Тихий океан

История эта вызвала одинаковый отклик на обоих судах: жаль, что у туземцев останется неверное представление о французах! Экипаж дал себе слово при первой же возможности рассеять это недоразумение. Судя по разговорам, стоянка обещала быть идиллической, и поэтому Бугенвиль присвоил острову, который у туземцев назывался О Таити, французское наименование: Новая Кифера [13] .

Записи в дневниках, которые велись тогда на «Сердитом» и «Звезде», занимают столько страниц и полны такого восторга, что просто не верится, что пребывание там длилось всего лишь десять дней. Ученый Коммерсон оказался настоящим поэтом:

13

Кифера (ныне Китара) – остров, расположенный на юго-востоке Пелопоннеса, где в древности процветал культ богини красоты и любви Афродиты.

«Рожденные под самым прекрасным небом, вскормленные плодами не требующей обработки плодородной земли, живущие скорее под властью отца семьи, чем короля, туземцы острова не знают иных богов, кроме Амура. Ему посвящают все дни, весь остров его храм, каждая женщина на нем – алтарь, каждый мужчина – жрец. И что это за женщины, спросите меня! По красоте соперницы грузинок и сестры Граций в обнаженном виде».

Принц Нассау, человек менее лиричный, писал: «И мужчины и женщины окрашивают ягодицы в голубой цвет, так что краска не стирается и не выглядит противно...»

Вскоре обнаружилось, что туземцы приносят жертвы и Гермесу, покровителю воров. С кораблей, из построенных на берегу сараев, из карманов французов стали исчезать разнообразные предметы. Галантные разговоры моряков и офицеров создавали самую благоприятную обстановку для ловких воришек. Приходилось принимать кое-какие меры и пускать иногда в ход палку, что омрачало всеобщую атмосферу блаженства. Как-то ограбленные матросы захотели взять себе нескольких поросят, владельцы их воспротивились этому, и в результате – двое убитых туземцев. Бросив свои хижины, население пряталось в горах. Бугенвиль, опасаясь злопамятства, решил строго наказать виновных.

Оба матроса были привязаны к столбам, и взвод, назначенный для их расстрела, заряжал ружья. И вот тогда со всех сторон стали сбегаться туземцы, со слезами на глазах умоляя пощадить убийц. Бугенвиль выслушал их и в знак примирения велел раздать всем подарки: металлические орудия для мужчин, яркие ткани для женщин. Он велел также посеять на Новой Кифере пшеницу, ячмень, развести огородную зелень, лук, а королю подарить индюков и индюшек, уток и селезней, потомство которых существует на Таити до сих пор.

Гербарий натуралиста Коммерсона пополнялся экзотическими растениями и цветами. Собирать гербарий ему приходилось теперь одному, так как его слугу Баре беспрерывно осаждали таитянцы. Никто не мог понять, чем их так привлекал этот маленький человек без особого обаяния, тогда как среди французских моряков недостатка в красивых мужчинах не было.

Когда Бугенвиль решил, что пора плыть дальше, он распорядился вынести на берег дубовую доску с вырезанной на ней надписью. Это была копия акта о вступлении во владение Новой Киферой.

15 апреля был дан приказ об отплытии. Как только корабли стали выбирать якоря, в море вышли пироги, переполненные плачущими туземцами, и мужчинами и женщинами. Сам король вышел попрощаться с моряками. В знак восстановленного доверия он просил Бугенвиля взять с собой его племянника. Это оказался не кто иной, как Аутуру, первый гость на борту «Звезды». Командир согласился оказать покровительство такому почетному пассажиру и в скором времени привезти его обратно.

В первые дни плавания все только и думали о Таити, с грустью вспоминая этот счастливый остров. Однако мало-помалу из разговоров с Аутуру Бугенвиль выяснил кое-какие подробности, охладившие его восхищение социальным устройством Киферы: только вожди имели право есть мясо; даже дрова, какие они жгли, были из пород деревьев, запрещенных простым людям; смертная казнь полагалась иногда за самые незначительные проступки. Еще одно, более тяжкое разочарование ждало главу экспедиции. Заботясь постоянно о здоровье ближних, Бугенвиль старался во время пребывания на острове не выпускать с корабля матросов с определенными признаками венерических болезней, чтобы не заразить чистых от «грязи цивилизации» туземцев. И вот пришлось убедиться, что большинство французов, до той поры здоровых, теперь заболели. «Грязь цивилизации» на остров принесли матросы Уоллиса. Однако, несмотря на все, Бугенвиль завершил свой дневник такими словами: «До свидания, счастливый народ. Я всегда буду с радостью вспоминать каждое мгновение, проведенное среди вас, и, пока я жив, я буду прославлять счастливый остров Киферу, эту подлинную Утопию».

