Тихий гром. Книги первая и вторая

Видели Рословы, как после отъезда старика башкирца привез Петро Гребенков останки Ленькины, прикрытые его же пиджачком. Слышали, как надрывно убивалась над сыном Василиса. (Вот она-то, возможно, пока не знала о клятве мужа.) И сказывал Петро, даже сам Кирилл прослезился. Страшно глядеть на это было.

— Да неужли же он, лампир, и посля такого не образумится? — качал головой Макар, зажевывая колбасой только что выпитую водку. Отодвинул от себя кружку, обтер кулаком усы.

— Будя вам про его. Надоело! — взмолился Егор и, легонько вскочив, пошел к будке за своей двухрядкой. — Чего было — видели, чего будет — увидим…

На землю уж ночка упала темная, по небу звезды пропечатались во множестве. Но были они сегодня тусклыми какими-то, расплывчатыми, не сверкали начищенными бляхами по небосводу.

Как загудела в этакой тишине Егорова двухрядка, как понеслись по степи разухабистые звуки. Далеко их слышно! На звуки эти, на огонек потянулась молодежь с соседних станов. Гришка Шлыков пришел, Валька Данина вон какую даль одолела, не побоялась. И скоро на стану у Рословых такие игрища разразились — почище зимних вечерок.

Дарья, пока ребята с девками первую «польку» выхаживали, посуду прибирала. Макар возле костра сидел да ребятишек, Степку с Тимкой, подучивал, как держать костер, чтобы свету от него побольше было. Разогрела его выпитая водочка, кровь-то ключом бьет в жилах. А ноги хоть и лежат на земле, но так замысловато подергиваются под музыку, что Степка не выдержал, засмеялся:

— Ты чего, дядь Макар, бежать, что ль, собрался?

— Бежать и есть! — поддакнул Макар, вскакивая. — Даша, Даш, пойдем попляшем.

— Еще такого старья там не хватало! — сердито отозвалась Дарья.

— Да пойдем, чего ты!

— Сказано, не пойду!

Макар было направился к веселому кругу один. Дарья по-кошачьи шагнула вслед, ожгла его мокрой ладонью между лопаток и обратала сзади за шею полотенцем, каким посуду вытирала. Макар замычал, как бычок на веревочке, и, хватаясь руками за полотенце, попытался развернуться — не тут-то было. Зажав потуже полотенце, повела его Дарья впереди себя к будке, спать приказала. Поводок-то приослабила. От этакой неволи крутанулся мужик через левое плечо с присядкой да такого влепил женушке леща, что у той искры из глаз посыпались и полотенце из рук вырвалось. Дарья после этого вилы железные схватила, на мужа двинулась, вот-вот спорет… Пошла потеха.

Степка с Тимкой растерялись даже, не знают, куда и глядеть интереснее. Вертятся возле костра-то, как на горячих углях. То на Макара с Дарьей поглядят, то опять на круг уставятся. Весело там. Гармошка у Егора в руках так и бесится, а рядом Васька на поваленном мешке с овсом сидит, ложками дробь выбивает. Того гляди, ложки поколет, шельмец. Стараются ребята для Ганьки Дьякова да для Вальки Даниной. Вышли они на круг, отплясывают. У Вальки сзади косища аршинная мечется — не подходи! И частушки поют друг перед дружкой. Ловко у них выходит.

Ох, скоро ли покров, Скоро ли вечерочки. От меня от баламута Заревут девчоночки.

Это Ганька поет. С виду он на кума Гаврюху смахивает, на отца, стало быть. А голос у него какой-то глуховатый — как из бочки слова вылетают. Валька режет звонко, с подвизгом, будто литовку по жалу оттачивает:

Ой, не скоро покров, Не скоро и вечерочки. Не надейтеся, ребята, Не придут девчоночки.

Ганька:

Я матаню подследил Из куста орехова. Ты скажи, скажи, матаня, С кем вчерась проехала.

Валька:

Круглая горошина В лапоть закатилася. Хорошо милый целует, Я не научилася.

Ганька:

Снежки пали, снежки пали, Пали да растаяли. У меня штаны украли, Без штанов оставили.

То ли Валька частушки этой засовестилась, то ли своей в ответ не могла придумать понахальнее — вылетела из круга. Замешкался и Ганька. Не ожидал он такого оборота. Притопнул разок-другой и остановился. Продлись это замешательство еще немного, так и музыка б, наверно, заглохла. Но в круг отчаянно ворвалась Катька Прошечкина. Остановилась в двух шагах от Ганьки, кулаками в бока уперлась и, разыгрывая сварливую бабу, набросилась на Ганьку:

Да что же ты стоишь, Посвистываешь? Штаны потерял, Не разыскиваешь?

Опомнился Ганька, и снова замелькали его лапти в кругу вперехлест Катькиным ботинкам:

Милые девчоночки, Пустите на вечерочки. Я недолго посижу. На милашку погляжу.

Катька:

— Мама, чаю, мама, чаю. — Чашечка разбитая. — Не пойду за Ганьку замуж, Его мать сердитая.

Совсем, видать, выдохся Ганька, даже на такую занозу не ответил. Попятился задом и покинул круг. Но Катьку это ничуть не смутило:

В енту пору, на Миколу, Я каталася на льду. Приходили меня сватать, Я сказала: не пойду!

Повернувшись к Ваське и выплясывая против него, ему одному спела:

Ты почаще, почаще, Почаще играй. Ты почаще поглядывай, Меня не забывай!

Однако ж играть-то ни почаще, ни пореже больше не понадобилось. Неожиданно, никто и не заметил, как подкрался к развеселому рословскому стану ровный ленивый дождичек. Девки и ребята, окунувшись в темень, покинули стан врассыпную.

— Как же я потащусь даль этакую? — заныла Валька Данина, ужимаясь под каплями дождя и закрывая плечи руками.

— Ладноть, провожу я тебя. Плясали вон как славно, — сжалился Ганька. — Только за пинжаком в будку сбегаю…

— Дак нам же с тобой по путе, а ему ворачиваться придется, — подвинулся к Вальке Гришка Шлыков. — Чего ж тебе провожатого искать?

— Ишь ты какой, — возразила Валька, — у Ганьки-то пинжак есть, накрыться можно.

Понял Гришка, что не в пиджаке тут дело, и зашагал, согнувшись, в неприютную ночь.

Рословы все один за другим в будку полезли. Сегодня не придется Степке на скуку жаловаться — зажмут его в уголок, и не пищи. Егор подпалил свечку, стоящую на прилепленной к стене полочке, огляделся и едва не наступил Макару на ноги.

— Ты чего ж эт в будке-то один, что ль? — спросил Егор. — А Дарья где?

— К вашим на стан сбежала она, — хрипло выговорил Макар, сел на постели и принялся скручивать цигарку. Пошумели мы с ей тут маленечко… А вы и не слыхали за песнями да за пляской…