Тихие подвижники

IX. ДЛЯ СОЛДАТА ИМПЕРАТОРСКОЙ АРМИЯ - РОССИЯ БЫЛА ЕДИНАЯ

Широкое чувство любви и уважения к России было общим для всей массы русских солдат--военнопленных, без различия национальностей. Россия была действительно, а не на словах, -- великая, единая и неделимая. Вся масса русских солдат составляла единую Императорскую Русскую Армию.

Австрийско-Германское командование, заинтересованное в раздроблении России и порождением розни между народами, составляющими Русскую Империю, тщательно выделяло в особые лагери поляков, украинцев и мусульман.

Когда сестра подъезжала к одному из таких лагерей, сопровождавший ее австрийский офицер спросил, говорит ли она по-польски?

– - Я не знаю польских солдат. Я знаю только одну русскую армию, и в ней всякий солдат -- русский солдат. Я буду здороваться по-русски.

Но вопрос этот смутил сестру. "Неужели, -- думала она, -- немцы успели так распропагандировать солдат, что они забыли Россию и отвернутся от меня, когда я им заговорю о России".

Во избежание чего-либо тяжелого для русского самолюбия, сестра решила быть сдержанной и изменить форму своего обычного привета -- поклона от Матушки-России.

У лагеря, в строгом войсковом порядке, были выстроены солдаты. Они были чисто одеты. Все сохранили свои полковые погоны и боевые кресты и медали.

Когда сестра подошла к фронту, раздалась громкая команда:

– - Смнр-рна... Равнение направо. Сотни голов повернулись на сестру.

– - Вольно, -- сказала сестра и пошла по фронту. Дойдя до середины строя, сестра остановилась и сказала:

– - Я очень рада навестить вас и низко кланяюсь вам, так много пострадавшим. Вся ваша земля занята противником. Много горя выпало на долю ваших семей. Но Бог не без милости. Я верю, что скоро будет день и час, когда враг будет изгнан из родной нашей земли.

Сестра не успела договорить, как правый унтер-офицер громко крикнул:

– - Государю Императору--ура!

По польскому лагерю загремело перекатами русское "ура" и сестра поняла, что опасения ее были неосновательны, что польских солдат не было, что перед нею были императорские русские солдаты.

Она шла по лагерю, расспрашивала солдат о их нуждах и, когда собралась уезжать, они все столпились вокруг нее.

– - Хотя нас и заперли в польский лагерь, -- говорили ей пленные, -"рекламации" нам давали, мы остались верными Царю и Родине. Мы очень счастливы, что вы нас навестили, и скажите в России, что мы своего долга, как русские солдаты, не забыли.

x x x

Император Вильгельм собрал всех пленных мусульман в отдельный мусульманский лагерь и, заискивая перед ними, построил им прекрасную каменную мечеть.

Я не помню, кто именно был приглашен в этот лагерь, кому хотели продемонстрировать нелюбовь мусульман к русскому "игу" и их довольство германским пленом. Но дело кончилось для германцев плачевно. По окончании осмотра образцово содержанного лагеря и мечети, на плацу было собрано несколько тысяч русских солдат мусульман.

– - А теперь вы споете нам свою молитву, -- сказало осматривающее лицо.

Вышли вперед муллы, пошептались с солдатами. Встрепенулись солдатские массы, подравнялись и тысячеголосый хор, под немецким небом, у стен только что отстроенной мечети дружно грянул:

– - "Боже, Царя храни..."

Показывавший лагерь в отчаянии замахал на них руками. Солдаты по своему поняли его знак. Толпа опустилась на колени и трижды пропела русский гимн! Иной молитвы за Родину не было в сердцах этих чудных русских солдат.

Х. ОНИ СОБЛЮДАЛИ ПРИСЯГУ И ГОТОВЫ БЫЛИ НА СМЕРТНЫЕ МУКИ, НО НЕ ИЗМЕНЯЛИ НИ РОССИИ, НИ СОЮЗНИКАМ

Одно из самых тяжелых явлений жизни военнопленных было то, что вопреки женевским и иным конвенциям, пленных заставляли работать на заводах, изготовлявших военное снаряжение, рыть окопы, т. е. делать то, против чего до всей глубины возмущались души простых русских солдат.

