– Неужели ни разу не позвонил? – с деланным удивлением поинтересовался Гурам.

Тамара отвернулась и, нахмурившись, стала смотреть в окно. Она чувствовала, что Гурам говорит так вовсе не для того, чтобы ее подзадорить. Его тон, слова предназначались для чего-то другого. Но для чего?

– Не понимаю, что ты нашла в этом акселерате? – горячо говорил Гурам. – Я еще тогда, на своем дне рождения, понял, что он собой представляет.

Тамара широко открытыми глазами удивленно смотрела на него.

– Ты запуталась, девочка. Жила зажмурившись, не разглядела, что он думал только о себе. – Помолчав, добавил: – Невероятный эгоист! За что же он с тобой так?

– Хватит, Гурам! – перебила Тамара возбужденно. – Я не верю ни одному твоему слову. Почему так говоришь о Викторе? – Она заходила по номеру и остановилась у зеркала.

– Я о тебе думаю. Ты пойми. Ему свои интересы важнее всего. Важнее любви, дружбы. – В словах Гурама была такая уверенность, что Тамара сникла. – Много он принес радости? Это, конечно, не мое дело… Еще неизвестно, что выкинет завтра.

Самолюбие Тамары было уязвлено. И все же она сказала:

– Виктор хороший парень…

– Брось! Это ты его придумала хорошим…

Тамаре эти слова показались нарочитыми. Она проговорила сдержанно:

– Злой ты! – Она чувствовала, что Гурам хочет безжалостно разорвать нити, которые связывали ее с Виктором.

– Я? – недовольно поморщился.

– Ты! Ты ко всем злой!

Повернувшись на каблуках, Гурам вышел, хлопнув дверью.

Прошло полчаса. Тамара сидела расстроенная. Она пыталась разобраться в происшедшем, но чувствовала только досаду и обиду. Слова Гурама выбили ее из колеи. И как-то незаметно отдаляли от нее Виктора. Будто и не было сегодняшнего яркого солнца, бодрящей прогулки по утреннему чистому парку. От жалости к самой себе казалось, что ее радужный мир разрушен, что не было недавних счастливых дней, радостной поездки, самого слова «любовь». Она чувствовала, что прежняя теплота к Виктору исчезла. «Почему он так поступил?» – думала она.