Обогнули берега Новой Гвинеи. Открыли другие острова, где их встретили с явной враждебностью и, что особенно приводило Бугенвиля в отчаяние, его людям приходилось порой прибегать к оружию. Однако это не было достаточной помехой для того, чтобы официально объявить неизвестные земли французским владением. Острова получили названия: Дюкло, Боннаан, Орегон, Бушаж, Сюзанне, Керуэ. Это были имена офицеров, составлявших штаб Бугенвиля. Такое удовлетворение самолюбий помогло в какой-то мере выносить трудности и вонючую воду из перегонного куба. Повседневный рацион сдабривала иногда пойманная в море рыба.

Еще одно происшествие послужило развлечением для экипажа. Однажды, когда шлюпка со «Звезды» доставила на борт «Сердитого» Ла-Жироде, прибывшего для обычного доклада, Бугенвиль заметил, что у его подчиненного какой-то странный вид. Капитан «Звезды» собирался сообщить очень деликатные сведения. Дело касалось Баре, слуги Коммерсона.

Уже и раньше неуместные ухаживания за ним таитянцев породили кое-какие подозрения. Физическая сила и выносливость слуги, свобода в выражениях придавали ему вполне мужскую внешность, но нежелание раздеваться при других, отсутствие малейших следов растительности на подбородке и даже голос вызывали сомнения. «Высокая грудь, – расскажет позднее Виве, – круглая голова, тихий, мягкий голос, ловкость и легкость движений, свойственные только слабому полу, рисуют портрет девушки довольно некрасивой и плохо сложенной».

Из уважения к хозяину Ла-Жироде закрывал сначала на это глаза, но ропот матросов заставил его сказать Коммерсону, «что не очень хорошо слуге спать в его каюте». Баре оставил каюту своего хозяина и стал спать в гамаке в матросском кубрике. Тогда его соседям захотелось узнать правду. Слуга позвал на помощь, уверяя, что он не женщина, а такой человек, «из которых турецкий султан выбирает сторожей для своего гарема». Бугенвиль улыбался, слушая этот доклад.

– Значит, согласно королевскому указу, мне полагается выяснить, обоснованно ли это подозрение.

В ответ на первые вопросы, заданные командиром, слуга, вызванный на фрегат, залился слезами и сделал признание, которое Бугенвиль старательно записал: «Родилась в Бургундии, сирота. Проиграв судебный процесс, осталась в нищете, поэтому решила скрыть свой пол. Садясь на корабль, знала, что он отправляется в кругосветное путешествие, именно это и привлекло ее любопытство».

Однако она с яростью отрицала всякую «преступную связь» со своим хозяином, утверждая, что он до сих пор считает ее мальчишкой. Последнему заявлению никто не поверил, и командир, все еще с улыбкой, но решительно определил совершенно смутившемуся ученому наказание: «месяц ареста за нарушение правил морской службы», не позволявших брать на корабль женщин. Впоследствии, когда Филибер Коммерсон решил провести год или два на острове Маврикий, служанка осталась с ним. После смерти хозяина (1773 год) Баре становится Жанной и выходит замуж за одного из колонистов.

А пока этот остров, где намечена стоянка, рисуется лишь неясной мечтой в воображении изголодавшихся людей. «Мы уже давно сидим на той же пище, что и весь экипаж», – записал Бугенвиль в середине мая. Это были бобы, прогорклое свиное сало и небольшое количество солонины. Через две недели Бугенвиль запишет: «На обед мы ели крыс, и они показались нам очень вкусными!»

Чтобы разнообразить меню, повара стали готовить рагу из «куэро». Это были мешки из коровьих шкур, в которых держали муку. Их вымачивали в воде из перегонного куба, долго варили на медленном огне, потом очищали от волос. Куэро считалось «гораздо хуже на вкус, чем крысы». 15 июня Бугенвиль с грустью замечает: «У нас осталась бедная козочка, верный спутник наших приключений от самых Малуинских островов, где я ее взял. Зовут ее Амалте. Каждый день она давала нам немного молока. Голодные желудки жаждали ее смерти. Я мог лишь печалиться о ней, а мясник обливал слезами эту жертву, принесенную нашему голоду». Двух собак, последних оставшихся на корабле животных кроме крыс, тоже в свою очередь съели. Попадавшаяся изредка рыба не утоляла голода и не приносила облегчения больным цингой, которых становилось все больше. Проплыли среди островов Ниниго, миновали берега Новой Гвинеи, издали назвали Новой Бретанью архипелаг, который на следующий год Кук назовет Новыми Гебридами. Добрались наконец до Молуккских островов, прославленной колыбели пряностей. Но пряности занимали в то время Бугенвиля куда меньше, чем угрожающее состояние его команды.