В том же лагере Кинермец, где подпрапорщики и унтер-офицеры отказались писать прошение об улучшении судьбы своих жен, один подпрапорщик во время беседы сестры с пленными вдруг громко крикнул:

– - Смирно, все! Пусть Россия знает... Скажи в России всем... Скажи Царю-Батюшке, что мы остались верными долгу и солдатской присяге. Такой-то (он назвал фамилию и полк) был расстрелян за то, что не хотел рыть окопы на фронте союзников.

И сейчас же раздались голоса из солдатской толпы:

– - Против союзников мы не можем тоже идти.

– - Не пойдем и против союзников. Не нарушим своей присяги и своего долга.

– - Сестрица, скажи, что нам делать? Заступись за нас. Нас посылают рыть окопы. Многие отказываются и через то погибают, другие, еще хуже -слабеют...

– - Лучше жизнь свою положить, -- говорила сестра, -- но только не идти против совести.

И они отдавали жизнь.

В лагере Харт солдаты при обходе сестры, если видели, что за ними никто не следит, шептали ей:

– - Сестрица, обязательно навести 17-й барак.

– - Сестрица, добейся своего, а в 17-й барак непременно загляни.

– - Сестрица, 17-й барак не забудь, там ужас что делается Когда были обойдены все бараки лагеря, сестра обратилась к сопровождавшему ее генералу. Это был тот самый генерал, который обещал всякую ее просьбу исполнить и относился к ней с особым уважением.

– - Я хотела бы осмотреть и 17-й барак, -- сказала ему сестра.

Генерал улыбнулся.

– - Да, -- ответил он, -- тут есть барак, где сидят солдаты, заключенные до конца войны за упорное неповиновение властям. Туда никого не пускают. Ну, да уж пойдемте. Что с вами делать?

Барака снаружи не было видно. Он был окружен высоким, выше его стен, деревянным забором. И забор этот подходил так близко к бараку, что казалось, будто барак поставлен в деревянный футляр. От этого сумрак был в бараке. Не светило в него солнце и было в нем сыро.

На нарах сидели солдаты. Поражало то, что все это были унтер-офицеры. Они были опрятно одеты, у большинства были Георгиевские кресты, у кого два, у кого три. Сестра попросила оставить ее одну с этими людьми. Просьбу ее исполнили.

За что вы сидите?
– - тихо спросила она. Из группы выделился унтер-офицер с тремя Георгиевскими крестами и стал рассказывать:

– - Через Некоторое время после того, как попали мы в плен, собрали нас сто человек унтер-офицеров и погнали неизвестно куда, потом мы разузнали -на итальянскую границу. Приказали рыть окопы... Мы отказались. Нас наказали. Подвешивали по часу и более и снова отдали приказ идти рыть окопы. Мы снова отказались.

Сказали, что против присяги не пойдем. Тогда вывели нас в поле и сказали, что через десятого расстреляют; построилась против нас рота солдат их с ружьями. Я старшим был. Скомандовал: "Смирно! За Веру, Царя и Отечество...
– - и сказал переводчику, -- пусть стреляют"... Нас увели. Не расстреляли, а стали опять мучить и подвешивать, и потом снова вывели и сказали, что если не станем рыть окопы, теперь всех до единого расстреляют. А было нас ровно сто человек. И вот стали из наших рядов выходить больные и слабые, которые, значит, заробели. Мы не смотрели на них. Тридцать пять человек их вышло малодушных, Бога и Царя позабывших. Нас шестьдесят пять осталось. Стояли мы, как каменные. На все решились. Богу помолились, чтобы принял нашу жертву. Опять командовали к расстрелу, но не расстреляли, а мучили и подвешивали к стене, а потом посадили нас отдельно сюда, лишили права писать письма и получать посылки, держат уединенно, никого к нам и нас -- никуда не пускают. Кормят -- хуже нельзя. Одно слово -- арестанты. Но мы рады, что так терпим. И нам ничего нс нужно...