Тихая застава

В следующий миг Панков понял: это же мать. Его родная мать, которой больше нет на свете. Ах, как он хотел увидеть в детдоме свою мать – больше, чем кого бы то ни было.

Внутри невольно, сам по себе, возник тихий слезный скулеж, одновременно с ним – что-то щенячье, восторженное: он лишь знал, что мать его звали Любовью Николаевной, и все, – он никогда не видел ее…

Сквозь сон к Панкову пробилось далекое шипение, словно в воздух запустили огромную, полыхающую, будто царский фейерверк, ракету, воздух сделался плотным, как вата, многослойным, мигом пропитался противным духом серы и прочей военной кислятины, и видение исчезло из сна Панкова.

Панков кинулся вслед за женщиной, пытаясь остановить ее, но она оказалась проворнее его, удаляясь слишком быстро, тогда он закричал отчаянно ей вслед: «Мама!», но голос у него пропал… А через несколько мгновений и кричать уже было некому – мать исчезла.

Шипение усилилось, земля под спящим Панковым заворочалась, поползла в сторону, он отчаянно забарахтался во сне, пытаясь ухватиться за какой-то странный, уползающий от него предмет, похожий на старинную бронзовую ручку от двери, закричал немо, когда это не удалось, услышал встревоженное рычание Чары и в следующий миг проснулся.

Черное глубокое небо над ним окрасилось неземной розовиной, будто северным сиянием, приподнялось беззвучно, и в следующий миг в уши ему толкнулся горячий столб воздуха, в голове что-то взорвалось, в ушах грозно забухал медный колокол.

«Эрес» лег точно под основание бетонной рубашки, укрепляющей командирский окоп – всего метров пять не достал, взбил в воздух тучу мелкого каменного крошева, всколыхнул землю. Похоже, что окоп командира был взят под особый прицел. Земля дернулась от боли не только под Панковым, а и в десяти метрах от командирского окопа, закряхтела, застонала, словно бы весь Памир попал в эту минуту под взрыв. Панкова приподняло, спиной всадило в жесткий неровный угол окопа, потом придавило второй взрывной волной. Панков застонал, приходя в себя, попробовал подняться – ноги не слушались его.

«Неужели ранен? – подумал он испуганно, – лучше бы убило, чем ранило». Застонал снова, потянулся к ногам, торопливо ощупал их – вроде бы целы.

Значит, не в ногах дело, – когда его приподняло и грохнуло о камень – зацепило какой-то нерв, крохотная чувствительная жилка, управляющая конечностями, попала под удар, вырубила ему низ, – и теперь уж как повезет: ноги могут отойти через десять минут, а могут лишь через два года. С контуженными всякое случается. Панков изогнулся как мог, помял пальцами спину, сам позвонковый столб, обнаружил под пальцами боль и вновь застонал. Собственного стона он не услышал – кругом все гремело, полыхало пламя, в воздух летели камни, земля тряслась, грохотали взрывы – после первого залпа заставу накрыли вторым. Причем стреляли не только из-за Пянджа, но и из тыла, со спины – из кишлака тоже норовили всадить под лопатки снаряд поздоровее.

– М-мать твою! – выругался Панков, подполз к краю окопа, кое-как приподнялся на неслушающихся ногах, застонал. Высунул перед собой ствол автомата, потом высунулся сам.

Сбоку к нему подползла Чара, тоже оглушенная, заскулила, прижимаясь к ноге Панкова. Застава горела, огонь бушевал в столовой, злыми красными языками взметывался над дощаником, в котором располагалась казарма, уже почти расправился со слесарной – сожрал ее буквально в несколько секунд, заодно ел и тупорылый «газ», стоявший рядом, который каждую неделю ремонтировали умельцы; машина уже отработала свое и ее надо было не чинить, а с крутого каменного откоса сбросить в Пяндж.

Людей не было видно – все находились в окопах. «А что было бы, если бы я уступил Бобровскому?» – подумал Панков, глянул на часы. На часах стрелки показывали всего десять минут третьего.

Светло было, как днем. Автоматная стрельба еще не раздавалась – пока грохотали «эресы». Бетонная рубашка, защитившая командирский окоп, в трех местах была расколота. Панков оглянулся: как там радист со своей техникой? Связист, сахарно-бледный, с плоским опрокинутым лицом, сидел в противоположной стороне «опорного пункта» и суетливо ощупывал руками рацию, проверяя, цела она или нет. Из ноздрей у него вытекли две страшновато резкие, выглядевшие почти черными, струйки крови, застыли на белой мертвой коже.

– Жив? – выкрикнул капитан.

Радист вместо ответа потряс головой, словно вытряхивал что-то из ушей. Раз трясет котелком, значит, на этом свете парень находится, не на том.

– Жив? – снова выкрикнул капитан, ему важно было привести связиста в себя, услышать ответный выкрик, застонал, разворачиваясь всем корпусом к этому пареньку, пришедшему на заставу вместе с Панковым – безотказному, тихому, «рабоче-крестьянскому» сыну, взятому в пограничные войска из маленького городка под Тулой. – А, Рожков?

Рожков поковырял пальцем в одном ухе, потом в другом и неожиданно расплылся в бесцветной неверящей улыбке:

– Жи-ив!

– А связь? Связь есть? Рация работает?

– И связь цела, товарищ капитан. Должна работать!

– Настраивай машину, связывайся с отрядом. – Панков вновь помял пальцами позвоночник, морщась от простреливающей до ботинок боли, подтянул к себе ноги, – отметил радостно: отошли лапы, уже подтягиваются, если дело так дальше пойдет, минут через двадцать он уже бегать сможет, – приподнялся на руках, снова выглянул из «опорного пункта».

Земля горела. «Эресы» продолжали рваться на заставе, но уже жидко, – ковром, как в первые два раза, их перестали накрывать, – вон хлопнулся один снаряд, заискрился ярко, выбивая слезы из глаз, будто электросварка, вон в землю врезался второй.

«Сейчас из-за Пянджа попрут халаты, – понял Панков, – минут через двадцать душки будут здесь». Попросил, не оборачиваясь:

– Рожков, давай связь с отрядом!

Радист завозился за спиной, забубнил монотонно, вызывая штаб отряда:

– Мастер, Мастер… Ответьте, Мастер! Мастер, Мастер…

Такая рация хороша в степи, на открытом пространстве, никогда она не откажет и в лесу, но в горах… В горах связь всегда плохая, прежде чем достучишься до кого-нибудь – десять раз убьют.

– Мастер, Мастер… – продолжал глухо бубнить Рожков, – Мастер, Мастер…

– Ну что там? – нетерпеливо выкрикнул Панков, протянул к радисту руку, словно тот мог тут же дать ему телефонную трубку со «связью» – дежурным по отряду, голос которого будет звучать так далеко, словно он находится не в Московском – маленьком памирском поселке, а в самой столице. – Есть связь?

Радист даже не повернул головы на выкрик капитана, он продолжал бубнить монотонно, без всякого выражения в голосе:

– Мастер, Мастер…

Недалеко от их окопа в камни врезался «эрес», забрызгал окоп какой-то светящейся гадостью, мелкими камнями, одна крупная дымящаяся глутка даже сумела залететь в окоп, ткнулась в бок Чаре, собака взвизгнула, устремилась прочь из каменной ловушки, в которой они находились, и Панков, боясь за Чару, закричал громко, зло:

– Чара, назад!

Чара нехотя повиновалась, опасливо покосилась на дымящуюся глутку и легла на дно окопа.